Дневник 1825-26/2 (А. И. Тургенев): различия между версиями
| [непроверенная версия] | [непроверенная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Нет описания правки |
Нет описания правки |
||
Строка 20:
}}
===21/9 августа.===
Вчера подошел к нам трем цесаревич; мы хотели встать, но
он троекратно удержал нас и начал разговор, который кончился через 2 часа с
половиною. Мы почти во все время сидели, а он стоял и от одного предмета
переходил к другому: начали с газет, а в течение разговора доходило было и
до Фотия, до почтеннейших Петра и Ник<олая> Егор<овичей> Свечиных, Есипова,
Бориса Юсупова, Нарышкиной (М<арии> Антоновны), до законов уголовных,
семеновской истории и убийцы Батурина, потом опять к водам и о Польше и ее
духовенстве; словом, о многих и о многом. Он любезен и иногда остроумен.
Сегодня из окна опять остановил меня и напомнил вчерашнее и спрашивал о
слышанной мною проповеди. ..
=== 22/10 августа. ===
В книжной лавке встретил я сегодня Вибекинга, geheimen
Rath und Ritter, известного своими географическими картами, гидравлическими
и механическими работами в разных европейских государствах и, наконец,
теоретическо-практическою гражданскою архитектурою, которой первые три части
и систематический реестр к оным уже вышли, а скоро выйдет и последняя, 4-я.
Я спросил о книге Гете о древностях Рейна и Мейна — и он, вместо
книгопродавца, сказал мне о содержании сей книги. Узнав, кто я, он пригласил
меня к себе на квартиру показать литографические рисунки гражд<анской>
архитектуры и прочесть главу своей книги об истории гражд<анской>
арх<итектуры> в России. Я пошел с ним — и не раскаиваюсь, что пропустил
прогулку и беседу с цесаревичем. В главе о России нашел я много неверностей
исторических и еще более недостаток в местных сведениях и в образе строиться
простого народа; но нашел и много нового, для меня неизвестного о
архитекторах, бывших в России. Многие и из новейших книг, в коих есть
рисунки строений старинных, особливо московских, например Lial описание
Москвы, прошедшего года вышедшее, и прочие ему неизвестны; но многое мог бы
и русский любитель нестарой старины заимствовать из книги Вибекинга. В
чертежах есть и русские, например дворцов и церквей п<етер>бургских, с
показанием архитекторов и времени построения или зачатия. {8} Некоторые
неизвестны; да вряд ли и в России не забыты уже? — Я пожалел, что наша
Академия художеств не знает о сем творении и что государь только на один
экз<емпляр> подписался. Напишу в П<етер>бург о заплате В<ибекинг>у за
экз<емпляр>, доставленный вел. кн. Николаю Павл<овичу>, который получил
только первую часть. Виб<екинг> думает, что гнусные поступки братьев Бадеров
причиною тому, что государь не взял большего количества экз<емпляро>в его
книги, классической и почти единственной в своем роде, ибо она соединяет
историю зодчества в Европе, как-то в Италии, Германии, Англии и Франции, но
и вместе и практическую часть сего искусства и представляет вернейшие планы,
разрезы и исчисления, так что итальянцы-художники учились в Вибекинге
истории построения некоторых зданий, над завершением коих сами трудились.
Чего не преодолеет германское трудолюбие — и в этом их гений, и Бюффрн прав,
что, впрочем, не должно лишать их права на гений, который, по словам поэта,
:::: Еще до начала сраженья победой увенчан.
Когда буду в Мюнхене, то зайду к нему. Он пригласил, чрез меня, и брата.
Сын его служит в Шпейере по той же части, и он написал мне в сей книжке
его адрес — и предворил его обо мне.
Вибекинг служил еще Фридриху Великому, думал о наводнении П<етер>бурга
и интересен для нас еще и потому, что трудами его в 1784 году и частию под
его руководством в 72 листах сняты планы (военно-топографические картины) с
Netzdistricte und Cujavien (nahm selbst auf). Он дал мне и полный каталог
трудов его.
