Неожиданно среди общаго сна и скуки, какъ ударъ грома, грянулъ небывалый скандалъ въ Думѣ.
Скандалъ былъ дикiй, нелѣпый, ни на чемъ не основанный, — но все ожило, зашевелилось, заговорило, какъ будто вспрыснутое живительнымъ лѣтнимъ дождикомъ.
Негодованiю газетъ не было предѣла.
— Послѣ долгой спячки и пережевыванiя никому не нужной вермишели — Дума, наконецъ, проснулась довольно своеобразно и самобытно: правый депутатъ Карнаухiй закатилъ такой скандалъ, подобнаго которому еще не бывало... Встрѣченный во время произнесенiя своей возмутительной рѣчи съ трибуны общимъ шиканьемъ и протестами, — Карнаухiй выругался непечатными словами, снялъ съ ноги сапогъ и запустилъ имъ въ предсѣдательствующаго... Когда къ нему бросились депутаты, онъ выругалъ всѣхъ хамами и дохлыми верблюдами, и потомъ, схвативъ стулъ, разбилъ голову депутату Рыбешкину. Когда же, наконецъ, прекратятся эти возмутительныя безчинства черносотенной своры?! Исключенiе наглаго хулигана всего на пять засѣданiй должно подлить лишь масла въ огонь, т.к. ободритъ другихъ и подвинетъ на подобныя же безчинства! Самая лучшая мѣра воздѣйствiя на подобныхъ господъ — судъ и лишенiе депутатскаго звания!
Газетчики уже не бѣгали, стеная, за прохожими. Голодное выраженiе сверкавшихъ глазъ смѣнилось сытьимъ, благодушнымъ...
Издателю большой ежедневной газеты Хваткину доложили, что къ нему явился депутатъ Карнаухiй и требуетъ личнаго съ нимъ свиданiя.
— Какой Карнаухiй? Что ему надо? — поморщился издатель. — Ну, чортъ съ нимъ, проси.
Разсыльный ушелъ. Дверь скрипнула и въ кабинетъ, озираясь, тихо вошелъ депутатъ Карнаухiй.
Онъ подошелъ къ столу, придвинувъ себѣ стулъ,
