Описание торжества в доме князя Потёмкина (Державин): различия между версиями

[непроверенная версия][непроверенная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Нет описания правки
Нет описания правки
Строка 190:
К удивлению вы света!</poem>|}}
<div class='indent'>
Расположение пляски всей кадрили, которая чрез несколько колен польского прерывалась контратанцами, было изобретения самого хозяина. Славный Пик искусством своим сообщил ей всю приятность, как в важных, так и в веселых телодвижениях<ref>«Двор промедлил несколько времени в ротонде; после сего императрица с высочайшею фамилиею перешла на эстрад галереи. Вскоре после сего предстали 24 пары танцовщиков из благородных знаменитейших фамилий, на отбор прекраснейших, в белом атласном платье, украшенном брильянтами. Полы отличены были голубыми и розовыми перевязями. Предводительствовали оными молодые великие князья Александр Павлович и Константин Павлович и принц виртембергский, брат великой княгини, их родительницы». (Этот любезный принц, прибавлено в Minerva, умер в русской службе от последствий падения с лошади. — См. о нем в примечаниях к оде [[Водопад (Державин)|''Водопад'']], под этим же годом). «Они танцовали с отличным искусством очень трудный балет, сочинения г. Пика; при окончании оного отличил себя сей славный танцовщик солом» (рук. совр., ''Москв.''). На счет Пика (Le Picq), упомянутого и в тексте, прибавим, что на нем и на Канциани (Canziani) лежала композиция балетов и танцев и что он сверх того был первым танновщикомтанцовщиком соло. Ему положено было 6 т. рублей жалованья; Канциани получал 5 т. (Gemählde von St. Petersburg, Спб. 1793 г., т. II, стр. 335). «Ле-Пик», замечено в Minerva, «соединял грацию с самой привлекательной наружностью, но в 1791 году он был уже так стар, что не мог танцовать с прежним совершенством. Он славился уже в 1768: тогда его выписали из Парижа в Дрезден по случаю празднества бракосочетания саксонского принца».</ref>. Что вы пред сим, буйные, пьянственные и шутовские позорища! что вы пред сим?
</div>
{{poem1||<poem>
Строка 354:
Воздвигнула алтарь.
</poem>|}}
<div class='indent'>
Вступили в освещенные
Вступили в освещенные чертоги. Что ж представилось? Сама августейшая императрица вопрошает: «Неужели мы там, где прежде были»? Сто тысяч лампад внутри дома: карнизы, окна, простенки, все усыпано чистым кристалом, наполненным возжженного белого благовонного воску. Граненые паникадила и фонари, висящие с высоты, а со сторон позлащенные светильники, одни как жар горят, а другие как воды переливаются и, совокупляя лучи свои в веселое торжественное сияние, все покрывали светозарностию<ref>«Театральное представление было с намерением протянуто, чтоб выиграть время к довершению освещения. Все готово было, когда императрица выходила из театра. Считают, что в сей вечер горело 140 тысяч лампад и 20 тысяч свеч восковых» (рукоп. соврем., ''Москвит.'').</ref>. Какой блеск! Волшебные замки Шехеразады! сравнитесь ли вы с сим храмом, унизанным звездами, или лучше с целою поднебесностию, увешанною солнцами? Бессмертные певцы храмов вкуса и славы<ref>Вольтер сочинил поэму: ''Храм вкуса;'' а Поп: ''Храм славы'' (Прим. Д.).</ref>! почто вы не видали сего великолепия? — Что я вижу? тут играет яркий и живый луч, и как бы зноем африканского лета притупляются взоры. Там, как бы в пасмурный день, разливается блеск тонкий и умеренный: я весь в зарях. Окна окружены звездами. Горящие полосы звезд по высоте стен простираются. Рубины, изумруды, яхонты, топазы блещут. Разноогненные, с живыми цветами и зеленью переплетенные венцы и цепи висят между столпами; тенистые радуги бегают по пространству; зарево сквозь лес проглядывает; искусство везде подражает природе. Но что, кроме сего, было чрезъестественного, описать трудно. Высочайшие пальмы, по подбористым и ровным их стеблям до самых вершин увиты как бы звездами, и горят, как пламенеющие столпы. Ароматные рощи обременены златопрозрачными померанцами, лимонами, апельсинами; зеленый, червленный и желтый виноград, виясь по тычинкам огнистыми кистями своими, и в тенях по черным грядам лилеи и тюльпаны, ананасы и другие плоды пламенностию своею неизреченную пестроту и чудесность удивленному взору представляют. Где находишься? Что видишь? Не обманываешься ли? Сам себе не веришь! — Но если природа, искусство и самое, так сказать, волшебство неодушевленными и неподвижными предметами приводят здесь в изумление; то каким безмолвным восторгом, каким приятным оцепенением остановляешься, когда внезапно находишь под густотою древесных ветвей чистые воды и в них плавающих золотых и серебряных рыб? когда тут же, средь грома музыки и литавр, слышишь звонкие соловьиные свисты? Одни в светлой стихии приятным движением, а другие из отдаленной мрачности прерывающимся сладким пением, жадные слух и взоры несказанным увеселением наполняют. Такая необыкновенная и восхитительная внезапность совсем новое чувствие рождает. Но что с тобою будет, когда посреди всех оных див представится тебе в сапфирных, розовых и янтарных лучах горящий и всеосвещающий памятник любезной матери твоего отечества, алтарь ея и образ, вокруг которых, по сторонам, в зеленых и лиловых зарях видны дражайшие имена всего ея наследия?<ref>Сквозь транспараны сияли вензеловые имена его императорского высочества наследника престола, его супруги, великих князей и княжен, озаренные фиолетовым и зеленым цветами, знаменующими бессмертие и надежду (Примеч. Держ.).</ref> Всякий Россиянин вообразит и почувствует ни с чем несравненное удовольствие, от благодарности за прошедшее, от любви за настоящее и от надежды ожидаемого блага. Ежели он благоразумен, то в умилении сердца скажет: «Сей чистый и ясный огнь есть истинное подобие моего к ней усердия; сие лиловое и зеленое пламя — образ бессмертной моей и потомства моего на них надежды». Если же он чувствителен, то пролиет ангельские слезы и блаженством своим приближится к небожителям, созерцающим непостижимое, вечное сияние.
чертоги. Что ж представилось? Сама августейшая императрица вопрошает:
</div>
«Неужели мы там, где прежде были»? Сто тысяч лампад внутри дома: карнизы,
окна, простенки, все усыпано чистым кристалом, наполненным возжженного
белого благовонного воску. Граненые паникадила и фонари, висящие с высоты, а
со сторон позлащенные светильники, одни как жар горят, а другие как воды
переливаются и, совокупляя лучи свои в веселое торжественное сияние, все
покрывали светозарностию[34]. Какой блеск!
Волшебные замки Шехеразады! сравнитесь ли вы с сим храмом, унизанным
звездами, или лучше с целою поднебесностию, увешанною солнцами? Безсмертные
певцы храмов вкуса и славы[35]! почто вы не
видали сего великолепия? — Что я вижу? тут играет яркий и живый луч, и как бы
зноем африканского лета притупляются взоры.
Там, как бы в пасмурный день,
разливается блеск тонкий и умеренный: я весь в зарях. Окна окружены
звездами. Горящие полосы звезд по высоте стен простираются. Рубины, изумруды,
яхонты, топазы блещут. Разноогненные, с живыми цветами и зеленью переплетенные венцы и цепи висят между столпами; тенистые радуги бегают по пространству;
зарево сквозь лес проглядывает;
искусство везде подражает природе. Но что, кроме сего, было чрезъестественного,
описать трудно. Высочайшие пальмы, по
подбористым и ровным их стеблям до
самых вершин увиты как бы звездами, и горят,
как пламенеющие столпы. Ароматные рощи обременены златопрозрачными померанцами, лимонами, апельсинами;
зеленый, червленный и желтый виноград, виясь по тычинкам огнистыми кистями своими, и в тенях по черным
грядам лилеи и тюльпаны, ананасы и
другие плоды пламенностию своею неизреченную
пестроту и чудесност удивленному
взору представляют. Где находишься? Что видишь? Не обманываешься ли? Сам себе не веришь! — Но если природа, искусство
и самое, так сказать,
волшебство неодушевленными и
неподвижными предметами приводят здесь в изумление; то каким безмолвным
восторгом, каким приятным оцепенением остановляешься, когда внезапно
находишь под густотою древесных ветвей чистые воды и в них плавающих
золотых и серебряных рыб? когда тут же,
средь грома музыки и
литавр, слышишь звонкие соловьиные свисты? Одни в светлой стихии приятным
движением, а другие из отдаленной мрачности прерывающимся сладким пением,
жадные слух и взоры несказанным увеселением наполняют. Такая необыкновенная
и восхитительная внезапность совсем новое чувствие рождает. Но
что с тобою будет, когда посреди всех оных див представится тебе в сапфирных,
розовых и янтарных лучах горящий и всеосвещающий памятник любезной матери
твоего отечества, алтарь ея и образ, вокруг которых, по сторонам, в
зеленых и лиловых зарях видны дражайшие имена всего ея наследия?[36] Всякий
Россиянин вообразит и почувствует ни с чем несравненное удовольствие, от
благодарности
за прошедшее, от любви за настоящее и от надежды ожидаемого блага. Ежели он
благоразумен, то в умилении сердца скажет: «Сей чистый и ясный огнь есть
истинное подобие моего к ней усердия; сие лиловое и зеленое пламя — образ
безсмертной моей и потомства моего на них надежды». Если же он чувствителен,
то пролиет ангельские слезы и блаженством своим приближится к небожителям,
созерцающим непостижимое, вечное сияние.
{{poem1||<poem>
{{indent|2}}Не так ли солнцев дом стоит среди небес,
Строка 415 ⟶ 367 :
И око смертное сияньем притупляет.
</poem>|}}
<div class='indent'>
Щедротою своею виновница
Щедротою своею виновница блеска сего, достойная, чтоб и в позднейшие времена такие храмы в честь ея воздвигаемы были, ходит вокруг, осматривает все с обыкновенною ей милостию<ref>«Императрица, сопровождаемая высочайшею фамилиею, препровождена была в зимний сад. Когда достигли храма, князь бросился на ступенях пред алтарем и изображением своей покровительницы на колена и благодарил монархиню за ея благодеяния*; она подняла его милостиво и поцеловала в лоб. Когда начался бал, императрица и великая княгиня сели играть в карты, что продолжалось до половины двенадцатого часа. После того начался ужин» (рукоп. совр., ''Москвит.'').
блеска сего, достойная, чтоб и в позднейшие времена такие храмы в честь ея воздвигаемы были, ходит вокруг, осматривает
 
