(1782—1854)[1]. Он выдвинул борьбу за господство в исторической школе между элементами римского и германского права. Некоторое время между этими направлениями велась ожесточенная борьба, разделившая в Германии всех ученых юристов на романистов и германистов. Но позднее остановились на том, что романизм и германизм не исключают друг друга, а каждый играет свою самостоятельную роль в науке права. В живом гражданском праве настоящего мирятся с элементами, которые образуют научные выводы прежнего, но в согласии с народным сознанием настоящего. Никто теперь не спорит, что римское право имеет для Германии и всего современного мира то же значение, что и вся античная культура. Рецепцией римское право в известном своем составе вошло «в плоть и кровь народа»[2]. «Римское право сделалось так же, как христианство, культурным элементом нового мира»[3]. Поэтому общее отношение к римскому праву, как и ко всей остальной античной культуре, должно заключаться не в борьбе против жизненного его значения, а в сознательном его воспринятии и внутренней переработке до согласия с потребностями настоящего. В последнем получают свое значение и чисто германские элементы права[4], сливающиеся с чисто римскими во взаимном воздействии ради удовлетворения жизненных целей настоящего. Так, германисты отказались от гонения на римское право в пользу господства начал чисто германского права, а романисты начали сознавать свою практическую задачу, устанавливая противоположение римских и современных правовых воззрений и стараясь найти вывод для удовлетворений разумных потребностей времени.
Историческая школа во многих ее представителях со временем должна была оказаться для юриспруденции далеко недостаточной. Труды ее, давая разработку исторического материала, на том и успокаивались. Историческая школа представляла из себя, по выражению Иеринга[5], рецептивную, а не продуктивную юриспруденцию. Не было тут ни философского обоснования, ни философской оценки по известному идеалу
