Какая ты теперь безобразная! Мнѣ совсѣмъ не больно! Фуй!—закричалъ онъ затѣмъ:—Эту розу точитъ червь! А та совсѣмъ кривая! Какія гадкія розы! Не лучше ящиковъ, въ которыхъ торчатъ!
И онъ, толкнувъ ящикъ ногою, вырвалъ двѣ розы.
— Кай, что ты дѣлаешь?—закричала дѣвочка, а онъ, увидя ея испугъ, вырвалъ еще одну и убѣжалъ отъ миленькой, маленькой Герды въ свое окно.
Приносила-ли послѣ того ему дѣвочка книжку съ картинками, онъ говорилъ, что эти картинки хороши только для грудныхъ ребятъ; разсказывала-ли что-нибудь старушка-бабушка, онъ придирался къ словамъ. Да хоть бы одно это! А то онъ дошелъ до того, что сталъ передразнивать ея походку, надѣвать ея очки и подражать ея голосу! Выходило очень похоже и смѣшило людей. Скоро мальчикъ выучился передразнивать и всѣхъ сосѣдей,—онъ отлично умѣлъ выставить напоказъ всѣ ихъ странности и недостатки—и люди говорили:
— Что за голова у этого мальчугана!
А причиной всему были осколки зеркала, что попали ему въ глазъ и въ сердце. Потому-то онъ передразнивалъ даже миленькую, маленькую Герду, которая любила его всѣмъ сердцемъ.
И забавы его стали теперь совсѣмъ иными, такими мудреными. Разъ зимою, когда перепархивалъ снѣжокъ, онъ явился съ большимъ зажигательнымъ стекломъ и подставилъ подъ снѣгъ полу своей синей куртки.
— Погляди въ стекло, Герда!—сказалъ онъ.
Каждая снѣжинка казалась подъ стекломъ куда больше, чѣмъ была на самомъ дѣлѣ, и походила на роскошный цвѣтокъ или десятиугольную звѣзду. Чудо, что такое!
— Видишь, какъ искусно сдѣлано!—сказалъ Кай.—Это куда интереснѣе настоящихъ цвѣтовъ! И какая точность! Ни единой неправильной линіи! Ахъ, если бы онѣ только не таяли!
Немного спустя, Кай явился въ большихъ рукавицахъ, съ санками за спиною, крикнулъ Гердѣ въ самое ухо:—Мнѣ позволили покататься на большой площади съ другими мальчиками!—и убѣжалъ.
На площади каталось множество дѣтей. Тѣ, что были посмѣлѣе, привязывали свои санки къ крестьянскимъ санямъ и прокатывались, такимъ образомъ, довольно далеко. Веселье такъ и кипѣло. Въ самый разгаръ его, на площади появились боль-
Какая ты теперь безобразная! Мне совсем не больно! Фуй! — закричал он затем: — Эту розу точит червь! А та совсем кривая! Какие гадкие розы! Не лучше ящиков, в которых торчат!
И он, толкнув ящик ногою, вырвал две розы.
— Кай, что ты делаешь? — закричала девочка, а он, увидя её испуг, вырвал ещё одну и убежал от миленькой, маленькой Герды в своё окно.
Приносила ли после того ему девочка книжку с картинками, он говорил, что эти картинки хороши только для грудных ребят; рассказывала ли что-нибудь старушка-бабушка, он придирался к словам. Да хоть бы одно это! А то он дошёл до того, что стал передразнивать её походку, надевать её очки и подражать её голосу! Выходило очень похоже и смешило людей. Скоро мальчик выучился передразнивать и всех соседей, — он отлично умел выставить напоказ все их странности и недостатки — и люди говорили:
— Что за голова у этого мальчугана!
А причиной всему были осколки зеркала, что попали ему в глаз и в сердце. Потому-то он передразнивал даже миленькую, маленькую Герду, которая любила его всем сердцем.
И забавы его стали теперь совсем иными, такими мудрёными. Раз зимою, когда перепархивал снежок, он явился с большим зажигательным стеклом и подставил под снег полу своей синей куртки.
— Погляди в стекло, Герда! — сказал он.
Каждая снежинка казалась под стеклом куда больше, чем была на самом деле, и походила на роскошный цветок или десятиугольную звезду. Чудо, что такое!
— Видишь, как искусно сделано! — сказал Кай. — Это куда интереснее настоящих цветов! И какая точность! Ни единой неправильной линии! Ах, если бы они только не таяли!
Немного спустя, Кай явился в больших рукавицах, с санками за спиною, крикнул Герде в самое ухо: — Мне позволили покататься на большой площади с другими мальчиками! — и убежал.
На площади каталось множество детей. Те, что были посмелее, привязывали свои санки к крестьянским саням и прокатывались, таким образом, довольно далеко. Веселье так и кипело. В самый разгар его, на площади появились боль-
