Божественная комедия (Данте; Мин)/Ад/Песнь III/ДО

Божественная комедія. Адъ. — Пѣснь III
авторъ Данте Алигіери (1265—1321), пер. Дмитрій Егоровичъ Минъ (1818—1885)
Оригинал: ит. Divina Commedia. Inferno. Canto III. — Источникъ: Адъ Данта Алигіери. Съ приложеніемъ комментарія, матеріаловъ пояснительныхъ, портрета и двухъ рисунковъ. / Перевёлъ съ италіянскаго размѣромъ подлинника Дмитрій Минъ — Москва: Изданіе М. П. Погодина. Въ Университетской Типографіи, 1855. — С. 22—28.

Божественная комедія. Адъ.


Пѣснь III.


[22]

Содержаніе. Поэты приходятъ къ двери ада. Данте читаетъ надъ нею надпись и ужасается; но, ободрённый Виргиліемъ, низходитъ вслѣдъ за нимъ въ мрачную бездну. Вздохи, громкій плачь и крики оглушаютъ Данта: онъ плачетъ и узнаётъ отъ вождя своего, что здѣсь, ещё внѣ предѣловъ ада, наказуются среди вѣчнаго мрака души людей ничтожныхъ, не дѣйствовавшихъ, и трусовъ, съ которыми смѣшаны хоры ангеловъ, не соблюдшихъ вѣрности Богу и не принявшихъ стороны Его противника. За тѣмъ поэты приходятъ къ первой адской рѣкѣ Ахерону. Сѣдовласый Харонъ, кормщикъ адскій, не хочетъ принять Данта въ свою ладью, говоря, что въ адъ проникнетъ онъ инымъ путёмъ, и перевозитъ на другой берегъ Ахерона толпу умершихъ. Тогда потрясаются берега адской рѣки, поднимается вихрь, сверкаетъ молнія и Данте падаетъ безъ чувствъ.



1 Здѣсь мною входятъ въ скорбный градъ къ мученьямъ,
Здѣсь мною входятъ къ мукѣ вѣковой,
Здѣсь мною входятъ къ падшимъ поколѣньямъ.

[23]

4 Подвигнутъ правдой вѣчный Зодчій мой:
Господня сила, разумъ всемогущій
И первыя любови духъ святой

7 Меня создали прежде твари сущей,
И послѣ вѣчныхъ, и мнѣ вѣка нѣтъ:
Оставь надежду всякъ, сюда идущій! —

10 Въ такихъ словахъ, имѣвшихъ тёмный цвѣтъ,
Я надпись зрѣлъ надъ входомъ въ область казни
И рёкъ: «Жестокъ мнѣ смыслъ ея, поэтъ!»

13 И какъ мудрецъ, вѣщалъ онъ, полнъ пріязни:
«Здѣсь мѣста нѣтъ сомнѣньямъ никакимъ,
Здѣсь да умрётъ вся суетность боязни.

16 Вотъ край, гдѣ мы, какъ я сказалъ, узримъ
Злосчастный родъ, утратившій душёю
Свѣтъ разума со благомъ пресвятымъ.» —

19 И длань мою пріявъ своей рукою,
Лицемъ спокойнымъ духъ мой ободрилъ
И къ тайнамъ пропасти вступилъ со мною.

22 Тамъ въ воздухѣ безъ солнца и свѣтилъ
Грохочутъ въ безднѣ вздохи, плачъ и крики,
И я заплакалъ, лишь туда вступилъ.

25 Смѣсь языковъ, рѣчей ужасныхъ клики,
Порывы гнѣва, страшной боли стонъ
И съ плескомъ рукъ то хриплый гласъ, то дикій,

28 Раждаютъ гулъ и въ вѣкъ кружится онъ
Въ пучинѣ, мглой безъ времени покрытой,
Какъ прахъ, когда крутится аквилонъ.

[24]

31 И я, съ главою ужасомъ повитой,
Спросилъ: «Учитель мой, что слышу я?
Кто сей народъ, такъ горестью убитый?» —

34 И онъ въ отвѣтъ: «Казнь гнусная сія
Караетъ тотъ печальный родъ, …………………
…………………………………………………………

37 Съ нимъ смѣшаны злыхъ ангеловъ тѣ хоры,
Что за себя стояли за однихъ,
…………………………………………………………

40 …………………………………………………………
…………………………………………………………
…………………………………………………………»

43 — «Учитель,» я спросилъ, «какое жъ бремя
Ихъ вынуждаетъ къ жалобамъ такимъ?» —
И онъ: «Для нихъ не стану тратить время.

