Оригинал: нем.Vitzliputzli. — Из цикла «Истории», сб. «Романсеро». Перевод опубл.: 1864[1]. Источник: Михайлов М. Л. Сочинения в трёх томах / Под общей редакцией Б. П. Козьмина — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958. — Т. 1. — С. 340—358..
Он, слепой язычник, чуждый 150 Просвещения Европы,
Ещё верил в честность, в верность,
В святость прав гостеприимства.
Снизошёл он и на просьбу
Удостоить посещеньем 155 Пир, что в честь ему испанцы
Дать в дворце своем хотели.
Простодушен и доверчив,
Царь с придворной свитой прибыл
На испанскую квартиру — 160 И концертом встречен трубным.
Как торжественная пьеса
Называлась, я не знаю…
Может, «Верностью испанской»!
Но Кортес был автор пьесы.
165 Дал сигнал он — и мгновенно
Монтесуму окружили
И, связавши, удержали
У себя, как аманата.
Тут и умер он. Тогда-то 170 Прорвалися все заплоты,
Что от гнева мексиканцев
Дерзких выходцев спасали.
Страшно буря разразилась!
Словно бешеное море, 175 Лезли с воем ближе, ближе
Волны гневного народа.
Храбро гости отбивали
Каждый штурм. Но с каждым утром
Начинался новый приступ, — 180 И испанцы утомились.
Как не стало Монтесумы,
Истощились и припасы.
Сократилися закуски —
И повытянулись лица.
185 Отощавшие испанцы
Друг на друга лишь смотрели,
Да, вздыхая, вспоминали
Христианскую отчизну,
Где их сердцу всё родное: 190 И гуденье колоколен,
И шипенье на жаровне
Смачной оллеа-потриды…[10]
Под распаренным горошком
Все наложены колбаски 195 С чесноком и соблазняют
Аппетитно-сладким паром.
Вождь созвал совет военный, —
И решили отступленье:
Завтра, самым ранним утром, 200 Выйдет и́з городу войско.
Без труда оно вступило
В город, хитростью Кортеса;
Но в обратный путь грозили
Роковые затрудненья.
205 Город Мексико построен
Весь на острове, и гордо
Среди озера большого
Поднимается, как крепость,
Сообщаясь с берегами 210 На плотах лишь, да на лодках,
Иль по гатям, да мостами
На громадных чёрных сваях.
Ещё солнце не всходило,
Как пустились в путь испанцы; 215 Барабан не бил тревоги,
Не трубил трубач похода.
Сладкий сон своих хозяев
На рассвете потревожить
Не хотелось им. (Сто тысяч 220 Было в Мексико индейцев.)
Но испанцы собралися
Уходить, не расплатившись, —
И гораздо раньше встали
В это утро мексиканцы.
225 На мостах, плотах и гатях
Собрались они и ждали,
Чтоб гостям на расставаньи
Поднести прощальный кубок.
На мостах, плотах и гатях 230 Завязалася пирушка!
Кровь лилась рекой багровой,
И борьба на смерть кипела.
С грудью грудь они боролись —
И оттискивались ясно 235 На груди индейцев голой
Арабески лат испанских.
То-то было рубки, давки!
И отчаянная свалка
Страшно-медленно клубилась 240 Вдоль мостов, плотов и гатей.
Мексиканцы дико пели
И визжали, а испанцы
Бились молча, покупая
Каждый шаг свой свежей кровью.
245 В тесноте и давке мало
Было проку от военных
Европейских ухищрений:
От коней, от лат и пушек.
Да к тому ж иной испанец 250 Много золота награбил
И трудненько подвигался
Со своей греховной ношей.
Из-за адского металла
Очень многим приходилось 255 Погубить не только душу,
Но и тело вместе с нею.
Той порою челноками
Сплошь всё озеро покрылось.
С челноков летели стрелы 260 На мосты, плоты и гати.
Попадали в суматохе
И в своих они, конечно;
Но немало положили
И изящнейших гидальго.
265 На одном мосту свалился
Дон Гастон, державший знамя
Со святым изображеньем
Богородицы Марии.
Даже в этот образ стрелы 270 Мексиканцев попадали:
Шесть блестящих стрел воткнулись
Прямо в сердце — и остались,
Как мечи те золотые,
Что в великий пост пронзают 275 Грудь у Mater Dolorosa[11]
На процессиях церковных.
