Царь-лягушка (Гримм; Снессорева)

В старину, когда желания ещё помогали, жил-был царь, у которого все дочери были красавицы, но самая младшая была до того хороша, что даже солнце, на что уж многое видит — но и солнце даже заглядывалось на неё каждый раз, как случалось ему освещать её лицо.

Неподалёку от царского дворца находился огромный дремучий лес, а в том лесу под старой липой был чистый колодезь. В жаркие дни царевна уходила в лес, садилась на край прохладного колодца, и когда скука одолевала её, она брала золотой мячик, бросала вверх и ловила его: это была её любимая забава.

Раз случилось, что, во время этой забавы, мячик, проскользнув мимо, не попал к ней на руку, но ударился оземь и покатился в колодезь. Царевна не спускала с него глаз до тех пор, пока увидела, что мячик потонул, а колодезь так глубок, что дна не видать. Тут она принялась плакать, и чем дальше, тем громче рыдала, и никак не могла утешиться. Вдруг послышался чей-то голос:

— О чём ты так горько плачешь? Что с тобой случилось, царевна? Твои горькие слёзы разжалобят хоть камень.

Царевна оглянулась, чтоб узнать, кто это говорит? — Нет никого, только лягушка высунула из воды свою противную голову.

— Ах! Это ты, старая квакуша! Ну, как же мне не плакать, — отвечала царевна, — сейчас я играла золотым мячиком и уронила его в колодезь.

— Не плачь, красавица, — сказала лягушка, — я могу помочь твоей беде; но что ты дашь за то, что я достану твою игрушку?

— Всё, что хочешь, милая лягушка, — отвечала царевна, — мои платья, жемчуга, брильянты и даже золотую корону, которая на мне.

— Не надо мне ни жемчугов, ни драгоценных каменьев твоих, ни золотой короны; а вот если бы ты меня полюбила, сделала меня твоей спутницей и подругой в играх, позволила бы сидеть возле тебя за столом, допустила бы есть с тобою с одной золотой тарелки, пить из твоего стаканчика и спать в твоей постельке — вот если ты мне пообещаешь всё это, так я нырну и достану тебе твой золотой мячик.

— Ах, да! — закричала царевна. — Обещаю тебе всё, что хочешь, только достань мне мой мячик.

А в то же время царевна сама себе думает:

«Какую чепуху городит эта глупая лягушка! Ну ей ли попасть в людское общество! Сидеть ей только в колодце да квакать в своём кругу».

Услыхав обещание, лягушка тотчас же погрузилась в воду и чрез несколько минут вынырнула с мячиком во рту и выбросила его на зелёную траву.

Царевна не вспомнила себя от радости, как только увидела дорогую игрушку; она подхватила мячик и побежала вприпрыжку домой.

— Не так скоро! Не так скоро! — кричала лягушка ей вслед. — Возьми меня с собой; я не могу так прытко бежать как ты.

Но кваканье не помогало бедной лягушке; царевна от радости забыла о ней и убежала домой, а лягушка должна была вернуться в колодезь.

На другой день царевна сидит за столом со своим батюшкой-царём и со всею свитою и кушает с золотой тарелки; вдруг слышит: кто-то по мраморным ступеням — шлёп-шлёп и, дойдя до верху, стучится в дверь и говорит:

— Младшая царевна, отвори!

Царевна сейчас же побежала посмотреть, кто там; отворив дверь, она видит перед собою лягушку. Перепугалась царевна, хлопнула дверью и, бледная, перепуганная, опять села за стол.

Видит царь, что дочка его сама не своя, и что у неё сердце сильно бьётся, и говорит:

— Чего ты боишься, дитятко? Уж не великан ли какой-нибудь пришёл за тобою?

— Ах, нет, царь-батюшка! Это не великан, а гадкая лягушка.

— Чего же хочет от тебя лягушка?

— Ах, батюшка родимый! Вчера я играла золотым мячиком у колодца и как-то уронила его туда. Когда я стала горько плакать, высунулась из колодца лягушка и возвратила мячик, взяв с меня обещание, что я за то сделаю её своим другом. Но мне и в голову не приходило, чтобы лягушка могла жить не в болоте, и потому я обещала ей то, чего она требовала. А вот она и вправду пришла жить со мной!