46 Надежда смерти не блеститъ слѣпымъ,
А жизнь слѣпая такъ невыносима,
Что участь каждая завидна имъ,

49 Ихъ въ мірѣ слѣдъ исчезъ быстрѣе дыма;
Нѣтъ состраданья къ нимъ, ихъ судъ презрѣлъ;
Что говорить объ нихъ? взгляни и — мимо!»

[25]

52 И я, взглянувши, знамя тамъ узрѣлъ:
Оно, бѣжа, взвивалося такъ сильно,
Что, мнилось, отдыхъ — не ему въ удѣлъ.

55 За нимъ бѣжалъ строй мёртвыхъ столь обильный,
Что вѣрить я не могъ, чтобъ жребій свергъ
Такое множество во мракъ могильный.

58 И я, узнавъ тамъ нѣкоторыхъ, вверхъ
Взглянулъ и видѣлъ тѣнь того, который
Изъ низости великій даръ отвергъ.

61 Вмигъ понялъ я — в томъ убѣждались взоры —
Что эту чернь ……………………………………
…………………………………………………………

64 Презрѣнный родъ, не жившій никогда,
Нагой и блѣдный, былъ язвимъ роями
И мухъ и осъ, слетавшихся туда.

67 По лицамъ ихъ катилась кровь струями,
И, смѣшана съ потокомъ слёзъ въ пыли,
У ногъ, съѣдалась гнусными червями.

[26]

70 И я, напрягши зрѣніе, вдали
Узрѣлъ толпу на берегу великой
Рѣки и молвилъ: «Вождь, благоволи

73 Мнѣ объяснить: что значитъ сонмъ толикой
И что влечётъ его со всѣхъ сторонъ,
Какъ вижу я сквозь мракъ въ долинѣ дикой?» —

76 — «О томъ узнаешь,» отвѣчалъ мнѣ онъ,
Когда достигнемъ берега крутова,
Гдѣ разлился болотомъ Ахеронъ.» —

79 И взоръ смущённый я потупилъ снова
И, чтобъ вождя не оскорбить, къ брегамъ
Рѣки я шёлъ, не говоря ни слова.

82 И вотъ въ ладьѣ гребётъ на встрѣчу намъ
Старикъ суровый съ древними власами,
Крича: «О горе, злые, горе вамъ!

85 Здѣсь навсегда проститесь съ небесами:
Иду повергнуть васъ на томъ краю
Въ тьму вѣчную и въ жаръ и хладъ со льдами.

88 А ты, душа живая, въ сёмъ строю,
Разстанься съ этой мёртвою толпою!»
Но увидавъ, что недвижимъ стою:

[27]

91 «Другимъ путёмъ,» сказалъ, «другой волною,
Не здѣсь, проникнешь ты въ печальный край:
Легчайшій чёлнъ помчитъ тебя стрѣлою.»

94 И вождь ему: «Харонъ, не воспрещай!
Такъ тамъ хотятъ гдѣ каждое желанье
Ужъ есть законъ: старикъ, не вопрошай!» —

97 Косматыхъ щёкъ тутъ стихло колыханье
У кормщика, но огненныхъ колёсъ
Усилилось вокругъ очей сверканье.

100 Тутъ сонмъ тѣней, взволнованный хаосъ,
Въ лицѣ смутился, застучалъ зубами,
Едва Харонъ судъ грозный произнёсъ, —

103 И проклиналъ родителей хулами,
Весь родъ людей, рожденья мѣсто, часъ
И сѣмя сѣмени съ ихъ племенами.

106 Потомъ всѣ тѣни, въ сонмъ единъ столпясь,
На взрыдъ взрыдали на брегу жестокомъ,
Гдѣ будетъ всякъ, въ комъ Божій страхъ угасъ.

109 Харонъ же, бѣсъ, какъ угль сверкая окомъ,
Маня, въ ладью вгоняетъ сонмъ тѣней,
Разитъ весломъ отсталыхъ надъ потокомъ.

112 Какъ осенью въ лѣсу кружитъ борей
За листомъ листъ, доколь его порывы
Не сбросятъ въ прахъ всей роскоши вѣтвей:

[28]

115 Подобно родъ Адамовъ нечестивый,
За тѣнью тѣнью, метался съ береговъ,
На знакъ гребца, какъ соколъ на призывы.

