обманной, и in integrum restitutio propter dolum, восстановление в прежнее правоотношение в силу обмана[1].
Но эти средства действуют уже только in personam, т. е. только против лица обманувшего[2] и против его наследников, если последние чем-либо обогатились из обманной сделки[3]. Такое более ограниченное действие данных средств защиты, по сравнению с защитой против принуждения, можно объяснить тем, что в обмане заключается меньшее насилие против воли, чем при принуждении, а потому легче оберечься от первого, чем от второго.
Прежние писатели различали dolus causam dans, обман, без наличности которого сделка не была бы заключена, — и dоlus incidens, обман, касающийся только частностей сделки. В первом случае признавалась ничтожность сделки, во втором — только право ее обессилить указанными средствами. Теперь это деление и соединенную с ним разницу в последствиях покинули (см. Dernburg. Pandekt. Bd. I, р. 240 n. 8).
До сих пор излагалось учение о внутренних условиях воли, необходимых для того, чтобы волеизъявление могло произвести известные изменения в конкретных правах. Но для последнего недостаточно одной наличности воли: необходимо еще, чтобы она была так или иначе выражена, ибо воля невыраженная никаких последствий иметь не может.
…nec соnsilium habuisse noceat, nisi et factum secutum fuerit (L. 53 § 2, in f. D. 50, 16). — Сogitationis pоеnаm nemo рatitur (L. 18 D. 48, 19).
Иногда проявление воли в положительном праве обставлялось требованием известных формальностей. Так, в древнем римском праве известные юридические акты могли проявлять правовые последствия только будучи облечены в предписанную положительным правом форму, как напр., mancipatio, in jure cessio. В юстиниановом праве уже не встречается каких-либо определенных форм для внешнего проявления воли, но зато тут предписываются для многих актов другие формальные требования. Так, при nеgotia mor-