Есть ли бы сочинения его об архитектуре всех народов не были так дороги
и огромны, то их можно бы было взять с собою в руководство при путешествии в
Германии, Франции, Англии, Гишпании и Италии — и они служили бы вернейшим
указанием на чудеса зодчества в разных веках и у разных народов. Ничто не
образует так и самый вкус — после настоящего созерцания.
Вчера был он у вел. князя и много говорил о наводнении петербургском и
о средствах отвратить оное на будущее время; но ни одного из предложенных не
одобряет, а своего не предлагает, ибо не знает местного положения, хотя и
описывал Кронштадтскую пристань и снял с оной такие планы, коим и государь,
который видел его при Наполеоне в Эрфурте, удивился и сказал ему, что не
понимает, как он мог достать их — ибо в России, по мнению государя, хранятся
они в строгой тайне. Гр. Румянцев в Эрфурте же предлагал Виб<екинг>у взять
на выучку 10 русских инженеров; он принял предложение, условие подписано; но
он повидался с Сперанским — и из П<етер>бурга написал к нему гр. Рум<янцев>,
что ничто не состоялось и что контракт разрушается. — Впоследствии это
послужило к счастию Виб<екинга>, ибо что подумали бы вестфальский король и
Наполеон, узнав о сношении его с русским правительством.
Виб<екинг> сказывал мне также, что еще не доплачено 10 т<ысяч> франков
за телескоп дерптский и что художник намерен обратиться к государю (написать
к Мойеру о сем).
=== 24/12 августа. ===
Вибекинг познакомил меня с Шеллингом. Я не ожидал
встретить в К<арлобаде первую теперь мыслящую голову в Германии. Он
пригласил меня к себе. Я просидел у него с час. Говорили о Бадере, а
Шел<линг> рекомендовал мне участь проф<ессора> виленского Голуховского,
которого очень хвалит. Я справлялся о нем у гр. Нессельроде и завтра успокою
Шеллинга.
Он издает новое сочинение в 3 частях. Теперь живет, но не служит, а
только учит, в Эрлангене…
=== 25/13 августа. ===
Ввечеру Шеллинг подошел ко мне и с таким добродушием
говорил со мною о своей философии, о содержании издаваемой им ныне книги, в
которой изложил он всю систему свою, как о трансцендентальной, так и о
нравственной философии, и о религии, понятным образом и для дилетантов. Он
избрал форму мифологических исследований — для того, что в ней все соединить
можно и перейти к началу всего. {9} Обхождение его так ободрило меня, что я
спросил у него о причине ссоры его с Якоби, которого люблю и уважаю за
некоторые страницы в его Вольдемаре и за понятное изложение нравственной
системы Канта. Якоби виноват, ибо начал нападение на Шел<линга> и начал в то
время, когда был президентом Академии, коей Ш<еллинг> был только членом,
следовательно > почти подчиненный ему. Не называя его, а только ясно
обозначая его книгу, он называл его безбожником. Шел<линг> отвечал ему.
Теперь он является снова на поприще интеллектуального мира, с полною
системою мнений своих, уже не отрывками и не в облачной терминологии
изложенною, но ясно и открыто. Теперь, говорит он, пусть судят меня, мою
религию, начала, на коих воздвигаю мою систему.
Я спросил его, задолго ли до своей знаменитости, или до появления
первой книги его, был он учеником Фихте, полагая, по изданной о нем
биографии, что он у него в Иене учился. Но Шел<линг> отвечал, что он не был
учеником Фихте, а только один раз слушал его лекцию, желая воспользоваться
блистательным способом преподавания лекций Фихте, что о сем ошибочно сказано
было в Conversations-Lexicon и что он не учеником Фихте, а товарищем его был
в Иене. Шел<линг> уверяет, что он совсем неожиданно для него сделался
начальником филос<офской> партии и произвел в то время такое действие на умы
в Германии, дав им новое направление в области метафизики, что теперь
почитает он своею обязанностию предложить все начала свои удовлетворительным
для всех образом и для того издает свою книгу, которую пришлет ко мне в
Париж.