Пока она это говорила, лягушка опять постучала в дверь и закричала:

— Младшая царевна, отвори же! Разве ты забыла, что обещала мне вчера у прохладного колодца? Младшая царевна, отвори же мне!

Тогда царь сказал:

— Если обещала, так и держи твоё слово. Поди сейчас и отвори ей!

Нечего делать, пошла царевна, отворила дверь, а лягушка впрыгнула в комнату и — шлёп-шлёп, последовала за царевной до самого стула; тут она остановилась и говорит царевне:

— Приподыми-ка меня к себе на стул.

Не хотелось царевне исполнить её просьбу, но царь приказал, и царевна посадила её на стул. Тогда лягушка со стула перепрыгнула на стол и говорит:

— Ну, теперь пододвинь твою золотую тарелку ко мне поближе, и будем вместе кушать.

Хоть и горько было царевне исполнить то, чего хотела лягушка, да нечего делать, надо пододвинуть тарелку.

Лягушка ела с большим аппетитом, а у бедной царевны каждый кусок останавливался в горле от отвращения.

Наевшись досыта, лягушка опять говорит:

— Ну, теперь я сыта и хочу отдохнуть. Отнеси меня в твою комнату, поправь шёлковую постельку, и ляжем мы с тобою спать.

Тут уж не выдержала царевна и принялась горько плакать. Она боялась холодной лягушки, и ей страшно было до неё дотронуться, а тут ещё надо положить её спать на своей прекрасной, чистой постельке!

Но царь-батюшка разгневался и закричал:

— Ты не должна пренебрегать теми, кто помог тебе в беде, и раз дала слово — держи его.

Повиновалась царевна, взяла лягушку двумя пальчиками, отнесла в свою комнату и положила в угол, сама же улеглась на мягкой постельке, и только закрыла глаза — слышит: лягушка, пришлёпывая, подходит к кровати и говорит:

— Я устала и хочу спать так же спокойно как ты. Подыми меня, или я пожалуюсь твоему батюшке-царю.

Не стерпела уж тут царевна: схватила лягушку всею рукою и, что было силы, хвать её об стену, приговаривая:

— Вот теперь ты успокоишься, противная лягушка!

Как только лягушка шлёпнулась о стену, вдруг с нею случилось превращение, и она стала уж не лягушкой, а прекрасным царевичем, с ясными и приветливыми глазами; по царскому велению он сделался спутником и женихом красавицы-царевны. Тут он рассказал ей, как злая колдунья превратила его в лягушку, как он одной только прекрасной царевне обязан был освобождением своим от колдовства.

На другой же день они хотели ехать в царство прекрасного царевича и с такими мыслями скоро заснули. Утром, едва солнышко взошло, на царский двор въехала карета, запряжённая восемью прекрасными белыми конями, со страусовыми перьями на головах и в золотой упряжи. За каретой стоял Иван, верный слуга царевича. Когда злая колдунья превратила царевича в лягушку, верный Иван до того закручинился, что заказал три железных обруча, которые носил вокруг сердца, чтобы оно от тоски и кручины не разорвалось на части.

Вот в этой-то карете царевич с невестою должны были ехать в своё царство. Иван посадил их обоих в карету, а сам стал на запятки — и сердце его наполнилось радостью и счастьем при виде царевича, избавленного от напасти.

Только они проехали несколько шагов, вдруг слышит царевич, что-то хрустнуло позади, словно что сломалось; царевич обернулся и кричит:

— Иван! Карета сломалась?

— Нет, ваше высочество, не карета сломалась, а обруч упал с моего сердца, которое сильно страдало, когда вы лягушкой в колодце изволили сидеть.

Ещё в другой, а там и в третий раз слышал царевич, что доро́гой что-то щёлкало и хрустело, и всё думал, не карета ли ломается, а это всё железные обручи спадали с сердца верного Ивана — так сильно билось оно от радости, что властелин его не лягушка, а свободный и счастливый человек!