роне основные посылки данного воззрения Иеринга, мы обратим внимание только на практическую его сторону. По ясным и многочисленным выражениям наших источников (см. ниже), субъектом прав и обязанностей при юридич. лицах непосредственно являются эти последние, а не destinati, отдельные заинтересованные люди (см. Brinz, Pand., р. 985, 986). Как же объяснить, после того, всю массу глубоких практических положений, как напр., об ответственности, обращаемой не на destinati, а на юридическое лицо, и т. п. (см. ниже)? Наконец, вопрос пользования, как quaestio facti, строго следует отличать от вопроса, кто будет субъектом права. Можно указать случаи, когда часть имущества юридич. лица обращается прямо на него, напр., в случаях трат на управление и т. п. (Zitelmann cit. p. 49, 50).
Наконец, в новое время один писатель (Bolze cit.)[1], смущаясь, по всей вероятности, разнообразием теоретических конструкций юридических лиц, вовсе отвергает, как заблуждение, существование для нас таковых. Он находит возможным для нас, подобно будто бы римлянам, обойтись без этого понятия. Но развивая свой взгляд, Больце сам, не замечая того, высказывается за принадлежность прав и обязанностей, в случаях нами определяемых как юридич. лица, не отдельным лицам как таковым, а нечто особенному от них (см. Krasnopolski в Kritische Vierteljahresschr. für Gesetzg. u. Rechtswiss. 1880 B. III, p. 188—194). Существование таких прав и обязанностей есть факт, а следовательно факт и существование особого субъекта их.
После всего сказанного о различных конструкциях юридических лиц, мы не можем не предпочесть господствующей доныне в учебниках теории персонификации, тем более, что сами источники очевидно подтверждают ее. Итак, что касается источников, то вопреки уверению противников теории персонификации (напр., см. Böhlau cit. p. 10 и след.), Юстинианово право многими ясными выражениями указывает на персонификацию (см. ссылки ниже). Правда, понятие субъекта, созданного юридическою фикциею, весьма абстрактно и не могло сразу выработаться в сознании римских юристов во всей своей полноте. Поэтому в древнем римском праве довольствовались тем, что рассматривали имущества, не принадлежавшие никакому физическому субъекту так, как будто они принадлежали таковому. От этого времени такие выражения для юридических лиц, как «personae vice fungitur» (L. 22 D. 46, 1), и многие ограничения в правоспособности, указывающие на то, что римская мысль не привыкла еще видеть в юридич. лицах таких же самостоятельных субъектов, как и физические лица (см. Savigny cit. p. 291, 301; Arndts в Kritische Viertelj. B. 1, p. 96—98). Ho мало-помалу созревавшее правовое сознание дало путем научной абстракции возможность усматривать юридически настоящих лиц там, где на самом деле не было физического лица. Этому сознанию обязано наименование нашими источниками юридич. лиц «persona» (см. уже Frontinus в Lachmanns
- ↑ См. по-русски: «Новейшая попытка упразднения юридич. лица» в Журн. Гражд. и Уголовн. права. 1882 г., кн. 2.