все с обыкновенною ей милостию[37]. Пред нею, кажется, все живее становится,
:: ______________
все приемлет большее сияние; следы ея суть блистательные волны теснящагося за
 
нею веселого, радостного, торжествующего
:: * В Minerva сделано в этом месте еще примечание: «Все говорили тогда, что Потемкин при этом случае поднес императрице французскую оду». Автор статьи сомневается в верности слуха, находя такой поступок неловким и школьным, тем более что Потемкин не мог быть сам творцом оды. «Между тем», прибавлено в примечании, «ода существует, и нельзя сказать, чтоб она была совершенно плоха». Затем автор приводит из нея место, по мнению его, самое правдивое :
собрания. Сие паче всего ее утешает. Светлое лицо ея ободряет улыбки, игры, пляски, лики, забавы. Се подобие матери,
{{poem1||<poem>
се монархиня, окруженная славою, любовию, великолепием!
{{indent|6}}Que puis-je t’offrir en hommage?
{{indent|6}}Je suis moi-même ton ouvrage:
Mon pouvoir et mon sort sont sortis de ta main.
</poem>|}}
:: Очевидно, что это та самая ода, которой перевод, сделанный И. Захаровым, напечатан в ''Новых ежемес. сочинениях'' (см. выше, стр. 381). Там это место читается так: «Какое могу воздать тебе чествование? Сам я есмь творение твое, a власть и жребий мой суть дело руку твоею» (''руку твоею'' — двойственное число).</ref>. Пред нею, кажется, все живее становится, все приемлет большее сияние; следы ея суть блистательные волны теснящегося за нею веселого, радостного, торжествующего собрания. Сие паче всего ее утешает. Светлое лицо ея ободряет улыбки, игры, пляски, лики, забавы. Се подобие матери, се монархиня, окруженная славою, любовию, великолепием!
</div>
{{poem1||<poem>
{{indent|5}}Все три,
Строка 443 ⟶ 401 :
Ея твердили глас,
Плясали, бегали, скакали,
Качались[38]<ref>Внутри покоев поставлены были великолепные качели (Примеч. Держ.).</ref>, в воздухе летали,
И все согласно восклицали:
«Утехам время, делу час»!
</poem>|}}
<div class='indent'>
Между прочими танцами
Между прочими танцами были также пляски по малороссийским и русским простым песням, из которых одна ниже сего следует. А как собственное народное пение любящим свое отечество нравится более иностранного, то какое было удовольствие видеть пред лицом монарха одобрение к своим увеселениям? О вы, которые не пленяли таким образом сердец, а хотели быть страшными! цари, могли ль вы наслаждаться такими приятными зрелищами?
были также пляски по малороссийским и русским простым песням, из которых
</div>
одна ниже сего следует. А как собственное народное пение любящим свое
отечество нравится более иностранного, то какое было удовольствие видеть пред
лицом монарха одобрение к своим увеселениям?
О вы, которые не пленяли таким образом сердец, а хотели быть страшными!
цари, могли ль вы наслаждаться такими приятными зрелищами?
{{poem1|XОР V.|<poem>
На бережку у ставка,
На дощечке у млинка ''и проч.''<ref>Эту малороссийскую песню можно найти в ''Песеннике'' И. Гурьянова, М. 1835, ч. IV, стр. 114, где она помещена под заглавием: «Награжденный казак за спасение девушки от потопления». ''Ставок'' — пруд; ''млинок'' — мельница.</ref>
На дощечке у млинка ''и проч.''[39]
</poem>|}}
<div class='indent'>
Между тем, как такими
Между тем, как такими забавами занимались в покоях, во внешнем, весьма пространном и прекрасном саду возжжены были увеселительные огни. Хотя пасмурная погода не позволяла всем утешаться ими, но любопытство приметило оные. Там, на прекрасных прудах, чешуящихся между открытою пологою зеленью, а инде древами осененных, зыблилась флотилия, из нескольких судов состоявшая, украшенная разноцветными флагами и фонарями, со множеством матросов и гребцов, богато одетых. Рощи, приятно разбросанные, и алеи, далеко простирающиеся, также испещрены были разными огнями. Всего приятнее казалось помавание дерев, над водами стоящих, которые, от случившегося тогда нарочитого ветра наклоняясь и возвышаясь, заставляли по колеблющемуся под ними стеклу пробегать то зеленые, то красные струи. Все дороги были покрыты народом, толпящимся подобно рою пчел, привившихся к тому месту, где матка их находится. Шорох дерев, шум вод катящегося водопада, жужуканье говорящих, глас вдалеке гребецкого рога и песень, слышимый с гулом музыки, вырывающимся из дому, погружали мысли в некую забывчивость. Какие разговоры, какие вопросы о причине праздника и щедрости хозяина! Мне слышится ответ его:
забавами занимались в покоях, во внешнем, весьма пространном и прекрасном
</div>
саду возжжены были увеселительные огни. Хотя пасмурная погода не позволяла
всем утешаться ими, но любопытство приметило оные. Там, на прекрасных
прудах, чешуящихся между открытою пологою зеленью, а инде древами осененных,
зыблилась флотилия, из нескольких судов состоявшая, украшенная разноцветными
флагами и фонарями, со множеством матросов и гребцов, богато одетых. Рощи,
приятно разбросанные, и алеи, далеко простирающиеся, также испещрены были
разными огнями. Всего приятнее казалось помавание дерев, над водами стоящих,
которые, от случившагося тогда нарочитого ветра наклоняясь и возвышаясь,
заставляли по колеблющемуся под ними стеклу пробегать то зеленые, то красные
струи. Все дороги были покрыты народом, толпящимся подобно рою пчел, привившихся
к тому месту, где матка их находится. Шорох дерев, шум вод катящагося
водопада, жужуканье говорящих, глас вдалеке гребецкого рога и песень, слышимый
с гулом музыки, вырывающимся из дому, погружали мысли в некую забывчивость.
Какие разговоры, какие вопросы о причине праздника и щедрости
хозяина! Мне слышится ответ его:
{{poem1||<poem>
{{indent|2}}Я чем могу воздать ея ко мне щедроте?
Величие мое — творенье рук ея;
Все счастие мое — души ея в доброте,