От философии перешли мы к другим отраслям германской словесности и
признавали ощутительную скудость оной в наше время. Между историками едва
можно поименовать Раумера, но и его книга наполнена рассуждениями
поверхностными и полуистинами. Герен давно ничего нового не издал, а книга
его о Греции — недостойна старших сестер своих, то есть первых частей его Идей
о Европе и Азии. Риттер в географии более всех теперь отличается своим
всеобъемлющим взором, но и он сбился на мифологические догадки, в другой
книге. Один блистает человеколюбием и обширными сведениями — Нибур, из
государственных советников в Берлине сделавшийся профессором в Бонне. Он
предпочел Древний Рим — кормилу правления, которое держал неверною рукою.
Это явление принадлежит нашему времени. {10}
Расставшись с Шеллингом, я встретил гр. Нессельроде, который увел меня
к Зонтагу, высочайшее место из здешних окрестностей. Сперва остановились мы
у так называемого Вавилона и заказали шоколад, для возвратного пути. И
отсюда виды уже прелестные с обеих сторон: с одной — Карлсбад виден до
самого Постгофа, с другой — отлогие горы, испещренные разноцветными нивами,
деревеньками, мимо коих пролегает дорога и в Эгру, в Лейпциг и в другие
места. 160 сажен еще до трех крестов, кои снизу кажутся весьма в близком
расстоянии и от Вавилона и от Зонтага. От трех крестов вид самый разительный
и прелестный, хотя Зонтаг около 400 сажен выше их. Они не окружены
деревьями, которые заслоняют лучшие точки с Зонтага. Мы пробыли здесь до тех
пор, как уже совершенно смерклось и окрестности скрылись от глаз наших:
только один огонек блистал вдали и вблизи на различных возвышениях. Взошла
луна и осветила нам слабым светом своим возвратный путь наш. Вся прогулка
продолжалась около трех часов, а мы отдыхали менее получаса на дороге.
Сюда буду чаще взбираться и один с книгою или с своими мыслями, с
мечтами и с чувствами, которым душа в сих местах так охотно и свободно
предается.
Послал сочинения Эберта {11} с гр. Шадурским к Булг<акову>. Писал к
нему, к Кар<амзину> и к Путяте, со штафетою вел. княгини к Нефед<ьевой> и к
Молово…
=== 26/14 августа. ===
После обеда опять я долго гулял с цесаревичем и говорил
опять много и о многом: военные поселения. Я уступил ему тетрадь о военных
пос<еления>х. Кажется он не расположен к ним. Замечания его о полку, который
в сражении потеряет половину — и тогда деревня, к которой он приписан,
опустеет. Неуравнительность в растрате людей. О семеновской истории. О М.
Орлове и о его ланкастерских таблицах. Хвалит Воронцовские и удержал и ввел
и употребляет их по сие время у себя. Глинка. Не определен инспектором в
Каз<анский> корп<ус>, хотя цес<аревич> и представлял о нем гос<ударю> по
желанию Коновницына. Я старался оправдать Гл<инку> и выставить его в
настоящем виде, как энтузиаста ко всему доброму, не вмешивающегося в
политику. {12} — Лунин. Н. Муравьев. Поездка их в военные поселения.
Старался оправдать их, особливо Мур<авьева>. — Андреевский! — Греч, которого
цес<аревич> смешивал с однофамильцем его. — О Сперанском. Отзывы о
Карамзине. Фовицкий сказывал мне, что читает ему ежедневно его «Историю».
Обед в день св. Георгия и в два полковые праздника.
Расставшись с велик<им> кн<язем>, я опять пошел к Зонтагу, но уже
прямою дорогою, по тропинке весьма узкой и каменистой. Я с трудом и усталый
взобрался по крутизне горы и вышел на дорогу уже между трех крестов и
Зонтагом. Не доходя до него, сел отдохнуть на скамью, с которой, чрез
деревья, смотрел на заходящее за горы солнце. У трех крестов. Отсюда
свободно открывалось предо мною почти полукружие всех окрестностей
Карлсбада. Гора одна над другою воздымаются; а вдали кое-где от лесных
испарений курился фимиам тому, который висит над головою моею между двумя
разбойниками! Здесь, в сии блаженные минуты, я все постигаю и конечно не
слабым умом, но чувством и тою душою, которой возношусь над сими горами и
падаю к ногам распятого!