Дон Гастон, прощаясь с жизнью,
Знамя передал Гонсальву;
Но и тот, стрелой сражённый, 280 Мёртвый наземь покатился.
Сам Кортес, сам полководец,
Знамя взял — и нёс высоко
Над конём весь день, до ночи,
До конца упорной битвы.
285 В битве с лишком полтораста
В этот день легло испанцев;
С лишком восемьдесят взяли
В плен живыми мексиканцы.
Много раненых смертельно 290 После умерло. Средь боя
Лошадей двенадцать было
Иль убито, или взято.
Только к ночи рать Кортеса
Добралась до твёрдой почвы, 295 Где лишь несколько плакучих
Ив росло, к воде склоняясь.
2
За кровавым днём сраженья
Наступила ночь триумфа.
Сотни тысяч ярких плошек 300 Всюду в Мексико пылают.
В свете сотен тысяч плошек
И в огне костров смолистых
Как в дневном стоят сияньи
Все дома, дворцы и храмы… —
305 И кумирня Вицли-Пуцли,
Что своей кирпично-красной
Массой так напоминает
Колоссальные строенья
Ассириян, вавилонян 310 И египтян, как их видим
Мы в изящнейших рисунках
Генри Мартина, британца.[12]
Те ж громадные террасы,
По которым кверху, книзу, 315 Вдоль и вширь свободно ходит
Много тысяч мексиканцев.
На ступенях всюду группы
Диких воинов пируют,
В опьяненьи от победы 320 И от пальмового сока.
К кровле храма эти всходы
Поднимаются зигзагом,
К окружённой балюстрадой
И громаднейшей платформе.
325 Там на жертвеннике-троне
Восседает сам великий
Вицли-Пуцли, кровожадный
Бог войны. Он страшно-злобен;
Но наружность так затейна 330 И так вычурно-забавна,
Что при тайном содроганьи
Смех невольно возбуждает.
Замечаешь в нём, вглядевшись,
Будто родственное что-то 335 С Бледной базельскою Смертью[13]
И с брюссельским Манкен-Писсом.[14]
Справа все стоят миряне;
Все попы стоят налево.
В ризы из узорных перьев 340 Облачилось духовенство.
А на мраморных ступеньках
Алтаря сидит столетний,
Безволосый, безбородый
Человечек в красной куртке.
345 Это жрец главнейший. Точит
Он ножи свои; с усмешкой
Точит их — и всё порою
Смотрит искоса на бога.
И как будто понимая 350 Эти взгляды, Вицли-Пуцли
И ресницами моргает,
И сжимает даже губы.
Тут же жмутся на ступеньках
Храмовые музыканты 355 С барабанами, с рогами.
Треск и стон стоит ужасный!
Треск и стон стоит ужасный!
Вот и певчие запели
Мексиканское «Те Deum».[15] 360 Ну, точь-в-точь мяучат кошки!
Да, точь-в-точь мяучат кошки,
Но из крупной той породы,
Что людей хватают вместо
Крыс — и тиграми зовутся!
365 И лишь только эти звуки
Донесёт на берег ветер,
У испанцев, там приставших,
Заскребут на сердце кошки.
Там, под ивами, уныло 370 Всё стоят они и смотрят…
Смотрят пристально на город,
Отражающий на тёмной
Влаге озера, как будто
Им назло, огни триумфа. 375 Все стоят как бы в партере
Колоссального театра.
Кровля ж храма Вицли-Пуцли
Вся сияет, словно сцена.
Там играют в честь победы 380 Нынче пьесу под заглавьем:
«Человеческая жертва».
Содержанье очень древне, —
И не так ужасно в нашей
Христианской обработке,
385 Где вкушаем вместо крови
Мы вино, а вместо тела
Лишь безвредную лепёшку
Из муки обыкновенной.
Но не то у этих диких! 390 Шутка их грозна, серьёзна:
Телом будет — точно тело,
Кровью будет — кровь людская.
И на этот раз обилье
Христианской чистой крови, 395 Не мешавшейся издавна
С кровью мавров иль евреев!
Веселися, Вицли-Пуцли!
Вдоволь есть испанской крови!
Тёплым паром этой крови 400 Ты потешишь обонянье.
Нынче восемьдесят с лишком
Пред тобой врагов заколют;
Будет славное жаркое
У жрецов твоих на ужин.