И слава торжества — ея, а не моя<ref>И слава торжества — ея, а не моя. — Эти стихи, очевидно, передают главную мысль французской оды от имени Потемкина, именно то самое место, которое приведено нами выше, на стр. 411, в выноске.</ref>.
И слава торжества — ея, а не моя[40].
</poem>|}}
<div class='indent'>
Угощенные толь приятным
Угощенные толь приятным образом, посетители внутри и вне дома<ref>В продолжение бала разносимы были чай, кофе, оржад, лимонад и всякие конфекты (Примеч. Держ.).</ref> ничего уже более не ожидали, что бы могло усугубить их удовольствие; но вдруг, по данному от хозяина знаку, театр уничтожается; на месте же его и еще в нескольких других покоях являются для 600 человек накрытые столы, кроме тех, которые приставлены были к стенам для всякого, кто чего мимоходом пожелает. Где были театральное действие и зрители, там чрез несколько минут открылись горы серебра с разным кушаньем, вокруг с золотыми подсвечниками. Достойны были удивления расторопная услуга и порядок, а паче хозяйское распоряжение и присмотр его повсюду.
образом, посетители внутри и вне дома[41] ничего уже
</div>
более не ожидали, что бы могло усугубить их удовольствие; но вдруг, по
данному от хозяина знаку, театр уничтожается; на месте же его и еще в
нескольких других покоях являются для 600 человек накрытые столы, кроме
тех, которые приставлены были к стенам для всякого, кто чего мимоходом
пожелает. Где были театральное действие и зрители, там чрез несколько минут
открылись горы серебра с разным кушаньем, вокруг с золотыми подсвечниками.
Достойны были удивления расторопная услуга и порядок, а паче хозяйское
распоряжение и присмотр его повсюду.
{{poem1||<poem>
{{indent|2}}Он мещет молнию и громы
Строка 498 ⟶ 431 :
Там под его рукой гиганты,
Трепещут земли и моря;
Другою чистит брилиянты<ref>Другою чистит брилиянты. — «Когда князь Потемкин о чем-либо размышлял или делал какое-либо распоряжение, в таком случае, чтоб мысли его не рассеялись, но удержаны были бы при избранном предмете, брал он между перстов два дорогих камня и тер один об другой или обтирал пилочкою серебро, или раскладывал разными фигурами драгоценные камни и увеселялся игрою их блеска» (рукоп. совр., ''Москвит.'' 1852, № 2*: ''О приватной жизни кн. Потемкина).''
Другою чистит брилиянты[42]
:: _______________
:: * Описание праздника, и следовательно все места, извлеченные до сих пор, напечатаны в № 3 ''Москвитянина'' того же года.</ref>
И тешится, на них смотря.
Сегодня бурю представляет,
Строка 506 ⟶ 441 :
То крылья вдруг берет орлины,
Парит к Луне и смотрит вдаль;
То рядит щеголей в ботины<ref>''Ботины'' — легкие сапожки, которые ввел его светлость в употребление своим примером (Примеч. Держ.).</ref>,
То рядит щеголей в ботины[43],
Любезных дам в прелестну шаль<ref>... ''в прелестну шаль'' — азиятские тонкие покрывала, которыми его светлость дарил дам (Примеч. Держ.). О дамах, составлявших общество Потемкина во время походной его жизни, см. ниже в одном из примечаний к оде [[Водопад (Державин)|''Водопад'']], под тем же 1791 годом.</ref>.
Любезных дам в прелестну шаль[44].
И еслиб он имел злодеев,
Согласны б были все они,
Строка 513 ⟶ 448 :
Который жил в златые дни.
</poem>|}}
<div class='indent'>
Начался ужин. Места
Начался ужин. Места театра и оркестра удостоены были высочайшего императорского присутствия. На первом, в числе кадрили, изволили кушать государи великие князья Александр и Константин Павловичи; а на втором всемилостивейшая государыня и его императорское высочество наследник престола с высочайшею его супругою; партер и несколько картинных покоев заняты были прочими обоего пола особами. Порядок постановленных столов достоин примечания: всех взоры обращены были к лицу государыни, и от сцены по степеням до некоего особого возвышения возносилась освещенная гора с приборами, услугою и гостями, подобно как бы с зрителями. На Самой высоте оной сияли стеклянные разноогненные сосуды, что также представляло некое необычайное зрелище<ref>«После того начался ужин. Стол, на котором кушала императрица с наследником престола и его супругою, находился там, где был театр, и на самом том месте, где стоял оркестр. Потемкин прислуживал за креслами императрицы, пока она приказала ему сесть. На сем столе сервиз был золотой. На самом театре, позади императрицы, находился стол на 48 особ, за которым кушали благородные особы, танцовавшие балет в ротонде. Сверх того в сем театральном зале находилось 14 столов, установленных амфитеатром, по седми на каждой стороне. Гости проходили посредине и садились в один ряд за столы, лицом к императрице. Все столы освещены были шарами из белого и цветного стекла, что производило отменно приятный вид. В комнате пред театральным залом находился стол, примечания достойный в рассуждении своего буфета. На оном стояла суповая серебряная чаша необъятной величины, а по сторонам ея две соразмерной огромности вазы, доставшиеся из имения герцогини Кингстонской (см. выше стр. 385). В прочих комнатах было по крайней мере 20 столов. Сверх того, в одном зале накрыто было 8 столов, каждый на 20 приборов. Посредине каждого стола стояло по цветущему померанцевому дереву. Для каждого стола употреблена была драгоценнейшая посуда серебряная или из лучшего фарфора, с отличнейшими яствами. Изобилие и вкус царствовали повсюду, и плоды, кои видели в зимнем саде стеклянными, на столах явились естественные и в великом множестве. Услуга производима была в сей вечер официянтами, одетыми в ливрею придворную и князя Потемкина (которая была палевая с голубым и серебром); она разносила до конца празднества прохлаждения, плоды и напитки» (рукоп. соврем., ''Москвит.'').</ref>. Казалось, что вся империя пришла со всем своим великолепием и изобилием на угощение своей владычицы и теснилась даже на высотах, чтоб насладиться ея лицезрением.
