комъ. Въ рукахъ у него маленькая спринцовка, и молоко брызжетъ изъ нея тоненькой-тоненькой струйкой. Тогда вѣки у дѣтей начинаютъ слипаться, и они ужъ не могутъ разглядѣть Оле, а онъ подкрадывается къ нимъ сзади и начинаетъ легонько дуть имъ въ затылки. Подуетъ, и головки у нихъ сейчасъ отяжелѣютъ. Боли при этомъ никакой,—у Оле-Закрой Глазки нѣтъ, вѣдь, злого умысла; онъ хочетъ только, чтобы дѣти угомонились, а для этого ихъ непремѣнно надо уложить въ постель! Ну, вотъ, онъ и уложитъ ихъ, а потомъ ужъ начинаетъ разсказывать сказки.
Когда дѣти заснутъ, Оле-Закрой Глазки присаживается къ нимъ на постель; одѣтъ онъ чудесно; на немъ шелковый кафтанъ, только нельзя сказать, какого цвѣта: онъ отливаетъ то голубымъ, то зеленымъ, то краснымъ, смотря по тому, въ какую сторону повернется Оле. Подъ мышками у него по зонтику: одинъ съ картинками, который онъ раскрываетъ надъ хорошими дѣтьми, и тогда имъ всю ночь снятся чудеснѣйшія сказки, а другой совсѣмъ простой, гладкій, который онъ развертываетъ надъ нехорошими дѣтьми; эти спятъ всю ночь, какъ чурбаны, и поутру оказывается, что они ровно ничего не видали во снѣ!
Послушаемъ же о томъ, какъ Оле-Закрой Глазки навѣщалъ каждый вечеръ одного маленькаго мальчика Яльмара и разсказывалъ ему сказки! Это будетъ цѣлыхъ семь сказокъ,—въ недѣлѣ, вѣдь, семь дней.
— Ну, вотъ,—сказалъ Оле-Закрой Глазки, уложивъ Яльмара въ постель:—теперь разуберемъ комнату!
И въ одинъ мигъ всѣ комнатные цвѣты и растенія выросли въ большія дерева, которыя протянули свои длинныя вѣтви вдоль стѣнъ къ самому потолку; вся комната превратилась въ чудеснѣйшую бесѣдку. Вѣтки деревъ были усѣяны цвѣтами; каждый цвѣтокъ по красотѣ и запаху былъ лучше розы, а вкусомъ слаще варенья; плоды же блестѣли, какъ золотые. Еще на деревьяхъ были пышки, которыя чуть не лопались отъ изюмной начинки. Просто чудо что такое! Вдругъ поднялись ужасные стоны въ ящикѣ стола, гдѣ лежали учебныя принадлежности Яльмара.
— Что тамъ такое!—сказалъ Оле-Закрой Глазки, пошелъ и выдвинулъ ящикъ.
ком. В руках у него маленькая спринцовка, и молоко брызжет из неё тоненькой-тоненькой струйкой. Тогда веки у детей начинают слипаться, и они уж не могут разглядеть Оле, а он подкрадывается к ним сзади и начинает легонько дуть им в затылки. Подует, и головки у них сейчас отяжелеют. Боли при этом никакой, — у Оле-Закрой Глазки нет, ведь, злого умысла; он хочет только, чтобы дети угомонились, а для этого их непременно надо уложить в постель! Ну, вот, он и уложит их, а потом уж начинает рассказывать сказки.
Когда дети заснут, Оле-Закрой Глазки присаживается к ним на постель; одет он чудесно; на нём шёлковый кафтан, только нельзя сказать, какого цвета: он отливает то голубым, то зелёным, то красным, смотря по тому, в какую сторону повернется Оле. Подмышками у него по зонтику: один с картинками, который он раскрывает над хорошими детьми, и тогда им всю ночь снятся чудеснейшие сказки, а другой совсем простой, гладкий, который он развёртывает над нехорошими детьми; эти спят всю ночь, как чурбаны, и поутру оказывается, что они ровно ничего не видали во сне!
Послушаем же о том, как Оле-Закрой Глазки навещал каждый вечер одного маленького мальчика Яльмара и рассказывал ему сказки! Это будет целых семь сказок, — в неделе, ведь, семь дней.
— Ну, вот, — сказал Оле-Закрой Глазки, уложив Яльмара в постель: — теперь разуберём комнату!
И в один миг все комнатные цветы и растения выросли в большие дерева́, которые протянули свои длинные ветви вдоль стен к самому потолку; вся комната превратилась в чудеснейшую беседку. Ветки деревьев были усеяны цветами; каждый цветок по красоте и запаху был лучше розы, а вкусом слаще варенья; плоды же блестели, как золотые. Ещё на деревьях были пышки, которые чуть не лопались от изюмной начинки. Просто чудо что такое! Вдруг поднялись ужасные стоны в ящике стола, где лежали учебные принадлежности Яльмара.
— Что там такое! — сказал Оле-Закрой Глазки, пошёл и выдвинул ящик.
