— Музыку сюда, музыку!—кричалъ императоръ.—Пой хоть ты, милая, славная золотая птичка! Я одарилъ тебя золотомъ и драгоцѣнностями, я повѣсилъ тебѣ на шею свою золотую туфлю, пой же, пой!
Но птица молчала,—некому было завести ее, а иначе она пѣть не могла. Смерть продолжала смотрѣть на императора своими большими, пустыми глазными впадинами. Въ комнатѣ было тихо-тихо.
Вдругъ за окномъ раздалось чудное пѣніе. То прилетѣлъ, узнавъ о болѣзни императора, утѣшить и ободрить его живой соловей. Онъ пѣлъ, и призраки все блѣднѣли, кровь приливала и отливала къ сердцу императора все живѣе и живѣе; сама смерть заслушалась соловья и все повторяла: „пой, пой еще, соловушка!“
— А ты отдашь мнѣ за это драгоцѣнную саблю? А дорогое знамя? А корону?—спрашивалъ соловей.
И смерть отдавала одну драгоцѣнность за другою, а соловей продолжалъ пѣть. Вотъ онъ запѣлъ, наконецъ, о тихомъ кладбищѣ, гдѣ цвѣтутъ бѣлыя розы, благоухаетъ бузина и свѣжая трава орошается слезами живыхъ, оплакивающихъ усопшихъ… Смерть вдругъ охватила такая тоска по своемъ садѣ, что она свилась въ бѣлый холодный туманъ и вылетѣла въ окно.
— Спасибо, спасибо тебѣ, милая птичка!—сказалъ императоръ.—Я узналъ тебя! Я изгналъ тебя изъ моего государства, а ты отогнала отъ моей постели ужасные призраки, отогнала самую смерть! Чѣмъ мнѣ вознаградить тебя?
— Ты уже вознаградилъ меня разъ навсегда!—сказалъ соловей.—Я видѣлъ слезы въ твоихъ глазахъ въ первый же разъ, какъ пѣлъ передъ тобою,—этого я не забуду никогда! Слезы—вотъ драгоцѣннѣйшая награда для сердца пѣвца. Но засни теперь и просыпайся здоровымъ и бодрымъ! А я буду баюкать тебя своею пѣсней!
И онъ запѣлъ опять, а императоръ заснулъ здоровымъ, благодатнымъ сномъ.
Когда онъ проснулся, въ окна уже свѣтило солнце. Никто изъ его слугъ еще не заглядывалъ къ нему; всѣ думали, что онъ умеръ, одинъ соловей сидѣлъ у окна и пѣлъ.
— Ты долженъ остаться у меня навсегда!—сказалъ императоръ.—Ты будешь пѣть только, когда самъ захочешь, а искусственную птицу я разобью въ дребезги!
— Музыку сюда, музыку! — кричал император. — Пой хоть ты, милая, славная золотая птичка! Я одарил тебя золотом и драгоценностями, я повесил тебе на шею свою золотую туфлю, пой же, пой!
Но птица молчала, — некому было завести её, а иначе она петь не могла. Смерть продолжала смотреть на императора своими большими, пустыми глазными впадинами. В комнате было тихо-тихо.
Вдруг за окном раздалось чу́дное пение. То прилетел, узнав о болезни императора, утешить и ободрить его живой соловей. Он пел, и призраки всё бледнели, кровь приливала и отливала к сердцу императора всё живее и живее; сама смерть заслушалась соловья и всё повторяла: «пой, пой ещё, соловушка!»
— А ты отдашь мне за это драгоценную саблю? А дорогое знамя? А корону? — спрашивал соловей.
И смерть отдавала одну драгоценность за другою, а соловей продолжал петь. Вот он запел, наконец, о тихом кладбище, где цветут белые розы, благоухает бузина́ и свежая трава орошается слезами живых, оплакивающих усопших… Смерть вдруг охватила такая тоска по своему саду, что она свилась в белый холодный туман и вылетела в окно.
— Спасибо, спасибо тебе, милая птичка! — сказал император. — Я узнал тебя! Я изгнал тебя из моего государства, а ты отогнала от моей постели ужасные призраки, отогнала саму смерть! Чем мне вознаградить тебя?
— Ты уже вознаградил меня раз навсегда! — сказал соловей. — Я видел слёзы в твоих глазах в первый же раз, как пел перед тобою, — этого я не забуду никогда! Слёзы — вот драгоценнейшая награда для сердца певца. Но засни теперь и просыпайся здоровым и бодрым! А я буду баюкать тебя своею песней!
И он запел опять, а император заснул здоровым, благодатным сном.
Когда он проснулся, в окна уже светило солнце. Никто из его слуг ещё не заглядывал к нему; все думали, что он умер, один соловей сидел у окна и пел.
— Ты должен остаться у меня навсегда! — сказал император. — Ты будешь петь только, когда сам захочешь, а искусственную птицу я разобью вдребезги!