405 Ведь жрецы такие ж люди,
И должны, как все, питаться,
И, конечно, жить не могут
Только запахом, как боги.
Чу! вот в смертные литавры 410 Бьют! вот громко рог рокочет!
Это знак, что уж восходят
К кровле жертвы на закланье.
Да, позорно обнажённых,
Пленных тащат и волочат 415 По ступеням, — закрутили
За спиной им крепко руки.
Перед ликом Вицли-Пуцли
Силой ставят на колени
И к потешной пляске нудят 420 Их кровавым истязаньем.
От ужасных мук испанцы
Так кричат и стонут громко,
Что за воплями их глохнет
Каннибальский гам и грохот.
425 Жутко публике! Кортесу
И его дружине слышны
Эти вопли. Все в тех воплях
Голоса друзей узнали.
И на ярко освещённой 430 Сцене всё им ясно видно —
И фигуры, и движенья,
Видно нож, и кровь им видно.
Тут испанцы сняли шлемы,
Опустились на колени, 435 Стали петь псалом надгробный,
Стали петь и «De profundis».[16]
Среди тех, что умирали,
Был Раймондо де Мендоса,
Сын прекрасной аббатиссы, 440 Молодой любви Кортеса.
Как у юноши на шее
Медальон с её портретом
Увидал Кортес — слезами
У него глаза затмило.
445 Но он вытер эти слёзы
Жесткой кожаной перчаткой,
Глубоко вздохнул — и начал
Петь с другими: «Miserere!»[17]
3
Всё бледней мерцают звёзды, 450 И над озером туманы
Поднялись как привиденья,
Волоча свой белый саван.
Пир погас, огни потухли;
И попы и прихожане 455 Разлеглись на кровле храма
И храпят на лужах крови.
Нету сна лишь красной куртке.
При огне последней лампы
С сладострастно-злобным визгом 460 Жрец лепечет истукану:
«Вицли-Пуцли! Пуцли-Вицли!
Мой божочек Вицли-Пуцли!
Позабавился ты нынче
И понюхал ароматов.
465 Недурна ведь кровь испанцев?
Как дымилась аппетитно!
А твой лакомый носишка
Так и лоснился довольством!
Завтра мы коней заколем, 470 Благородно-ржущих чудищ.
Духи ветра их родили,
Любодействуя с моржами.
Будь умён — и я зарежу
Для тебя обоих внуков, 475 Мальчуганов с сладкой кровью,
Услаждающих мне старость.
Только будь умён — и больше,
Больше дай побед нам новых!
Дай побед нам, мой божочек! 480 Пуцли-Вицли! Вицли-Пуцли!
Истреби врагов ты наших,
Этих выходцев, приплывших
К нам из дальних и доныне
Не открытых стран заморских!
485 Что им дома не жилося?
Голод гнал иль преступленье?
Правду молвит поговорка:
От добра добра не ищут!
Что им нужно? Набивают 490 Нашим золотом карманы
И хотят, чтоб нам блаженство
Где-то на́ небе досталось.
Нам сперва казалось — это
Существа породы высшей, 495 Дети солнца; им, бессмертным,
Гром и молния подвластны.
Но они такие ж люди,
Так же смертны! Нынче ночью
Я ножом своим изведал 500 Человечность их и смертность.
Те же люди! и не лучше
Нашей братьи. А иные
Есть и гаже обезьяны:
Обросла вся рожа шерстью.
505 Говорят, в штанах запрятан
У иных и хвост такой же.
Если ты не обезьяна,
И штанов тебе не нужно!
Да и нравственно-то гадки! 510 Ничего им нет святого:
Слышал я, что пожирают
И своих богов-то даже.
Истреби ты этих гнусных
Нечестивцев, богоедов! 515 Дай побед нам, Вицли-Пуцли!
Вицли-Пуцли! Пуцли-Вицли!»
И в ответ жрецу раздался
Голос бога, грустный, хриплый
И глухой, как ветер ночи, 520 Речь ведущий с камышами:
«Жрец ты мой! мясник кровавый!
Резал ты народу много.
Наточи теперь свой ножик,
Распори себе ты брюхо!
525 Из распоротого брюха
Упрыгнёт душа — поскачет
По каменьям, пням и кочкам
На лягушечью трясину.