118 Такъ всѣ плывутъ по мутной мглѣ валовъ,
И прежде чѣмъ взойдутъ на берегъ сонный,
На той странѣ ужъ новый сонмъ готовъ.

121 «Мой сынъ,» сказалъ учитель благосклонный,
«Предъ Господомъ умершіе въ грѣхахъ
Изъ всѣхъ земель парятъ къ рѣкѣ бездонной

124 И чрезъ неё торопятся въ слезахъ.
Ихъ правосудье Божье побуждаетъ
Такъ, что въ желанье превратился страхъ.

127 Душа благая въ адъ не проникаетъ,
И если здѣсь такъ встрѣченъ ты гребцемъ,
То самъ поймёшь, что крикъ сей означаетъ.» —

130 Умолкъ. Тогда весь мрачный долъ кругомъ
Потрясся такъ, что хладный потъ донынѣ
Меня кропитъ, лишь вспомню я о томъ.

133 Промчался вихрь по слёзной сей долинѣ,
Багровый лучъ сверкнулъ со всѣхъ сторонъ
И, чувствъ лишась, въ отчаянной пучинѣ

136 Я палъ какъ тотъ, кого объемлетъ сонъ.




Комментаріи.

[23] 1—9. Знаменитая надпись надъ дверью ада. Въ первыхъ трёхъ стихахъ выражено ученіе церкви о безконечности адскихъ мукъ, четвёртый указываетъ на причину созданія ада — Правосудіе Божіе. Послѣдній стихъ выражаетъ всю безнадёжность осуждённыхъ. — Передать вполнѣ эту дивную надпись во всёмъ ея мрачномъ величіи нѣтъ ни какой возможности; послѣ многихъ тщетныхъ попытокъ я остановился на этомъ переводѣ какъ на болѣе близкомъ къ подлиннику.

18. Свѣтъ разума (въ подлинн. il ben dello ‘ntelletto) есть Богъ. Злые утратили познаніе Бога, единственное благо душъ.

21. Виргилій вводитъ Данта подъ сводъ земли, покрывающій, по представленію [24]поэта, огромную воронкообразную пропасть ада. Объ архитектурѣ Дантова ада мы скажемъ подробнѣе въ своёмъ мѣстѣ: здѣсь же замѣтимъ только то, что бездна эта, широкая сверху, постепенно съуживается къ низу. Бока ея состоятъ изъ уступовъ, или круговъ, совершенно тёмныхъ и только по мѣстамъ освѣщённыхъ подземнымъ огнёмъ. Самая верхняя окраина ада, непосредственно подъ сводомъ земли, его покрывающимъ, составляетъ жилища ничтожныхъ, о которыхъ говоритъ здѣсь Данте.

31. Съ главою, ужасомъ повитой. Я слѣдовалъ тексту, принятому Вагнеромъ: d’orror la testa cinta; въ др. изданіяхъ: d’error la testa cinta (невѣдѣньемъ повитой).

34—36. Печальный родъ (въ подлинникѣ: l’anime triste; tristo имѣетъ значеніе печальнаго и злаго, тёмнаго), не заслужившій въ жизни ни хулы ни славы, есть несмѣтная толпа людей ничтожныхъ, не дѣйствовавшихъ, не отличившихъ памяти своей ни добрыми ни злыми дѣлами. Потому они вѣчно останутся незамѣченными даже самимъ правосудіемъ: имъ нѣтъ уничтоженія, нѣтъ имъ и суда, отъ того-то они и завидуютъ каждой участи. Как людей не дѣйствовавшихъ, никогда не жившихъ, по выраженію поэта, міръ забылъ про нихъ; они не стоятъ участія; они не стоятъ даже, чтобы говорили [25] объ нихъ. Вѣчный мракъ тяготѣетъ надъ ними, какъ надъ тёмнымъ лѣсомъ въ первой пѣсни (слич. также Ада IV, 65—66), который есть вѣрный ихъ представитель. Какъ въ жизни занимали ихъ мелкія заботы, ничтожныя страсти и желанія, такъ здѣсь терзаютъ ихъ безполезнѣйшія насѣкомыя — мухи и осы. Кровь, теперь ими въ первый разъ проливаемая, можетъ служить только въ пищу гнуснымъ червямъ. Копишъ и Штрекфуссъ.

