Послѣ описаннаго разговора съ Зи, я впалъ въ глубокую меланхолію. Тотъ интересъ, который возбуждали во мнѣ жизнь и обычаи этого удивительнаго общества, — совершенно пропалъ. Меня теперь постоянно преслѣдовала мысль, что я нахожусь среди народа, который, — при всей своей внѣшней добротѣ ко мнѣ и мягкости; — во всякую минуту и безъ малѣйшаго колебанія можетъ подвергнуть меня смерти. Добродѣтельная и мирная жизнь этихъ людей, въ началѣ казавшаяся мнѣ столь привлекательною, по сравненіи съ бурными страстями и волненіями нашего міра, — теперь удручала меня своей скукою и однообразіемъ. Даже ясная тишина этой, вѣчно освѣщенной, атмосферѣ способствовала къ упадку моего духа. Я жаждалъ какой нибудь перемѣны, все равно — будь то зима, буря, мракъ. Я начиналъ сознавать, что мы, смертные, населяющіе верхній міръ, — какъ ни мечтаемъ мы объ усовершенствованіи человѣка, какъ ни стремимся мы къ высшей, болѣе справедливой и мирной жизни, — неподготовлены для того, чтобы долго наслаждаться тѣмъ самымъ счастіемъ, которое составляетъ нашъ идеалъ.
Общественное устройство Врилья было весьма характерно въ томъ отношеніи, что здѣсь было соединено въ одномъ гармоническомъ цѣломъ все то, къ чему стремились разные философы нашего міра и что они представляли людямъ, въ своихъ утопіяхъ будущаго человѣческаго счастія. Это было общество, незнакомое съ войной и всѣми ея ужасами; общество, гдѣ была обезпечена полнѣйшая свобода всѣхъ и каждаго, безъ проявленія той вражды, которая у насъ составляетъ неизбѣжное слѣдствіе борьбы партій, добивающихся этой свободы. Равенство здѣсь было не однимъ пустымъ звукомъ: оно дѣйствительно существовало. Богатство не преслѣдовалось, потому что не возбуждало зависти. Громадный вопросъ о трудѣ, до сихъ поръ считающійся у насъ неразрѣшимымъ и ведущій къ ожесточенной борьбѣ между классами, — здѣсь былъ разрѣшенъ самымъ простымъ образомъ: — упраздненіемъ рабочихъ, какъ отдѣльнаго класса общества. Удивительные механизмы, приводимые въ движеніе новой силой, — по своему могуществу и легкости управленія, далеко превосходившей всѣ результаты, полученные нами отъ примѣненія пара или электричества, — подъ надзоромъ дѣтей, нисколько неутомлявшихся этой работой, скорѣе похожей для нихъ на игры и развлеченія… всего этого оказывалось достаточнымъ, чтобы создать народное богатство, которое исключительно примѣнялось къ осуществленію общественнаго блага. Для развитія пороковъ нашихъ большихъ городовъ здѣсь не было почвы. Развлеченій было множество; но всѣ они были самаго невиннаго характера. Увеселенія не приводили къ пьянству, буйствамъ и болѣзни. Любовь здѣсь существовала самая пылкая; но разъ было достигнуто обладаніе любимымъ предметомъ, — вѣрность ея никогда не нарушалась. Развратъ представлялся такимъ небывалымъ явленіемъ въ этомъ обществѣ, что слова для обозначенія разныхъ его видовъ приходилось искать въ забытой литературѣ, существовавшей нѣсколько тысячъ лѣтъ тому назадъ. Всѣмъ, знакомымъ съ нашими