— Я побѣлю ихъ немножко! Это хорошо послѣ лимоновъ и винограда!
И она улетѣла, а Кай остался одинъ въ необозримой, пустынной залѣ, смотрѣлъ на льдины и все думалъ, думалъ, такъ что въ головѣ у него трещало. Онъ сидѣлъ на одномъ мѣстѣ такой блѣдный, неподвижный, словно неживой. Можно было подумать, что онъ замерзъ.
Въ это-то время въ огромныя ворота, продѣланныя буйными вѣтрами, входила Герда. Она прочла вечернюю молитву, и вѣтры улеглись, точно заснули. Она свободно вошла въ огромную, пустынную ледяную залу и увидала Кая. Дѣвочка сейчасъ же узнала его, бросилась ему на шею, крѣпко обняла его и воскликнула:
— Кай, милый мой Кай! Наконецъ-то я нашла тебя!
Но онъ сидѣлъ все такой же неподвижный и холодный. Тогда Герда заплакала; горячія слезы ея упали ему на грудь, проникли въ сердце, растопили его ледяную кору и расплавили осколокъ. Кай взглянулъ на Герду, а она запѣла:
„Ужъ розы въ долинахъ цвѣтутъ, |
Кай вдругъ залился слезами и плакалъ такъ долго и такъ сильно, что осколокъ вытекъ изъ глаза вмѣстѣ со слезами. Тогда онъ узналъ Герду и обрадовался.
— Герда! Милая моя Герда!.. Гдѣ же это ты была такъ долго? Гдѣ былъ я самъ? И онъ оглянулся вокругъ.—Какъ здѣсь холодно, пустынно!
И онъ крѣпко прижался къ Гердѣ. Она смѣялась и плакала отъ радости. Да, радость была такая, что даже льдины пустились въ плясъ, а, когда устали, улеглись и составили то самое слово, которое задала сложить Каю Снѣжная королева; сложивъ его, онъ могъ сдѣлаться самъ себѣ господиномъ, да еще получить отъ нея въ даръ весь свѣтъ и пару новыхъ коньковъ.
Герда поцѣловала Кая въ обѣ щеки, и онѣ опять зацвѣли розами, поцѣловала его въ глаза, и они заблистали, какъ ея; поцѣловала его руки и ноги, и онъ опять сталъ бодрымъ и здоровымъ. Снѣжная королева могла вернуться когда угодно,—его отпускная лежала тутъ, написанная блестящими ледяными буквами.
— Я побелю их немножко! Это хорошо после лимонов и винограда!
И она улетела, а Кай остался один в необозримой, пустынной зале, смотрел на льдины и всё думал, думал, так что в голове у него трещало. Он сидел на одном месте такой бледный, неподвижный, словно неживой. Можно было подумать, что он замёрз.
В это-то время в огромные ворота, проделанные буйными ветрами, входила Герда. Она прочла вечернюю молитву, и ветры улеглись, точно заснули. Она свободно вошла в огромную, пустынную ледяную залу и увидала Кая. Девочка сейчас же узнала его, бросилась ему на шею, крепко обняла его и воскликнула:
— Кай, милый мой Кай! Наконец-то я нашла тебя!
Но он сидел всё такой же неподвижный и холодный. Тогда Герда заплакала; горячие слёзы её упали ему на грудь, проникли в сердце, растопили его ледяную кору и расплавили осколок. Кай взглянул на Герду, а она запела:
«Уж розы в долинах цветут, |
Кай вдруг залился слезами и плакал так долго и так сильно, что осколок вытек из глаза вместе со слезами. Тогда он узнал Герду и обрадовался.
— Герда! Милая моя Герда!.. Где же это ты была так долго? Где был я сам? И он оглянулся вокруг. — Как здесь холодно, пустынно!
И он крепко прижался к Герде. Она смеялась и плакала от радости. Да, радость была такая, что даже льдины пустились в пляс, а, когда устали, улеглись и составили то самое слово, которое задала сложить Каю Снежная королева; сложив его, он мог сделаться сам себе господином, да ещё получить от неё в дар весь свет и пару новых коньков.
Герда поцеловала Кая в обе щёки, и они опять зацвели розами, поцеловала его в глаза, и они заблистали, как её; поцеловала его руки и ноги, и он опять стал бодрым и здоровым. Снежная королева могла вернуться когда угодно, — его отпускная лежала тут, написанная блестящими ледяными буквами.
