прикрывающей нѣкоторыя части тѣла, не придумаешь названія; ихъ грязную и испеченную на солнцѣ кожу можно принять за кожу только потому, что видишь ее на человѣкѣ; ихъ молчаливое движеніе воочію представляетъ хожденіе ожившихъ мертвецовъ, а обращенные къ прохожимъ крики о милостынѣ раздираютъ душу; на ихъ лицахъ читаешь то выраженіе безсильной злобы, то чувства крайняго стыда, то послѣднія проявленія угасающей жизни… Да, эти нищіе, въ которыхъ съ трудомъ, признаешь такихъ же людей, какъ самъ, производятъ на душу европейца потрясающее и въ высшей степени тягостное впечатлѣніе. Я уже успѣлъ привыкнуть къ этимъ зрѣлищамъ, такъ какъ не разъ видѣлъ подобныхъ нищихъ въ лежавшихъ на пути къ Пекину китайскихъ городахъ; только тамъ они не встрѣчалась въ такомъ множествѣ, какъ здѣсь. Но воображаю, какое впечатлѣніе произволъ бы одинъ изъ подобныхъ типовъ, явившись на улицахъ любого изъ европейскихъ городовъ, гдѣ, я увѣренъ, никто не видалъ ничего подобнаго. Туземцы же такъ привыкли къ нимъ, что совсѣмъ ихъ не замѣчаютъ, словно бы ихъ и на существовало: нищіе ходятъ или сидятъ иа улицахъ, иногда лежатъ на плитахъ самой дороги, а ихъ только обходятъ, предоставляя имъ полную свободу заниматься своими дѣлами.
Когда мы шли черезъ ворота Цянь-Мынь, гдѣ безпрестанной вереницей проходятъ взадъ и впередъ люди и проѣзжаютъ телѣги, въ нихъ посреди дороги лежалъ на пыльныхъ камняхъ мальчишка лѣтъ двѣнадцати; онъ метался, какъ въ судорогахъ, и, не знаю отъ чего, страшно кричалъ, заглушая даже уличный гамъ; но ни одинъ человѣкъ не обратилъ на него вниманія больше того, сколько было нужно, чтобы только не натолкнуться на него. Всѣ люди проходили мимо, точь въ точь съ тѣмъ же участіемъ, съ какимъ пробирался при мнѣ мулъ, тащившій телѣгу: онъ опустилъ голову и, разсматривая глубокомысленно взглядомъ бившагося на землѣ человѣка, немножко пятился въ сторону и осторожно переставлялъ свои ноги, чтобъ нечаянно не наступить иа него.
Не берусь рѣшить, что доказываетъ подобное безпримѣрное равнодушіе къ страданіямъ и нуждѣ ближняго, — черствость ли сердца, крайній ли эгоизмъ, сознаніе ли своего безсилія помочь этимъ погибшимъ людямъ, или справедливое презрѣніе къ нимъ за ихъ собственные пороки, которые привели ихъ въ состояніе такой нищеты. А можетъ-быть и у нихъ причины тѣ же, что и у иностранцевъ, такъ же безучастныхъ къ нимъ, какъ и туземцы; европейцы сначала охотно подавали милостыню, но теперь рѣшительно отказались отъ прежней благотворительности и не даютъ ни единаго чоха ни одному, по той простой причинѣ, что сто̀итъ дать одному, чтобъ вся ватага осадила васъ и послѣдовала за вами во всѣ улицы, куда бы вы ни зашли; они не