философскими и соціальными науками, хорошо извѣстно, что многія изъ приведенныхъ здѣсь уклоненій отъ обычаевъ цивилизованной жизни, представляютъ только воплощеніе идей, давно извѣстныхъ, осмѣянныхъ одними и горячо защищаемыхъ другими; причемъ онѣ частью были испробованы и еще чаще облекались въ форму фантастическихъ книгъ.., но до сихъ поръ не получили практическаго примѣненія въ жизни. Описываемое общество сдѣлало нѣсколько другихъ крупныхъ шаговъ на пути къ тому совершенствованію, о которомъ мечтали наши мыслители. Декартъ былъ убѣжденъ, что жизнь человѣческая можетъ быть продолжена до такъ называемаго возраста патріарховъ, и опредѣлялъ ее отъ ста до ста пятидесяти лѣтъ. И они не только достигли осуществленія этой мечты великаго мыслителя, но даже превзошли ее; потому что люди сохраняли здѣсь всю бодрость средняго возраста даже за предѣлами ста лѣтъ. Съ этимъ долголѣтіемъ было соединено еще большее благо — постояннаго здоровья. Всѣ встрѣчавшіяся между ними болѣзни легко поддавались цѣлебному дѣйствію открытой ими силы природы, — какъ разрушающей, такъ и возстановляющей жизнь, — извѣстной у нихъ подъ именемъ вриля. Эта идея уже отчасти извѣстна у насъ на землѣ, въ видѣ разнообразныхъ лѣчебныхъ примѣненій электричества и животнаго магнетизма; хотя ею много злоупотребляютъ легковѣрные энтузіасты и шарлатаны. Не распространяясь о сравнительно легкомъ примѣненіи крыльевъ къ летанію (подобныя попытки съ древнихъ временъ извѣстны каждому школьнику), — я перехожу теперь къ самому чувствительному вопросу, отъ разрѣшенія котораго, судя по мнѣніямъ, высказаннымъ за послѣднее время, со стороны двухъ самыхъ вліятельныхъ и безпокойныхъ элементовъ нашего общества, — женщинъ и философовъ, — зависитъ все дальнѣйшее счастіе рода человѣческаго. Я подразумѣваю женскій вопросъ.
Многіе юристы допускаютъ, что всякіе разговоры о правахъ, при отсутствіи достаточной силы, чтобы отстоять ихъ, — являются однимъ изъ видовъ празднословія; и у насъ на землѣ, мужчина, — по той или другой причинѣ, — обладающій большею физическою силою, а также лучше владѣющій оружіемъ, какъ оборонительнымъ, такъ и наступательнымъ, если дѣло доходитъ до личной борьбы, въ большинствѣ случаевъ можетъ одолѣть женщину. Но среди этого народа не можетъ быть вопроса о правахъ женщинъ уже потому только, что Гай выше и сильнѣе своего Ана; къ тому-же, обладая въ большей степени способностью сосредоточенія воли, необходимой для полнаго проявленія дѣйствія вриля, она въ добавокъ можетъ еще подвергать его могучему вліянію этой силы, почерпнутой изъ самой природы. Поэтому все, что требуютъ наши передовыя женщины для своего пола, — въ этомъ счастливомъ обществѣ уже неотъемлемо принадлежитъ имъ по праву сильнаго. Кромѣ такого физическаго превосходства, Джай-и (по крайней мѣрѣ въ молодости) превосходятъ мужчинъ и въ своемъ стремленіи къ научному образованію; и изъ нихъ состоитъ большая часть ученыхъ, профессоровъ — однимъ словомъ, самая образованная часть общества.
