ее въ какой-то женскій Суздальскій монастырь для обученія грамотѣ и женскимъ рукодѣліямъ. Поэтому въ дѣтствѣ я ее помню ничѣмъ не отличающейся съ виду отъ сосѣднихъ пожилыхъ помѣщицъ, относившихся къ ней, изъ-за ея милаго, кроткаго нрава, съ большой любовью. На ея рукахъ была обычная половина домоваго хозяйства; но въ семьѣ, при жизни отца, голосъ ея слышался очень рѣдко. Къ тому же и она не была ласкова къ дѣтямъ; поэтому я узналъ ее и полюбилъ уже въ зрѣломъ возрастѣ, когда по выходѣ въ отставку изъ военной службы, прожилъ болѣе полугода у нея въ деревнѣ. Въ дѣтствѣ же, больше отца и матери, я любилъ мою милую няньку «Настеньку», которую по ея лѣтамъ и положенію въ домѣ, вся прислуга величала полнымъ именемъ Настасьи Яковлевны. Она меня ласкала, водила гулять, сберегала для меня отъ обѣда лакомства, брала мою сторону въ пререканіяхъ съ сестрами и плѣняла, вѣроятно, больше всего сказками, на которыя была большая мастерица. Ложась спать, я, изъ-за сказокъ нерѣдко переселялся къ ней на постель, и когда случалось, что мѣшалъ ей спать, требуя повторенія разсказовъ, она — это она разсказывала мнѣ сама, когда я былъ отставнымъ офицеромъ — начинала сказку о томъ, какъ нѣкій царь, задумавъ выстроить костяной дворецъ, велѣлъ со всего царства собрать кости и положить ихъ для размочки въ воду. Съ этими словами она умолкала, а когда я спрашивалъ, что же дальше, то получалъ въ отвѣтъ: «разсказывать, батюшка, нечего — кости еще мокнутъ, не размокли», чѣмъ я, по ея словамъ, и удовлетворялся.
Семья наша, по возрастамъ дѣтей, распалась на три группы. Два старшихъ брата и старшая сестра, погодки (Алексѣй, Александръ и Анна) выбыли изъ семьи когда я еще не родился, и учились въ Ярославлѣ. Братья кончили курсъ въ Демидовскомъ лицеѣ, а сестра въ пансіонѣ. Братьевъ, — отецъ, какъ военный человѣкъ и лошадиный охотникъ, — пустилъ въ гусары; а сестру, по окончаніи ученья, вернулъ домой, гдѣ она и стала обучать третью группу, двухъ меньшихъ сестеръ (Варвару и Серафиму) и меня грамотѣ. Въ это время два среднихъ брата (Рафаилъ и Андрей) учились внѣ дома, въ нашемъ уѣздномъ городѣ и оттуда поступили въ Казанскую гимназію. Такимъ образомъ все свое дѣтство я росъ въ деревнѣ товарищемъ двухъ младшихъ сестеръ. При жизни отца была рѣчь о томъ, чтобы и меня отдать въ Казанскую гимназію; но по его кончинѣ мать почему-то удержала меня до 12 лѣтъ
Ногайской степи, говорилъ мнѣ, что въ этихъ палестинахъ что ни татаринъ — вылитый Иванъ Михайловичъ.