театра и оркестра удостоены были высочайшего императорского присутствия. На
</div>
первом, в числе кадрили, изволили кушать государи великие князья Александр и
Константин Павловичи; а на втором всемилостивейшая государыня и его
императорское высочество наследник престола с высочайшею его супругою;
партер и несколько картинных покоев заняты были
прочими обоего пола особами.
Порядок постановленных столов достоин примечания: всех взоры обращены были
к лицу государыни, и от сцены по степеням до некоего особого возвышения
возносилась освещенная гора с приборами, услугою и гостями, подобно как бы с
зрителями. На Самой высоте оной сияли стеклянные разноогненные сосуды, что
также представляло некое необычайное зрелище[45]. Казалось, что
вся империя пришла со всем своим великолепием и изобилием на угощение своей
владычицы
и теснилась даже на высотах, чтоб насладиться ея лицезрением.
{{poem1||<poem>
{{indent|2}}Богатая Сибирь, наклоншись над столами,
РазсыпалаРассыпала по них и злато и сребро;
Восточный, западный, седые океаны,
Трясяся челами, держали редких рыб;
Строка 553 ⟶ 476 :
Кто, кроме нас, владеть отважился вселенной?
</poem>|}}
<div class='indent'>
Вскоре после ужина
Вскоре после ужина высочайшая посетительница, обозрев еще веселящихся, соизволила со всем своим августейшим домом уклониться к покою. Уже подвезены были колесницы: внезапно раздалось нежное пение с тихим звуком органов, нисходящее с висящих хоров, которые закрыты были разноцветными, озаренными ярким цветом стеклянными сосудами. Все безмолвствуют, внимают и обращают всюду взоры свои и, не видя поющих, в приятном восхищении думают созерцать облака или зари, с которых слышалось ангельское пение, сопровождаемое небесною гармониею.
высочайшая посетительница, обозрев еще веселящихся, соизволила со всем своим
</div>
августейшим домом уклониться к покою. Уже подвезены были колесницы: внезапно
раздалось нежное пение с тихим звуком органов, нисходящее с висящих
хоров, которые закрыты были разноцветными, озаренными ярким цветом
стеклянными сосудами. Все безмолвствуют, внимают и обращают всюду взоры
свои и, не видя поющих, в приятном восхищении думают созерцать облака или
зари, с которых слышалось ангельское пение, сопровождаемое небесною
гармониею.
{{poem1|ХОР VI.|<poem>
{{indent|2}}Царство здесь удовольствий,
Строка 577 ⟶ 494 :
И благ наших не лишай.
Жизнь наша путь есть печалей:
Пусть в ней цветут цветы<ref>Сей хор, взятый из италиянской оперы, пет на италиянском языке; но здесь, с переменою некоторых слов, соглашен с тою музыкою (Примеч. Держ.).</ref>.
Пусть в ней цветут цветы[46].
</poem>|}}
<div class='indent'>
По окончании хора
По окончании хора хозяин с благоговением пал на колени пред своею всемилостивейшею самодержицею и облобызал ея руку, принося усерднейшую благодарность за посещение. Паки новая и трогающая сердце картина! Великолепный двор и все многочисленное собрание видят толь славную монархиню, с величественным и милостивым взором стоящую пред своим подданным, который несколько минут держит ея десницу с некаким особливым душевным умилением. Тако оставляла божественная Минерва сына Улиссова.
хозяин с благоговением пал на колени пред своею всемилостивейшею
</div>
самодержицею и облобызал ея руку, принося усерднейшую благодарность за
посещение. Паки новая и трогающая сердце картина! Великолепный двор и все
многочисленное собрание видят толь славную монархиню, с величественным и
милостивым взором стоящую пред своим подданным,
который несколько минут держит ея десницу с некаким особливым душевным
умилением. Тако оставляла божественная Минерва сына Улиссова.
{{poem1||<poem>
{{indent|2}}Нисшедшим облакам,
Богиня в них возселавоссела;
Подъемлясь к высотам,
К нему с улыбкой зрела.
Строка 595 ⟶ 507 :
От взоров луч летел;
Воздев он к небу руки,
Ей в след безмолвно зрел<ref>«После ужина продолжался бал до самого утра; но императрица с высочайшею фамилиею изволила отбыть в исходе второго часа по полуночи. Никогда не бывало, чтоб монархиня у кого-либо так долго гостить соизволила. Потемкин, провождая монархиню, в зале купольной еще повергся к ногам ея, и казалось, что более прежнего был тронут. Многие чувствительность сию сочли за предчувствование близкой смерти. Он видел монархиню в последний раз в своем доме. Сама императрица была тронута до слез при сем прощании.
Ей в след безмолвно зрел[47].
Издержки для сего праздника считали в 200,000 руб.; но кажется, что сумма сия простиралась несравненно больше.
Род жизни князя Потемкина в последнее его пребывание в С.-Петербурге превосходил все, что только можно себе представить безмерного в расточении, необдуманного в излишестве, недеятельности, легкомыслии в рассуждении обрядов («религиозных», прибавлено в немецком подлиннике) и гордости к своей отчизне» (рукоп. совр., ''Москвит.''). О тогдашнем пребывании Потемкина в Петербурге Реймерс говорит между прочим: «Он жил с пышностью, какую едва ли можно увидеть даже при любом европейском дворе. Окруженный множеством генералов, офицеров и пленных пашей, он явился в великолепном наряде на екатерингофском гуляньи. Так точно ездил он и по Летнему саду. При встрече с ним народ кланялся ему с благоговением. Была даже речь воздвигнуть в честь его памятник, но вскоре он умер и об этом забыли (S.-Petersburg, и проч., ч. I, стр. 375). Заметим, что ''Описание'' Державина перешло, с переделкою выражений и немногими прибавлениями, в книгу ''Жизнь кн. Г. П. Пот. Т.,'' М. 1812, ч. II, стр. 93—105, а в сокращенном виде заимствовано также Висковатовым в статье его: ''Сведения о кн. Потемкине'' (''Русск. Вестн.'' 1841, т. III, стр. 359—364). В обоих случаях источник не указан.</ref>.
</poem>|}}
 