Конечно, при такомъ общественномъ строѣ, женщина (какъ я уже показывалъ) удержала за собою и самую главную привилегію — иниціативу въ выборѣ мужа. Безъ нея — она, пожалуй, отказалась-бы и отъ всѣхъ другихъ. У меня являются, не вполнѣ безосновательныя опасенія, что если-бъ и у насъ на землѣ женщина обладала такими необыкновенными преимуществами, то, взявъ себѣ мужа, — она, пожалуй, обращалась-бы съ нимъ съ крайнимъ самовластіемъ и тиранствомъ. Не такъ поступали Джай-и: разъ выйдя замужъ и повѣсивъ свои крылья, — онѣ обращались въ самыхъ милыхъ, покорныхъ и нѣжныхъ женъ, забывающихъ о своихъ преимуществахъ и всѣми силами старающихся угодить своему супругу; однимъ словомъ, превосходили все, что только могло создать пылкое воображеніе поэта въ его картинахъ супружескаго благополучія. Перехожу къ послѣдней характеристической чертѣ Врилья, отличающей ихъ отъ насъ и наиболѣе повліявшей на сохраненіе мира и тишины въ ихъ общественной жизни, это — всеобщее между ними убѣжденіе въ существованіи милосерднаго Божества и будущей жизни, предъ которой ихъ настоящее существованіе кажется столь кратковременнымъ, что имъ просто жаль тратить его на помыслы о богатствѣ, власти и силѣ; съ этимъ убѣжденіемъ у нихъ неразрывно связано другое: — что имъ доступно только понятіе о необъятной добротѣ этого Божества и невыразимомъ блаженствѣ будущей жизни, что дѣлаетъ невозможными всякіе богословскіе диспуты по поводу неразрѣшимыхъ въ сущности вопросовъ. Такимъ образомъ этому подземному обществу удалось достигнуть того, чего еще не достигала ни одна изъ существующихъ странъ, озаренныхъ солнцемъ: — счастія и утѣшенія, доставляемыхъ религіею, при полномъ отсутствіи всѣхъ тѣхъ золъ и бѣдствій, которыя обыкновенно сопровождаютъ религіозную борьбу.
На основаніи всего этого слѣдуетъ признать, что жизнь Врилья, взятая въ цѣломъ, несравненно счастливѣе нашей, на поверхности земли; и, представляя собою осуществленіе самыхъ смѣлыхъ идей нашихъ филантроповъ, почти приближается къ понятію о высшихъ существахъ. Но, если-бъ взять тысячу изъ самыхъ лучшихъ и развитыхъ гражданъ Лондона, Парижа, Нью-Іорка и даже Бостона и посадить ихъ въ это удивительное общество, — я увѣренъ, что менѣе чѣмъ черезъ годъ они, — или умрутъ отъ скуки, или сдѣлаютъ попытку революціи, направленной противъ общественнаго блага и, по просьбѣ Тура, будутъ обращены въ пепелъ.
Конечно у меня въ мысляхъ не было, путемъ этого разсказа — бросить какую либо тѣнь на расу, къ которой я принадлежу по рожденію. Напротивъ, я старался выяснить, что принципы, на которыхъ держится общественный строй Врилья, — не допускаютъ появленія тѣхъ великихъ исключеній, которыя украшаютъ наши лѣтописи. Гдѣ не существуетъ войны, — не можетъ быть Аннибала, Вашингтона или Джаксона; гдѣ общественное благополучіе и всеобщій миръ не допускаютъ какихъ либо перемѣнъ или опасеній, — не могутъ явиться Демосѳенъ, Вебстеръ, или Сомнеръ; гдѣ общество достигаетъ такого нравственнаго уровня, что въ немъ не существуетъ ни горя, ни преступленій, изъ которыхъ трагедія или комедія могли-бы почерпнуть свои матеріалы, — тамъ не можетъ быть ни Шекспира, ни Мольера, ни Бичеръ-Стоу. Но если у меня нѣтъ желанія бросить камнемъ въ моихъ ближнихъ, показывая, — на сколько побужденія, вызывающія чувства энергіи и самолюбія въ обществѣ, установленномъ на началахъ борьбы и соревнованія, — исчезаютъ въ средѣ, задавшейся мыслью достигнуть всеобщаго покоя и благополучія, отчасти напоминающихъ жизнь неземныхъ существъ, — тѣмъ менѣе я стремлюсь представить общину Врилья, какъ идеальную форму того политическаго устройства, къ достиженію котораго должны быть направлены всѣ наши усилія и всѣ реформы. Напротивъ, в теченіи многихъ вѣковъ, характеръ нашей расы сложился въ такую форму, при которой намъ немыслимо приспособить себя, со всѣми нашими страстями, къ образу жизни Вриль-я. И я пришелъ къ убѣжденію, что этотъ народъ, — хотя онъ первоначально произошелъ отъ общихъ съ нами предковъ и, судя по сохранившимся у нихъ миѳамъ и по ихъ исторіи, прошелъ чрезъ всѣ знакомыя намъ фазы общественнаго устройства, — но, путемъ постепеннаго развитія, превратился въ другую, чуждую намъ расу, сліяніе которой съ существующими на землѣ обществами никогда не будетъ возможно. И если они когда нибудь, какъ гласитъ ихъ собственное преданіе, выйдутъ изъ подъ земли на свѣтъ солнца, — то они неизбѣжно должны истребить и замѣстить собою всѣ существующія человѣческія племена.