52—54. Въ число ничтожныхъ Данте помѣщаетъ и трусовъ, знамя которыхъ, малодущно покинутое ими въ жизни, теперь обречено на вѣчное бѣгство, столь быстрое, что, кажется, ему никогда не остановиться. — Не ему въ удѣлъ — въ подлинникѣ ещё сильнѣе: Che d’ogni posa me pareva indegna (недостойно никакого покоя).

58—60. Какъ ни безцвѣтна, ни темна жизнь людей, здѣсь осуждённыхъ, Данте узнаётъ между ними нѣкоторыхъ, но кого именно, онъ не считаетъ достойнымъ говорить. Особенно онъ указываетъ на тѣнь кого-то, отвергшаго великій даръ. Комментаторы угадываютъ въ ней то Исава, уступившаго брату своему Іакову право первородства; то императора Діоклетіана, который въ старости сложилъ съ себя императорское достоинство; то папу Целестина V который, по проискамъ Бонифація VIII, отказался въ пользу послѣдняго отъ папской тіары. Наконецъ нѣкоторые видятъ здѣсь робкаго согражданина Дантова, Торреджіано деи Черки, приверженца Бѣлыхъ, не поддержавшаго своей партіи.

[26] 78. Ахеронъ древнихъ Данте помѣщаетъ на самой верхней окраинѣ воронкообразной пропасти ада въ видѣ стоячаго болота.

79. Во всей поэмѣ Данте изображаетъ съ необыкновенною нѣжностію отношеніе своё къ Виргилію какъ ученика къ учителю, достигая почти драматическаго эффекта.

83. Старикъ суровыйХаронъ, которому Данте въ ст. 109 придаётъ видъ демона съ огненными колёсами вокругъ очей. Мы увидимъ ниже, что Данте многія миѳическія лица древности превратилъ въ бѣсовъ: точно такъ монахи среднихъ вѣковъ поступали съ древними богами. Миѳологическія фигуры имѣютъ въ Поэмѣ Данта большею частію глубокій аллегорическій смыслъ, или служатъ для технической цѣли, придавая пластическую округлённость цѣлому. Впрочемъ, обыкновеніе смѣшивать языческое съ христіанскимъ было въ общемъ ходу въ средневѣковомъ искусствѣ: наружность готическихъ церквей нерѣдко украшалась миѳологическими фигурами. — Харонъ въ Страшномъ Судѣ Микель Анджело написанъ по идеѣ Данта. Амперъ.

87. Тьма, жаръ и хладъ характеризуютъ въ общихъ чертахъ в правильной послѣдовательности три главные отдѣла ада, въ которомъ лёдъ находится на самомъ днѣ (Ада XXXIV).

[27] 93. Данте не лёгкая тѣнь, какъ другія души, а потому тяжесть его тѣла слишкомъ обременила бы лёгкую ладью тѣней.

95—96. Т. е. на небѣ. Этими же самыми словами Виргилій укрощаетъ гнѣвъ Миноса, адскаго судіи (Ада V, 22—24).

97. Пластически-вѣрное изображеніе беззубаго старика, который, когда говоритъ, приводитъ въ сильное движеніе щеки и бороду.

100. Это души прочихъ грѣшниковъ, не принадлежащихъ къ сонму ничтожныхъ и долженствующихъ услышать отъ Миноса приговоръ, сообразно которому они займутъ мѣста въ аду.

102. Слова Харона повергаютъ грѣшниковъ въ ужасъ и отчаяніе. Неподражаемо-страшно представлено ихъ состояніе въ эту рѣшительную минуту.

112. Подражаніе Виргилію, хотя Дантово сравненіе несравненно прекраснѣе:

Quam multa in silvis autumni frigore primo
Lapsa cadunt folia.

[28] 121—123. Это отвѣтъ Виргилія на вопросъ, предложенный ему Дантомъ выше (ст. 72—75).

125—126. Правосудіе, подвигшее Бога создать мѣсто казни, побуждаетъ грѣшниковъ, какъ бы по собственному ихъ желанію, занять уготованную имъ обитель.

136. Свою переправу черезъ Ахеронъ Данте покрылъ непроницаемою тайной. Поэтъ погружается въ сонъ, во время котораго чудеснымъ образомъ переносится на другой берегъ, точно такъ, какъ въ первой пѣсни (Ада I, 10—12) онъ въ глубокомъ снѣ входитъ въ тёмный лѣсъ. Въ такомъ же мистическомъ снѣ возносится онъ къ вратамъ чистилища (Чист. IX, 19 и дал.). Онъ засыпаетъ также передъ вступленіемъ въ земной рай (Чистил. XXVII, 91 и д.).