„Дайте мнѣ полфунта“.
Она отсыпала мнѣ полфунта въ листокъ тетради, на которомъ виднѣлись ариѳметическія вычисленія.
„Откуда вы достаете эту бумагу?“ спросилъ я.
„Отъ оптоваго купца, который пріѣзжаетъ сюда разъ въ годъ“ любезно отвѣтила женщина. „Онъ привозитъ мнѣ также сто фунтовъ баранокъ, повѣшенныхъ на веревкѣ, какъ луковицы, а я держу ихъ въ кладовой“.
„Полфунта манныхъ крупъ, полфунта муки“… продолжалъ я, и она спѣшила отвѣсить мнѣ все завертывая въ тетрадочные листы.
„Четверть фунта изюма. А яйца у васъ есть?“
„Нѣтъ, баринъ. Но вчера на баржѣ пріѣхалъ изъ Архангельска человѣкъ съ яйцами. Можетъ быть, онъ и сейчасъ стоитъ еще внизу у берега“.
Въ Архангельской губерніи не держатъ куръ, — вѣроятно, потому, что зима здѣсь очень сурова.
„Дайте мнѣ полфунта соли и полтора фунта мелкаго сахару. А это что за листья?“
„Ихъ покупаютъ для запаху“.
„Позвольте мнѣ на копейку“. Женщина дала мнѣ три листка.
„Больше ничего?“
„Ничего“.
Женщина принялась считать на счетахъ, сколько я долженъ былъ заплатить ей. Я задалъ ей трудную задачу, и она чувствовала себя совершенно растерянной. Три раза принималась она за счетъ и все неудачно. Она вообразила, что обсчитала себя на 20 копеекъ. Наконецъ, я счелъ ей.
Затѣмъ стала передъ нами задача болѣе серьезная, чѣмъ съ деньгами — какъ собрать всѣ эти мѣшечки, изъ которыхъ сыпалось содержимое. Рисъ едва держался, сахаръ понемногу сыпался черезъ маленькіе конусики на прилавокъ, къ манной крупѣ надо было прикасаться съ величайшей осторожностью.
Лавочница стояла въ полномъ недоумѣніи. Вдругъ она радостно воскликнула: „Слава тебѣ, Господи!“ — Въ углу лавки нашелся большой пакетъ.
„Я одолжу вамъ его“, сказала она — „только вы должны вернуть его обратно“.
На самое дно пакета мы уложили упрямый рисъ, на него нѣжную манную крупу, затѣмъ угрожающіе разсыпаться муку и сахаръ, сверху увѣнчали все изюмомъ.
„Спасибо“, сказалъ я. „Соль я положу въ карманъ, а лавровый листъ въ футляръ для визитныхъ карточекъ. Досвиданья! Пакетъ, разумѣется, я принесу вамъ обратно“.
„Будьте здоровы!“
Я двинулся въ путь и, подойдя къ своей квартирѣ, положилъ свои покупки въ комнату черезъ открытое окно. Я боялся встрѣтиться лицомъ къ лицу съ деспотической бабушкой, ибо мое отсутствіе продолжалось слишкомъ долго. Нужно было еще купить картофелю — за нимъ пришлось ходитъ отъ дома къ дому. Искалъ я и масла, но старушки говорили мнѣ: „отправляйся назадъ и принеси тарелку, куда бы можно было положить его“.
Я купилъ на гривенникъ картофелю величиной съ небольшой шарикъ и положилъ его въ корзинку, сплетенную изъ березовой коры.
— Дайте мне полфунта.
Она отсыпала мне полфунта в листок тетради, на котором виднелись арифметические вычисления.
— Откуда вы достаёте эту бумагу? — спросил я.
— От оптового купца, который приезжает сюда раз в год, — любезно ответила женщина. — Он привозит мне также сто фунтов баранок, повешенных на веревке, как луковицы, а я держу их в кладовой.
— Полфунта манных круп, полфунта муки… — продолжал я, и она спешила отвесить мне всё завёртывая в тетрадочные листы.
— Четверть фунта изюма. А яйца у вас есть?
— Нет, барин. Но вчера на барже приехал из Архангельска человек с яйцами. Может быть, он и сейчас стоить ещё внизу у берега.
В Архангельской губернии не держат кур, — вероятно, потому, что зима здесь очень сурова.
— Дайте мне полфунта соли и полтора фунта мелкого сахару. А это что за листья?
— Их покупают для запаху.
— Позвольте мне на копейку, — женщина дала мне три листка.
— Больше ничего?
— Ничего.
Женщина принялась считать на счётах, сколько я должен был заплатить ей. Я задал ей трудную задачу, и она чувствовала себя совершенно растерянной. Три раза принималась она за счёт и всё неудачно. Она вообразила, что обсчитала себя на 20 копеек. Наконец, я счёл ей.
Затем стала перед нами задача более серьёзная, чем с деньгами — как собрать все эти мешочки, из которых сыпалось содержимое. Рис едва держался, сахар понемногу сыпался через маленькие конусики на прилавок, к манной крупе надо было прикасаться с величайшей осторожностью.
Лавочница стояла в полном недоумении. Вдруг она радостно воскликнула: «Слава тебе, Господи!» — В углу лавки нашёлся большой пакет.
— Я одолжу вам его, — сказала она, — только вы должны вернуть его обратно.
На самое дно пакета мы уложили упрямый рис, на него нежную манную крупу, затем угрожающие рассыпаться муку и сахар, сверху увенчали всё изюмом.
— Спасибо, — сказал я, — соль я положу в карман, а лавровый лист в футляр для визитных карточек. До свиданья! Пакет, разумеется, я принесу вам обратно.
— Будьте здоровы!
Я двинулся в путь и, подойдя к своей квартире, положил свои покупки в комнату через открытое окно. Я боялся встретиться лицом к лицу с деспотической бабушкой, ибо моё отсутствие продолжалось слишком долго. Нужно было ещё купить картофелю — за ним пришлось ходить от дома к дому. Искал я и масла, но старушки говорили мне: «Отправляйся назад и принеси тарелку, куда бы можно было положить его».
Я купил на гривенник картофелю величиной с небольшой шарик и положил его в корзинку, сплетённую из березовой коры.