<!--
 
[28]
 
[29]
 
[30]
 
[31]
 
[32]
 
[33]
 
[34]<ref>«Театральное представление было с намерением протянуто,
чтоб выиграть время к довершению освещения. Все готово было, когда императрица
выходила из театра. Считают, что в сей вечер горело 140 тысяч лампад и 20 тысяч свеч
восковых» (рукоп. соврем., ''Москвит.'').</ref>
 
[35]<ref>Вольтер сочинил поэму: ''Храм вкуса;'' а
Поп: ''Храм славы'' (Прим. Д.).</ref>
 
[36]<ref>Сквозь транспараны сияли вензеловые имена его
императорского высочества наследника престола, его супруги, великих князей и
княжен, озаренные фиолетовым и зеленым цветами, знаменующими безсмертие и надежду
(Примеч. Держ.).</ref>
 
[37]<ref>«Императрица, сопровождаемая высочайшею
фамилиею, препровождена была в зимний сад. Когда достигли храма, князь
бросился на ступенях пред алтарем и изображением своей покровительницы на
колена и благодарил монархиню за ея благодеяния*; она подняла его милостиво и
поцеловала в лоб. Когда начался бал, императрица и великая княгиня сели
играть в карты, что продолжалось до половины двенадцатого часа. После того
начался ужин» (рукоп. совр., ''Москвит.'').
 
______________
 
* В Minerva сделано в этом месте еще примечание: «Все говорили тогда,
что Потемкин при этом случае поднес императрице французскую оду». Автор
статьи сомневается в верности слуха, находя такой поступок неловким и
школьным, тем более что Потемкин не мог быть сам творцом оды. «Между
тем», прибавлено в примечании, «ода существует, и нельзя сказать, чтоб она
была совершенно плоха». Затем автор приводит из нея место, по мнению его,
самое правдивое :
 
Que puis-je t’offrir en hommage?
Je suis moi-même ton ouvrage :
Mon pouvoir et mon sort
sont sortis de ta main.
 
Очевидно, что это та самая ода, которой
перевод, сделанный И. Захаровым, напечатан в ''Новых ежемес. сочинениях'' (см.
выше, стр. 381). Там это место читается так: «Какое могу воздать тебе
чествование? Сам я есмь творение твое, a власть и
жребий мой суть дело руку твоею» (''руку
твоею'' — двойственное число).</ref>
 
[38]<ref>Внутри покоев поставлены были великолепные
качели (Примеч. Держ.).</ref>
 
[39]<ref>Эту малороссийскую песню можно найти в ''Песеннике''
И. Гурьянова, М. 1835, ч. IV, стр. 114, где она помещена
под заглавием: «Награжденный казак за спасение девушки от потопления». ''Ставок''
— пруд; ''млинок'' — мельница.</ref>
 
[40]<ref>И слава торжества — ея, а не моя. — Эти стихи,
очевидно, передают главную мысль французской оды от имени Потемкина, именно
то самое место, которое приведено нами выше, на стр. 411, в выноске.</ref>
 
[41]<ref>В продолжение бала разносимы были чай, кофе,
оржад, лимонад и всякие конфекты (Примеч. Держ.).</ref>
 
[42]<ref>Другою чистит брилиянты. — «Когда князь
Потемкин о чем-либо размышлял
или делал какое-либо распоряжение, в таком случае, чтоб мысли его не
разсеялись, но удержаны были бы при избранном предмете, брал он между перстов
два дорогих камня и тер один об другой или обтирал пилочкою серебро, или
раскладывал разными фигурами драгоценные камни и увеселялся игрою их блеска»
(рукоп. совр., ''Москвит.'' 1852, № 2*: ''О приватной жизии кн. Потемкина).''
 
