Песня о Гайавате (Лонгфелло; Михаловский)/VIII. Письмена/ДО

Пѣсня о Гайаватѣ.


VIII[1]. Письмена.

Разъ съ собою Гайавата
Размышлялъ: «Какъ всё на свѣтѣ
Блекнетъ, гибнетъ, исчезаетъ?
Гаснутъ въ памяти народа
Всѣ великiя преданья,
Славныхъ воиновъ побѣды,
Приключенья звѣролововъ,
Мудрость мидовъ[2] и вэбиновъ[2]
И видѣнiя и грёзы
Прозорливыхъ джосакадовъ[2]!

На могилахъ нашихъ предковъ
Нѣтъ фигуръ, не видно знаковъ;
Кто лежитъ въ могилахъ этихъ —
Мы не знаемъ, знаемъ только,
Что лежатъ тамъ наши предки.
Что за родъ ихъ, что за племя,
Это всё намъ неизвѣстно,
Лишь одно сказать мы можемъ:
«Это были наши предки».

Находясь другъ съ другомъ вмѣстѣ,
Разговаривать мы можемъ,
Но друзьямъ вдали живущимъ
Голоса не слышны наши.
Мы не можемъ тайной вѣсти
Передать имъ, развѣ только
Черезъ посланца, который
Можетъ выдать нашу тайну,
Исказить, переиначить
И открыть кому не должно».

Такъ съ собою Гайавата
Разсуждалъ въ лѣсу пустынномъ,
Много думая о благѣ
Имъ любимаго народа.

Изъ мѣшка онъ вынулъ краски
Разноцвѣтныя, и ими
Много образовъ и знаковъ
И фигуръ нарисовалъ онъ.
Каждый знакъ и каждый образъ
Означалъ иль мысль иль слово.

Гитчи-Манито представленъ
Былъ яйцомъ; на нёмъ четыре
Выдающiяся точки,
По числу вѣтровъ небесныхъ.
Это, въ мысли Гайаваты,
Означало, что Великiй
Духъ находится повсюду.

Гитчи-Манито могучiй,
Духъ ужасный зла представленъ
Былъ во образѣ большаго
Пресмыкавшагося змя.
Этимъ образомъ означилъ
Гайавата, что коваренъ
И хитёръ духъ зла могучiй.
Всё, что видимъ мы въ природѣ,
Свой особый знакъ имѣло:
Жизнь и смерть, земля и небо,
Солнце, мѣсяцъ, звѣзды, люди,
Звѣри, птицы, рыбы, гады,
Горы, рѣки и озёра.

Жизнь и смерть изобразилъ онъ
Въ видѣ двухъ круговъ: для жизни —
Бѣлый кругъ, для смерти — чёрный;
Для земли — черта прямая,
Для небесъ, дуга надъ нею;
Между ними — для дневнаго
Свѣта бѣлое пространство;
Группа звѣздъ на нёмъ — для ночи;
Слѣва — точка для востока,
Справа — точка для заката,
Сверху — точка для прилива,
И волнистыя полоски
Изъ нея, для непогоды.

Слѣдъ двухъ ногъ, въ вигвамъ идущихъ,
Былъ символомъ приглашенья;
Руки, поднятыя къ небу
И запятнанныя кровью,
Были знакомъ разрушенья,
Знакомъ вызова и мести.

Эти знаки Гайавата
Показалъ, съ истолкованьемъ,
Удивлённому народу,
Говоря: «Могилы ваши
Не имѣютъ надъ собою
Никакихъ фигуръ и знаковъ:
Напишите на столбахъ ихъ
Каждый — свой домашнiй символъ,
Для того, чтобъ ваши внуки
Знать могли и различать ихъ».

И они изобразили
На столбахъ могилъ извѣстныхъ
Каждый — свой домашнiй символъ:
Кто оленя, кто медвѣдя,
Кто орла, кто черепаху,
Въ знакъ, что въ этой-де могилѣ
Погребёнъ начальникъ рода,
И что вождь, носившiй символъ,
Тлѣетъ въ прахѣ подъ землёю.

Много образовъ тамъ было:
И великiй духъ — Создатель,
Свѣтомъ небо обдающiй;
И великiй змiй, Кинабикъ,
Съ поднятымъ кровавымъ гребнемъ;
И сiяющее солнце,
И ущербъ луны на небѣ,
И орлы и пеликаны,
И ходящiе по небу
Люди безъ головъ, и трупы,
Устилающiе землю;
И кровавыя ладони,
Угрожающiя смертью,
И великiе герои,
Охватившiе руками
Небеса и землю разомъ.

Въ этихъ знакахъ и фигурахъ
На берестѣ и на кожѣ
Люди пѣсни начертали —
Пѣсни битвы и охоты,
Волшебства и врачеванья.

Не была тутъ позабыта
Пѣснь любви, изъ всѣхъ цѣлебныхъ
Средствъ тончайшее лекарство,
Волшебство надъ волшебствами,
Ядъ, опаснѣйшiй чѣмъ стрѣлы!
И она изображалась
Такъ:

Вопервыхъ — красной краской
Намалёвана фигура
Человѣка. То — любовникъ
Музыкантъ, и это значитъ:
Живопись даётъ мнѣ силу
Надъ другими.
Дальше — тоже
Ярко-красная фигура,
Но въ сидячемъ положеньи,
Съ пѣньемъ бьётъ въ волшебный бубенъ.
Смыслъ такой тутъ заключался:
«Это ты мой голосъ слышишь
Это я пою; внимай мнѣ!»

Дальше — та-жь фигура, только
Ужь сидящая въ вигвамѣ.
Это значило: «съ любовью
Я приду къ тебѣ въ вигвамъ твой,
И сидѣть съ тобою буду!»

Дальше двѣ уже фигуры:
Женщина и съ ней мужчина.
Руки ихъ такъ тѣсно вмѣстѣ
Соединены, какъ будто
Нераздѣльны. Это значитъ:
«Въ сердцѣ я твоёмъ всё вижу
И краснѣешь ты стыдливо!»

Дальше — дѣвушка въ срединѣ
Островка; и это значитъ:
«Хоть бы ты была далёко
Отъ меня, но такъ ко мнѣ ты
Приворожена, такъ сильны
Чары страсти надъ тобою,
Что мнѣ стоитъ лишь подумать —
И ты здѣсь вдругъ очутишься.»

Дальше видѣлась фигура
Спящей дѣвушки; надъ нею,
Наклонясь, стоитъ влюблённый
И сквозь сонъ ей шепчетъ въ ухо.
Смыслъ: «хотя ты и далеко,
Въ царствѣ сна, но и дотуда
Долетитъ къ тебѣ мой голосъ!»

Наконецъ, послѣднiй образъ:
Видно сердце, въ серединѣ
Заколдованнаго круга.
Это значитъ: предо мною
Сердце всё твоё открыто
И я съ нимъ веду бесѣду!»

Такъ премудрый Гайавата
Научилъ народъ искусству —
Выражать въ фигурахъ мысли
На берестѣ и на кожѣ,
И на столбикахъ могильныхъ.




Примѣчанiя.

  1. Въ оригиналѣ пѣснь XIV. Пѣсни двѣнадцатая и тринадцатая Д. Михаловскимъ опущены. (Прим. ред.)
  2. а б в Миды — врачи; вэбины — кудесники, волшебники; джосакады — пророки. (Прим. перев.)