Можно еще допустить пожалуй, что если Врилья и покажутся на поверхности земли, то мы избѣгнемъ окончательнаго истребленія путемъ смѣшанныхъ браковъ, благодаря той склонности, которую ихъ Джай-и (какъ то было въ моемъ случаѣ) оказываютъ представителямъ нашей расы. Но на это мало надежды. Примѣры такого mesalliance будутъ также рѣдки, какъ браки между Англо-Саксонскими эмигрантами и краснокожими индѣйцами. Да и недостаточно будетъ времени, чтобы могли установиться сношенія между обоими племенами. Прельщенные видомъ нашего неба, озареннаго солнцемъ, Врилья конечно, захотятъ поселиться на поверхности земли, и дѣло истребленія начнется немедленно, такъ какъ они захватятъ воздѣланныя территоріи и уничтожатъ все населеніе, которое будетъ противиться имъ. Если Врилья первоначально появятся въ свободной Америкѣ (и въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія, потому что ихъ, конечно, привлечетъ эта избранная часть земнаго шара) и объявятъ жителямъ; «мы занимаемъ эту часть земли; граждане Кумъ-Поша, очищайте мѣсто для развитія высшей расы Врилья!» — то конечно мои дорогіе соотечественники, извѣстные своей задорной храбростью, вступятъ съ ними въ борьбу и, по прошествіи недѣли, не останется ни одной души, подъ славнымъ знаменемъ со звѣздами и полосами.
Теперь я мало встрѣчался съ Зи, за исключеніемъ того дня, когда все семейство собиралось за столомъ, и тутъ она была крайне сдержанна и молчалива. Мои опасенія, возбужденныя ея склонностью ко мнѣ, теперь исчезли, но уныніе все таки не покидало меня. Меня одолѣвало страстное желаніе выбраться на поверхность земли; но, какъ я ни ломалъ голову, всѣ подобныя попытки ни къ чему-бы непривели, меня никуда не пускали одного; такъ что я не могъ дойти до мѣста моего перваго спуска и посмотрѣть — не представлялось-ли возможности подняться въ рудникъ. Даже въ тихіе часы, когда весь домъ былъ погруженъ въ сонъ, я не въ состояніи былъ спуститься изъ моей комнаты, помѣщавшейся въ верхнемъ этажѣ. Я не умѣлъ повелѣвать автоматами, которые, какъ-бы издѣваясь надо мною, неподвижно стояли около ближайшей стѣны; я былъ также незнакомъ съ устройствомъ механизма элеватора. Все это намѣренно держали отъ меня въ тайнѣ. О еслибъ я только владѣлъ крыльями, доступными здѣсь каждому ребенку! Я вылетѣлъ-бы изъ окна, перенесся-бы къ той скалѣ съ разщелиною и тутъ, не взирая на ея отвѣсныя бока, крылья пособили-бы мнѣ выбраться на землю.