_______________
 
* Описание
праздника, и следовательно все места, извлеченные до сих пор, напечатаны в №
3 ''Москвитянина'' того же года.</ref>
 
[43]<ref>''Ботины'' — легкие сапожки, которые ввел его светлост в употребление своим
примером (Примеч. Держ.).</ref>
 
[44]<ref>... ''в прелестну шаль'' — азиятские тонкие
покрывала, которыми его светлость дарил дам (Примеч. Держ.). О дамах,
составлявших общество Потемкина во время походной его жизни, см. ниже в
одном из примечаний к оде ''Водопад,'' под тем же 1791 годом.</ref>
 
[45]<ref>«После того начался ужин. Стол, на котором
кушала императрица с наследником престола и его супругою, находился там, где
был театр, и на самом том месте, где стоял оркестр. Потемкин прислуживал
за креслами императрицы, пока она приказала ему сесть. На сем столе сервиз
был золотой. На самом театре, позади императрицы, находился стол на 48
особ, за которым кушали благородные особы, танцовавшие балет в ротонде.
Сверх того в сем театральном зале находилось 14 столов, установленных
амфитеатром, по седми на каждой стороне. Гости проходили посредине и садились
в один ряд за столы, лицом к императрице. Все столы освещены были шарами
из белого й цветного стекла, что производило отменно приятный вид. В комнате
пред театральным залом находился стол, примечания достойный в разсуждении
своего буфета. На оном стояла суповая серебряная чаша необъятной величины, а
по сторонам ея две соразмерной огромности вазы, доставшиеся из имения
герцогини Кингстонской (см. выше стр. 385). В прочих комнатах было по
крайней мере 20 столов. Сверх того, в одном зале накрыто было 8 столов,
каждый на 20 приборов. Посредине каждого стола стояло по цветущему померанцевому
дереву. Для каждого стола употреблена была драгоценнейшая посуда серебряная или
из лучшего фарфора, с отличнейшими яствами. Изобилие и вкус царствовали
повсюду, и плоды, кои видели в зимнем саде стеклянными, на столах явились
естественные и в великом множестве. Услуга производима была в сей вечер
официянтами, одетыми в ливрею придворную и князя Потемкина (которая была палевая
с голубым и серебром); она разносила до конца празднества прохлаждения,
плоды и напитки» (рукоп. соврем., ''Москвит.'').</ref>
 
[46]<ref>Сей хор, взятый из италиянской оперы, пет на
италиянском языке; но здесь, с переменою некоторых слов, соглашен с тою
музыкою (Примеч. Держ.).</ref>
 
[47]<ref>«После ужина продолжался бал до самого утра; но
императрица с высочайшею фамилиею изволила отбыть в исходе второго часа по полуночи.
Никогда не бывало, чтоб монархиня у кого-либо так долго гостить соизволила.
Потемкин, провождая монархиню, в зале купольной еще повергся к ногам ея, и
казалось, что более прежнего был тронут. Многие чувствительность сию сочли за
предчувствование близкой смерти. Он видел монархиню в последний раз в
своем доме. Сама императрица была тронута до слез при сем прощании.
 
«Издержки для сего праздника считали в
200,000 руб.; но кажется, что сумма сия простиралась несравненно больше.
 
«Род жизни князя Потемкина в последнее
его пребывание в С.-Петербурге превосходил все, что только можно себе представить
безмерного в расточении, необдуманного в излишестве, недеятельности,
легкомыслии в разсуждении обрядов («религиозных», прибавлено в немецком
подлиннике) и гордости к своей отчизне» (рукоп. совр., ''Москвит.''). О тогдашнем пребывании Потемкина
в Петербурге Реймерс говорит между прочим: «Он жил с пышностью, какую
едва ли можно увидеть даже при любом европейском дворе. Окруженный
множеством генералов, офицеров и пленннх пашей, он явился в великолепном
наряде на екатерингофском гуляньи. Так точно ездил он и по Летнему саду.
При встрече с ним народ кланялся ему с благоговением. Была даже речь
воздвигнуть в честь его памятник, но вскоре он умер и об этом забыли (S.-Petersburg, и проч., ч. I, стр. 375). Заметим, что ''Описание'' Державина перешло, с переделкою
выражений и немногими прибавлениями, в книгу ''Жизн кн. Г. П. Пот. Т.,'' М.
1812, ч. II, стр. 93—105, а в сокращенном виде заимствовано также
Висковатовым в статье его: ''Сведения о кн. Потемкине'' (''Русск. Вестн.'' 1841, т. III, стр. 359—364). В обоих случаях источник не указан.</ref>
-->
== Примечание I. ==
 
<div class='indent'>
По смешанной форме этого ''Описания'' может представиться вопрос, не справедливее ли было бы поместить его между сочинениями Державина в прозе. По нашему мнению, оно более относится сюда, потому что основную часть его составляют стихи, написанные к Потемкинскому празднику. К ним уже после приделано описание, на которое можно смотреть как на комментарий к стихам.
 
Так как описанный Державиным праздник дан был по случаю взятия Измаила (см. выше, стр. 341, оду на этот подвиг), то здесь не излишне будет упомянуть о впечатлении, произведенном на императрицу этим событием. «Не Измаил», доносил ей Потемкин из Бендер, «но армия турецкая, состоящая в 30-ти слишком тысячах, истреблена в укреплениях пространных ... Более уже 20,000 сочтено тел, да слишком 7,000 взято в плен, а еще отыскивают; знамен 310 уже привезено, а еще сообщают; пушек будет до 300; войски ваши оказали мужество примерное и неслыханное ''и проч.'' Повергаю к освященным стопам в. и. в. командующего штурмом генерала графа Суворова Рымникского, его подчиненных, отлично храброе ваше войско и себя».
 
Поздравляя Потемкина с этим успехом, Екатерина между прочим писала ему в ответ: «Измаильская эскалада города и крепости с корпусом в половину противу турецкого гарнизона, в оном находящагосянаходящегося, почитается за дело, едва ли еще где в истории находящееся, и честь приносит неустрашимому российскому воинству... Дай Боже, чтобы успехи ваши заставили Турок взяться за ум и скорее заключить мир... Спасибо тебе, мой друг сердечный и любезный, за все добрые и полезные дела, тобою поделанные, за порядок и неустрашимость войск: скажи им спасибо от меня, а о награждении себе предоставляю говорить по получении чрез Попова подробности и твои представления».
 
После взятия Измаила Потемкин жил то в Бендерах, то в Яссах, с безмерным великолепием, окруженный двором, как государь. Тревожась по поводу разных слухов, которые давно доходили до него из Петербурга, он просил у государыни позволения приехать в столицу. Екатерина отвечала ему, что, как всегда, рада его видеть, но вместе напоминала, не упустит ли он тем важные минуты, которыми может воспользоваться на месте для скорейшего возстановлениявосстановления мира. Поэтому она требовала, чтоб он дождался известий о впечатлении, какое произведет в Царьграде взятие Измаила, и дозволяла ему приехать «с нами побеседовать» только в таком случае, если сам он удостоверится, что его отъезд дела не испортит, а о мире не отдалит переговоров, или раннего открытия новой кампании не остановит. В противном случае, прибавляла императрица, «нахожусь в необходимости усердно тебя просить предпочитать пользу дел и не отлучаться; но, заключа мир, возвратиться яко миротворец, либо, устроя все к принуждению Турок к оному самыми действиями, тогда приехать». Потемкин, находя, что для дел была ''глухая пора,'' пустился в путь, но перед выездом из Ясс не забыл однакож сделать всех нужных распоряжений для открытия новой кампании. 28 февраля 1791 года он приехал в Петербург. Екатерина, по словам Надеждина, приняла его с прежним радостным лицом, с знаками неизменившейся благосклонности и уважения, возвысившагосявозвысившегося соразмерно с заслугами. Давно уже она подарила ему ''Конногвардейский'' дом, построенный по плану, им самим избранному. Потом он продал это здание в казну за 460 т. р. Когда же зашла речь о построении ему дома, в награду за его победы, он снова выпросил себе это здание, следовательно получил и дом и около полумиллиона денег<ref>Сперва на этом месте был простой частный дом Потемкина; потом, в 80-х годах, после присоединения Крыма, императрица велела архитектору Старову выстроить тут дом, в котором останавливался князь, когда приезжал в Петербург, и который, по близости от казарм Конной гвардии, стал называться Конногвардейским, или, позже, по титлу владельца, Таврическим. После смерти Потемкина это здание, переименованное в Таврический дворец, в сентябре 1792 г. поступило в ведение двора и было значительно распространено; императрица всякий год стала проводить здесь часть весны и осени.</ref>.
 