Там сидит царица жаба, 530 Тётка мне. Она промолвит:
„Здравствуй, душенька! Здоров ли
Мой племянничек любезный?
Как-то он в сияньи солнца
Вицли-пуцельствует нынче? 535 Всё ль отмахивает счастье
От него и мух и думы?
Иль в железных, чёрных лапах,
Омочённых в яд ехидны,
Он сидит у Кацлагары, 540 Злой богини бед и горя?“
Отвечай, душа без тела:
„Шлёт поклон свой Вицли-Пуцли
И от всей души желает,
Чтоб тебе, проклятой, лопнуть!
545 Ты войну ему внушила,
И совет твой стал бедою.
Наступает исполненье
Горьких древних предсказаний,
Что погибель будет царству 550 От пришельцев с бородами;
Что с Востока принесут их
Деревянные к нам птицы.
Есть и старое присловье:
Бабья воля — божья воля! 555 Божья воля крепче вдвое,
Если баба — матерь божья.
А она мне и враждебна,
Гордая царица неба,
Непорочная девица, 560 Чудотворка, чародейка.
Под её щитом испанцы
Победят нас, — и погибну
Я, из всех богов жалчайший,
С бедной Мексикою вместе“.
565 Как исполнишь порученье,
Пусть душа твоя в трясину
Заползёт — и спит спокойно,
Чтоб моих не видеть бедствий.
Этот храм падёт, а сам я 570 Погребусь в огне и дыме
И в развалинах, — и больше
Никому меня не видеть.
Но я буду жив: мы, боги,
Долголетней попугаев; 575 Как они же, мы линяем
И меняем только перья.
В край врагов моих, известный
Под названием Европы,
Я уйду. Мне там открыта 580 Будет новая карьера.
Превращусь из бога в чёрта,
Адским пугалом там стану
И, как злейший враг, с врагами
Поступать начну жестоко.
585 Стану их терзать и мучить
И пугать толпой видений;
Предвкушенье ада, серу,
Всюду нос их будет чуять.
Мудрецов их, дураков их 590 Соблазнять начну я; стану
Щекотить их добродетель,
Чтоб она как … смеялась.
Да, я буду чёртом, чёртом!
И сведу теснее дружбу 595 С Астаротом, Вельзевулом,
Сатаной и Велиалом.[18]
И с тобой сойдусь я, Лили,[19]
Мать греха, змея-ползунья!
Ты изящному искусству 600 Лжи и зла меня научишь
Милой Мексики не в силах
Я спасти от разрушенья;
Но отмщу ужасной местью
Я за Мексику родную!»
Примечания
↑Впервые — в журнале «Библиотека для чтения», 1864, № 1, отд. IV, с. 1—18 с подписью «Л. Ш.» и цензурными искажениями. Также — в книге Немецкие поэты в биографиях и образцах / Под редакцией Н. В. Гербеля — СПб: В типографии В. Безобразова и К°, 1877. — С. 469—476..
↑Фернандо Кортес (1485—1547, у Михайлова — Фердинанд вместо Фернандо) — испанский конкистадор, завоевавший Мексику и уничтоживший государственность ацтеков (прим. редактора).
↑Монтесума (1466—1520) — последний ацтекский правитель Мексики (прим. редактора).
↑Оллеа-потрида — испанское кушанье, род горячего винегрета с мясом (прим. редактора).
↑лат. Mater Dolorosa — Скорбная мать, Богородица (прим. редактора)
↑Джон Мартин (у Гейне ошибочно — Генри; 1789—1854) — английский живописец (прим. редактора).
↑Базельская Смерть — имеется ввиду фреска «Пляска смерти» в Базельском соборе, посвящённая в память об эпидемии чумы (прим. редактора).
↑Манкен-Писс (нидерл. Manneken Pis) — миниатюрная бронзовая статуя-фонтан в Брюсселе в виде мальчика, писающего в бассейн (прим. редактора).
↑лат. «Те Deum» (Тебя Бога хвалим) — первая строка католической молитвы (прим. редактора)
↑лат. «Miserere!» — «Помилуй!», другая католическая заупокойная молитва (прим. редактора)
↑Астарот (Астарта) — имя главной богини у семитов-язычников, символом которой служили два рога. Вельзевул, Сатана и Велиал — имена дьявола (прим. редактора).
↑Лили (Лилит) — первая жена Адама, мать злых духов (прим. редактора).
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.
