никъ анатоміи и атласъ; особенно же, когда дѣло дошло на лекціяхъ до міологіи, потому что здѣсь все дѣло сводилось на описаніе начала и конца мышцъ въ слѣдующей, неизмѣнно повторявшейся формѣ: такая-то мышца (имя рекъ) incipitur ab... (какой-нибудь выступъ на кости), adseritur... (выступъ на другой кости).
Какъ бы то ни было, но пришлось подумать обь изученіи латинскаго языка, а въ какой степени нужно было изучить его для вступительнаго экзамена и для дальнѣйшихъ университетскихъ лекцій, я не зналъ. Выручило меня изъ этого затрудненія знакомство со студентомъ филологомъ Дм. Визаромъ, научившимъ меня какъ приняться за дѣло. Онъ былъ въ одно изъ предшествующихъ лѣтъ въ нашихъ краяхъ на кондиціи въ семействѣ, знакомомъ моимъ домашнимъ, и я узналъ о его существованіи дома, передъ отъѣздомъ въ Москву, встрѣтился съ нимъ у другого студента, юриста Самойлова, родственника тѣхъ, гдѣ онъ училъ. Оба они приняли, конечно, участіе въ желавшемъ учиться отставномъ инженерѣ, и я сталъ бывать у нихъ. Отецъ Дмитрія Визара, старикъ французъ, былъ учителемъ французскаго языка въ институтѣ при воспитательномъ домѣ, имѣлъ казенную квартиру и жиль съ двумя старшими сыновьями и двумя дочерьми, а мать держала маленькій пансіонъ около Донского монастыря и жила въ тѣхъ краяхъ съ младшимъ сыномъ. Съ этой семьей я прожилъ въ величайшей дружбѣ всѣ шесть лѣтъ моего пребыванія въ Москвѣ и обязанъ ей очень многимъ. Въ ихъ домѣ довершилось, можно сказать, мое воспитаніе, начатое въ Кіевѣ Ольгой Александровной. Чтобы понять это, достаточно будетъ сказать, что въ семьѣ царствовало поклоненіе Грановскому — одно время Дм. Визаръ былъ даже его домашнимъ секретаремъ, а старшая изъ сестеръ жила некоторое время въ семействѣ Фролова (переводчика «Космоса» Гумбольдта), близкаго друга Грановскаго.
Главой дома былъ старшій братъ, добрѣйшій, благороднѣйшій Владиміръ Яковлевичъ — по смерти отца у него остались на рукахъ сестры, молоденькія дѣвушки, приготовлявшіяся дома къ экзамену на званіе домашней учительницы. Я засталъ его уже чиновникомъ, служившимъ, по окончаніи университета, въ опекунскомъ совѣтѣ, но безъ малѣйшаго чиновническаго отпечатка. Живой, бодрый, неизмѣнно веселый, онъ, какъ истинный глава семейства, былъ примѣрнымъ для насъ скромникомъ во всѣхъ отношеніяхъ; очень любезенъ съ дамами, но по-братски, безъ малѣйшаго намека на ухаживанье; жилъ очевидно для семьи, потому что внѣ дома ходилъ къ одному лишь старому пріятелю, и настолько заботился о своихъ сестрахъ, что одна пріятельница ихъ семьи называла его не иначе,