Новые милости Екатерины к Потемкину не могли скрыть от него перемены, происшедшей в ея расположении; он видел подтверждение слухов, доходивших до него еще в Молдавии, о перевесе влияния Зубова. Болезненная тоска, тайные предчувствия снедали Потемкина. Он хотел как будто испытать еще последнее средство, чтобы доказать государыне, что в преданности к ней никто не может с ним сравниться. Он задумал дать ей в своем Таврическом доме праздник, который неслыханным великолепием должен был затмить все прежнияпрежние празднества этого рода (''Светлейший князь Потемкин-Таврич.,'' Н. Надеждина, Одесса, 1839; ''Потемкинский праздник,'' из рукописи современника, ''Москвитян.'' 1852 г., № 3; ''Словарь достоп. людей,'' М. 1836, ч. IV; ''Описание Спбурга,'' И. Пушкарева, ч. I, Спб., 1839, стр. 350; немецкие описания Петербурга, Георги, Шторха и Реймерса; также выписки из бумаг государственного архива).
 
Приближенные Екатерины нередко угощали ее роскошными пирами. Так в 1776 г. 10 декабря у князя Вяземского был для царской фамилии бал с театром<ref>В представлении участвовали две дочери Г. Н. Теплова, граф Вахмейстер и князь А. Н. Трубецкой. Играли Французскую комедию Les folies amoureuses и потом комическую оперу La servante maîtresse. В оркестре играли гр. Бриль, А. Г. Теплов, кн. Хованский и др. На столе, приготовленном для ужина, стоял великолепный египетский обелиск, вверху которого на серебряном щите блистало имя Екатерины II, а вокруг изображены были времена года. Число гостей простиралось до 80-ти человек.</ref>, и семилетняя дочь его сказала при этом речь на французском языке ''(Спб. Ведомости,'' 1776, № 104, прибавление). Через три года Потемкин, по случаю рождения в. к. Константина Павловича, дал праздник в ''Озерках.'' Эта пожалованная любимцу дача находилась на Неве, непосредственно за Александро-Невской лаврой. В лесу были два озера, от когорыхкоторых и все место получило название. При Потемкине тут явились разные постройки, именно: на одном из озер великолепный увеселительный фрегат, в лесу деревянный дом для балов (впоследствии перенесенный на петергофскую дорогу), а близ берега Невы два стеклянные завода, по смерти Потемкина поступившие в собственность казны (см. в ''Географическом словаре'' Щекатова статью: ''Озерки''). В ''сказке'' Екатерины ''о царевиче Февее'' есть место, написанное явно с мыслью об этой даче: «Царевич, поехав верхом за город, мимоездом невзначай заехал к барину ''Решемыслу''», под именем которого императрица здесь разумела этого вельможу (см. выше, стр. 170, в примечании 1 к оде ''Решемыслу''). «ЦаревичьЦаревич», говорится тут далее, «позавтракал у него в беседке на большом ''озере'': сидя на лавке, увидел из окна малую лодку» и т. д. На этой-то даче Потемкин, 25 июня 1779 г.<ref>Великий князь Константин родился 27 апреля этого года.</ref>, устроил маскарад и бал с фейерверком на озере, при чем явились разные новые изобретения прихотливого воображения, например пловучая картина, представлявшая храм с именами членов императорского дома. Во всю ночь прододжалась иллюминация; аллея от большой дороги к дому освещена была горящими гирляндами, по кустам развешенными; над озером видны были разного рода здания, блиставшие разноцветными огнями. Место, где приготовлен был ужин, представляло пещеру кавказских гор (находившихся в одном из наместничеств, вверенных хозяину); пещера была убрана миртовыми и лавровыми деревьями, между которыми вились розы и другие цветы; ее прохлаждал ручей, стремительно падавший с вершины горы и разбивавшийся об утесы, и проч. Во время ужина, устроенного по обычаю древних, хор певцов под звуки органа пел в честь славной посетительницы строфы, составленные на ''эллиногреческом'' языке; оне были переведены по-русски Петровым, который пользовался особенным покровительством Потемкина. Как подлинник, так и перевод стихов напечатаны, вместе с описанием праздника, в ''Академич. известиях'' (ч. II, 1779 г., июль, стр. 320; см. также ''Соч. В. Петрова,'' ч. I, стр. 192).
 
При всем своем блеске этот праздник может назваться скромным в сравнении с тем, который Потемкин дал в своем Таврическом доме, в понедельник, 28 апреля<ref>В рукописи современника, которою мы часто пользуемся в этих примечаниях, днем празднества показано 9-е мая. Так было действительно по новому стилю. Это одно уже заставляет думать, что неизвестный автор, писавший спустя долгое время после событий, справлялся с иностранными источниками. Рукопись окончена, как видно из заключения ея, в 1807 году. Сличение рукописи с известными на других языках сочинениями, касающимися Потемкина, подтверждает, что в ней многое извлечено из них; так и помещенное в ней описание Потемкинского праздника заимствовано почти в буквальном переводе из выходившего в Гамбурге журнала Архенхольца Minerva, из декабр. кн. 1800 г., где помещено окончание обширной статьи: Potemkin der Taurier. Там днем праздника показано именно 9-е мая. Оттуда это описание перешло в сокращенном виде и в книжку: Potemkin. Ein interessanter Beitrag zur Regierungsgeschichte Katharina’s der Zweiten. Halle und Leipzig, 1804. Другое, менее обстоятельное описание праздника находится в книге Шторха Gemählde von St. Petersburg, из которой взято Массоном в известные мемуары и Эльменом, автором шведского сочинения Några underrättelser om Ryssland, Stockholm, 1809.</ref> 1791 года. «Многие из подобных празднеств, стоившие рублей по 20 т.», сказано в рукописи современника, «были только образчики сего великого празднества». В приготовлениях к нему принял участие и Державин, стоявший тогда на высшей степени своей литературной славы, — сочинением, по вызову князя, стихов для пения на празднике.
Строка 764 ⟶ 531 :
Это были четыре ''хора,'' тогда же и напечатанные отдельно в большую четвертку, без заглавного листа, без означения года и места печатания, с заглавием ''Хоры'' на 1-й странице, после которого шли самые стихи в таком порядке : I. ''Для концерта'' (От крыл Орлов парящих); II. ''Для кадрили'' (Гром победы раздавайся); III. ''Для польского'' (Возвратившись из походов); IV. ''Для балета'' (Сколь твоими мы делами). Заглавия, означенные здесь курсивом, в подлиннике напечатаны красными чернилами. Редким экземпляром оттиска этих ''Хоров,'' приготовленного конечно для раздачи гостям на самом празднике, мы обязаны служащему при академии наук Н. М. Михайловскому, доставившему нам и несколько других оттисков отдельно изданных сочинений Державина.
 
