Страница:Андерсен-Ганзен 1.pdf/287

Эта страница выверена

дѣешь, не высохнешь какъ мумія! Ты будешь плясать отъ воротъ до воротъ и стучаться въ двери тѣхъ домовъ, гдѣ живутъ гордыя, тщеславныя дѣти; твой стукъ будетъ пугать ихъ! Будешь плясать, плясать!..

— Смилуйся!—вскричала Каренъ.

Но она уже не слышала отвѣта ангела,—башмаки повлекли ее въ калитку, за ограду кладбища, въ поле, по дорогамъ и тропинкамъ.

Разъ утромъ она пронеслась въ пляскѣ мимо знакомой двери; оттуда съ пѣніемъ псалмовъ выносили гробъ, украшенный цвѣтами. Тутъ она узнала, что старая барыня умерла, и ей показалось, что теперь она оставлена всѣми, проклята ангеломъ Господнимъ.

И она все плясала, плясала, даже темною ночью. Башмаки несли ее по камнямъ, сквозь лѣсную чащу и терновые кусты, колючки которыхъ царапали ее до крови. Такъ доплясала она до маленькаго уединеннаго домика, стоявшаго въ открытомъ полѣ. Она знала, что здѣсь живетъ палачъ, постучала пальцемъ въ оконное стекло и сказала:

— Выйди ко мнѣ! Сама я не могу войти къ тебѣ, я пляшу!

И палачъ отвѣчалъ:

— Ты, вѣрно, не знаешь, кто я? Я рублю головы дурнымъ людямъ, и топоръ мой, какъ вижу, дрожитъ!

— Не руби мнѣ головы!—сказала Каренъ.—Тогда я не успѣю покаяться въ своемъ грѣхѣ. Отруби мнѣ лучше ноги съ красными башмаками.

И она исповѣдала весь свой грѣхъ. Палачъ отрубилъ ей ноги съ красными башмаками,—пляшущія ножки понеслись по полю и скрылись въ чащѣ лѣса.

Потомъ палачъ придѣлалъ ей вмѣсто ногъ деревяшки, далъ костыли и выучилъ ее псалму, который всегда поютъ грѣшники. Каренъ поцѣловала руку, державшую топоръ, и пошла по полю.

— Ну, довольно я настрадалась изъ-за красныхъ башмаковъ!—сказала она.—Пойду теперь въ церковь, пусть люди увидятъ меня!

И она быстро направилась къ церковнымъ дверямъ; вдругъ передъ нею заплясали ея ноги въ красныхъ башмакахъ; она испугалась и повернула прочь.

Цѣлую недѣлю тосковала и плакала Каренъ горькими слезами; но вотъ настало воскресенье, и она сказала:


Тот же текст в современной орфографии

деешь, не высохнешь как мумия! Ты будешь плясать от ворот до ворот и стучаться в двери тех домов, где живут гордые, тщеславные дети; твой стук будет пугать их! Будешь плясать, плясать!..

— Смилуйся! — вскричала Карен.

Но она уже не слышала ответа ангела, — башмаки повлекли её в калитку, за ограду кладбища, в поле, по дорогам и тропинкам.

Раз утром она пронеслась в пляске мимо знакомой двери; оттуда с пением псалмов выносили гроб, украшенный цветами. Тут она узнала, что старая барыня умерла, и ей показалось, что теперь она оставлена всеми, проклята ангелом Господним.

И она всё плясала, плясала, даже тёмною ночью. Башмаки несли её по камням, сквозь лесную чащу и терновые кусты, колючки которых царапали её до крови. Так доплясала она до маленького уединённого домика, стоявшего в открытом поле. Она знала, что здесь живёт палач, постучала пальцем в оконное стекло и сказала:

— Выйди ко мне! Сама я не могу войти к тебе, я пляшу!

И палач отвечал:

— Ты, верно, не знаешь, кто я? Я рублю головы дурным людям, и топор мой, как вижу, дрожит!

— Не руби мне головы! — сказала Карен. — Тогда я не успею покаяться в своём грехе. Отруби мне лучше ноги с красными башмаками.

И она исповедала весь свой грех. Палач отрубил ей ноги с красными башмаками, — пляшущие ножки понеслись по полю и скрылись в чаще леса.

Потом палач приделал ей вместо ног деревяшки, дал костыли и выучил её псалму, который всегда поют грешники. Карен поцеловала руку, державшую топор, и пошла по полю.

— Ну, довольно я настрадалась из-за красных башмаков! — сказала она. — Пойду теперь в церковь, пусть люди увидят меня!

И она быстро направилась к церковным дверям; вдруг перед нею заплясали её ноги в красных башмаках; она испугалась и повернула прочь.

Целую неделю тосковала и плакала Карен горькими слезами; но вот настало воскресенье, и она сказала: