меня безпрестанно чистятъ, скребутъ и ставятъ на огонь. Я забочусь вообще о существенномъ и, говоря по правдѣ, занимаю здѣсь въ домѣ первое мѣсто. Единственное мое баловство—это вотъ лежать, послѣ обѣда, чистенькимъ на полкѣ и вести пріятную бесѣду съ товарищами. Всѣ мы вообще большіе домосѣды, если не считать ведра, которое бываетъ иногда во дворѣ; новости же намъ приноситъ корзинка для провизіи; она часто ходитъ на рынокъ, но у нея ужъ черезчуръ рѣзкій языкъ. Послушать только, какъ она разсуждаетъ о правительствѣ и о народѣ! На дняхъ, слушая ее, свалился отъ страха съ полки и разбился въ черепки старый горшокъ! Да, немножко легкомысленна она, скажу я вамъ!
— Ужъ больно ты разболтался!—сказало вдругъ огниво, и сталь такъ ударила по кремню, что посыпались искры.—Не устроить-ли намъ лучше вечеринку?
— Да, побесѣдуемъ о томъ, кто изъ насъ всѣхъ важнѣе!— сказали спички.
— Нѣтъ, я не люблю говорить о самой себѣ,—сказала глиняная миска.—Будемъ просто вести бесѣду! Я начну и разскажу кое-что изъ жизни, что будетъ знакомо и понятно всѣмъ и каждому, а это, вѣдь, пріятнѣе всего. Такъ вотъ: на берегу родного моря, подъ тѣнью буковыхъ деревъ…
— Чудесное начало!—сказали тарелки.—Вотъ это будетъ исторія какъ разъ по нашему вкусу!
— Тамъ, въ одной мирной семьѣ провела я свою молодость. Вся мебель была полированная, полъ чисто вымытъ, а занавѣски на окнахъ смѣнялись каждыя двѣ недѣли.
— Какъ вы интересно разсказываете!—сказала половая щетка.—Въ вашемъ разсказѣ такъ и слышна женщина,—чувствуется какая-то особая чистоплотность!
— Да, да!—сказало ведро и отъ удовольствія даже подпрыгнуло, плеснувъ на полъ воду.
Глиняная миска продолжала свой разсказъ, и конецъ былъ не хуже начала.
Тарелки загремѣли отъ восторга, а половая щетка достала изъ ящика съ пескомъ зелень петрушки и увѣнчала ею миску; она знала, что это раздосадуетъ всѣхъ остальныхъ, да къ тому же подумала: „Если я увѣнчаю ее сегодня, она увѣнчаетъ меня завтра!“
— Теперь мы попляшемъ!—сказали угольные щипцы и
меня беспрестанно чистят, скребут и ставят на огонь. Я забочусь вообще о существенном и, говоря по правде, занимаю здесь в доме первое место. Единственное моё баловство — это вот лежать, после обеда, чистеньким на полке и вести приятную беседу с товарищами. Все мы вообще большие домоседы, если не считать ведра, которое бывает иногда во дворе; новости же нам приносит корзинка для провизии; она часто ходит на рынок, но у неё уж чересчур резкий язык. Послушать только, как она рассуждает о правительстве и о народе! На днях, слушая её, свалился от страха с полки и разбился в черепки старый горшок! Да, немножко легкомысленна она, скажу я вам!
— Уж больно ты разболтался! — сказало вдруг огни́во, и сталь так ударила по кремню, что посыпались искры. — Не устроить ли нам лучше вечеринку?
— Да, побеседуем о том, кто из нас всех важнее! — сказали спички.
— Нет, я не люблю говорить о самой себе, — сказала глиняная миска. — Будем просто вести беседу! Я начну и расскажу кое-что из жизни, что будет знакомо и понятно всем и каждому, а это, ведь, приятнее всего. Так вот: на берегу родного моря, под тенью буковых дерев…
— Чудесное начало! — сказали тарелки. — Вот это будет история как раз по нашему вкусу!
— Там, в одной мирной семье провела я свою молодость. Вся мебель была полированная, пол чисто вымыт, а занавески на окнах сменялись каждые две недели.
— Как вы интересно рассказываете! — сказала половая щетка. — В вашем рассказе так и слышна женщина, — чувствуется какая-то особая чистоплотность!
— Да, да! — сказало ведро и от удовольствия даже подпрыгнуло, плеснув на пол воду.
Глиняная миска продолжала свой рассказ, и конец был не хуже начала.
Тарелки загремели от восторга, а половая щётка достала из ящика с песком зелень петрушки и увенчала ею миску; она знала, что это раздосадует всех остальных, да к тому же подумала: «Если я увенчаю её сегодня, она увенчает меня завтра!»
— Теперь мы попляшем! — сказали угольные щипцы и