Довольный ''Хорами,'' Потемкин после пригласил к себе автора обедать и просил его составить описание праздника. Исполнив это желание вельможи, Державин сам отвез ему свою работу; Потемкин пригласил его было остаться обедать; но, прочитав тетрадь и увидев, что в описании нет никаких особенных ему похвал и что ему отдана честь наравне с Румянцовым и гр. Орловым-Чесменским, избалованный временщик разсердилсярассердился и уехал со двора, пока Державин дожидался в канцелярии у секретаря его, В. С. Попова (''Зап.'' ''Держ., Рус. Бес,.'' стр. 307). Сюда же относится следующее место из ''Записок Дмитриева'' (''Москвитянин'' 1842 г., № 1, стр. 152): «Державину поручено было от князя заблаговременно сочинить, по сообщенной ему программе, описание праздника<ref>Здесь Дмитриев явно ошибается: конечно, Державину было заранее поручено написатнаписать ''хоры'' к празднику; но описание самого его хода мог он составить только после, по воспоминанию того, что сам видел. Как сказано в ''Записках'' его, Потемкин и просил его о том уже после празднества. Есть и другие неточности в этом разсказерассказе Дмитриева, который писал по памяти. Так из предыдущего места ''Записок'' его видно, что он познакомился с Державиным несколько ранее, во время шведской войны или вскоре после окончания ея, следовательно еще в 1790 году. Притом и описание праздника было напечатано только после смерти Потемкина.</ref>. Знакомство наше началось вместе с этой работою. Почти в моих глазах она была продолжаема и окончена. Праздник изумил всю столицу; описание напечатано, но не полюбилось, как слышно было, Потемкину, вероятно за поэтическую характеристику хозяина, довольно верную, но не у места шутливую».
 
Уже в июне месяце того же года ''Хоры'' помещены были в ''Московском журнале'' (ч. II, стр. 281) в таком же порядке, как в упомянутых выше отдельных оттисках, с краткими при заглавиях объяснениями и с следующим примечанием Карамзина: «Вчера получил я сие стихотворение от почтенного сочинителя и спешу оное сообщить читателям ''Московского журнала.'' 20 мая. — К.».
Строка 774 ⟶ 541 :
Наконец, в апрельской книжке ''Московского журнала'' 1792 г. (ч. VI, стр. 3) напечатан был еще отрывок из описания празднества, именно стихи: «Богатая Сибирь, наклоншись над столами» и проч.
 
Между тем, около того же времени, т. е. уже по смерти знаменитого временщика, ''Описание'' его праздника было издано отдельною брошюрой в четвертку (40 страниц, последняя — белая) с таким заглавием, занимающим целую страницу: «Описание празднества, бывшего по случаю взятия Измаила у его св. г. генерал-фельдмаршала и великого гетмана кн. Г. А. Потемкина-Таврического, в присутствии ея имп. ведичествавеличества и их имп. высочеств, в Петербурге в доме близ Конной гвардии, 1791 г. Апреля 28 дня. В С. Петербурге, с дозволения указного печатано у И. К. Шнора, 1792 года».
 
На обороте заглавного листа стихи, которые после уже не перепечатывались:
</div>
{{poem1||<poem>
Хотя свирепая судьбина,
Строка 785 ⟶ 553 :
Жить будет ввек — Екатерина.
</poem>|}}
<div class='indent'>
Во второй раз ''Описание торжества'' было напечатано в издании 1808 г., ч. IV, iii, с сокращением заглавия и с заменою приведенных стихов, на обороте заглавного листа, следующим примечанием:
Во второй раз ''Описание торжества'' было напечатано в издании 1808 г., ч. IV, <small>III</small>, с сокращением заглавия и с заменою приведенных стихов, на обороте заглавного листа, следующим примечанием:
 
«Для сего торжества составлена была кадриль из 24 пар, в которой удостоили принять участие их имп. выс. великие князья, ныне царствующий император Александр Павлович и в. к. Константин Павлович. Прочие особы обоего пола были из самых знатнейших фамилий, и все в великолепнейшем убранстве». В экземпляре, принадлежавшем самому Державину, он к этому примечанию приписал карандашем: ''«NB. Надобно спросить имена у Абрамова<ref>Астафий Михайлович Абрамов был «домашний секретарь его, находившийся при нем в продолжение многих лет и остававшийся в его доме по самую смерть свою, согласно завещанию Державина» (из «Воспоминаний» В. Панаева, ''Братчина,'' Спб., 1859, стр. 109).</ref>, хотя не все, но сколько их есть»...''
 
Для поверки и дополненья ''Описания'' Державина мы помещаем в примечаниях соответствующиясоответствующие места из другого, более полного с фактической стороны описания праздника, которое было сперва напечатано по-немецки в Minerva, а потом по-русски в ''Москвитянине'' (см. нашу выноску на стр. 380). Иногда представляем также параллельные места из описания Шторха.
 
Стоит заметить, как любопытную черту превратности всего житейского, что о великолепном празднестве 1791 года не было упомянуто ни слова в русских газетах того времени, тогда как данный тем же вельможею в 1779 г. праздник, который в пышности много уступал позднейшему, удостоился подробного описания как в академическом журнале, так и в ''Спбургских Ведомостях'' (2-го июля того же года, № 53). Сколько нам известно, при жизни Потемкина о знаменитом празднестве по случаю взятия Измаила печатно на русском языке только и было упомянуто в ''Московском журнале'', в примечаниях к заглавиям стихов Державина. Причина такого молчания заключалась конечно в могуществе Зубова.
 
Приложенный к ''Описанию торжества'' рисунок, сделанный в оригинале нарочно для нашего издания, изображает внутренность залы, где происходил праздник. Зала до сих пор сохраняет свое прежнее устройство.
</div>