Взбираясь сюда я намеревался, отдыхая на скамье, прочесть несколько
страниц из Жан-Поля, которого ношу с собою, но что скажет он мне, что бы
теперь сильнее не отозвалось в моем сердце!
От трех крестов (386 сажень от Зонтага) спустился я в Вавилон, еще 133
сажени ниже трех крестов. Солнце совсем уже закатилось. Часть неба покрылась
ярким пурпуровым цветом. Начинало темнеть и в воздухе распространилась уже
вечерняя свежесть. Я дождался у камер-обскуры луны. Она взошла и осветила
другим светом потемневшие леса и горы. Все было тихо и в душе моей и в
окружавшей меня природе. Я насладился еще несколько минут и сею
красноречивою тишиною, и благодатным влиянием прекрасного вечера и
неизобразимых теней, рисовавшихся между лесов, долин, и наконец какою-то
торжественностию прохладной ночи. — Взор мой старался проникнуть вдаль, но
бледный свет луны ему не благоприятствовал. Я пошел в палатку, и добрый чех
напоил меня опять шоколадом. В 8 часов я начал по большой дороге спускаться
к городу, один, по горам, окруженный дремотою лесов…
=== 29/17 августа. ===
Сегодня познакомился с Багезеном, датским поэтом автором
«Партенанцы» и разных мелких стихотворений, более эротических. Он за 34 года
пред сим путешествовал с Карамзиным, помнит его. {13} Знает Блудова,
Мих<аила> Орлова. С восхищением, со слезами на глазах говорил о принцессе
Ловиц — и теперь, по словам его, закроет глаза навеки, ибо другого,
подобного ей ангела, уже более на земле не увидит. Готовит какую-то новую
поэму, отдохнув 15 лет после издания последнего своего сочинения. О
теперешней нем<ецкой> словесности говорит с сожалением; даже и ученые труды
Гете, о которых я ему напомнил, по его мнению не заслуживают той славы, коею
возвеличили их литераторы-журналисты, ожидая такой же похвалы и от Гете. 34
года странствует Баг<езен> по Европе и знакомится со всеми; от кедра — до
пиона; от Наполеона — до меня…
=== 30/18 августа. ===
Сегодня был у меня два раза Багезен. Поутру просидел
более двух часов и помешал мне гулять, и с час после обеда. О чем и о ком не
говорил он? — О литературе судит здраво и, кажется, беспристрастно.
Шеллинга, ни его философию — не любит, и совершенно винит его в ссоре с
Якоби, называя последнего немецким Платоном (Статья в Ж. Поле «Jakobi, der
Dichter und Philosoph»). Он восхищается нравственным характером Якоби и
изображает его мудрецом в жизни и в сочинениях. Я рад, что нашел подобное
моему мнение о Якоби. Ж. Поля описывает, как уже отцветшим, сухим и педантом
в обращении. Знавал Наполеона, Лафайета, Benj. Constant, Mad. Stahl и отца
ее. Долго жил в Париже, но выговор сохранил датский. Обещает издать
15-летний плод трудов своих. Страдает и пишет беспрестанно. Знавал Фихте и
рассказал мне любопытное первое знакомство Фихте с Кантом* Он желал
представиться германскому Аристотелю и обратить его внимание к себе, приехал
в Кенигсберг и прежде, нежели пошел к нему, решил сделаться ему известным
произведением оригинальным, заехал в трактир и написал первое свое
сочинение: О религии.
Кант прочел, изумился, и Фихте сделался его частым собеседником в
пребывание свое в Кен<игс>берге…
===1 сентября/19 августа.=== Багезен читал мне свои стихи в ответ на послание
к нему шведа Бринкмана. Последнее более мне понравилось. Оно короче ответа и
в нем более огня. Баг<езен> напротив утомил меня 36 страницами.
После обеда Вибекинг показывал мне сочинение свое и планы водяным
строениям — uber die Wasserbaukunst; {14} тут видел я и доктора Пешмана,
которого совету последую завтра.
Я заходил к мюнхенскому еврею — и видел у него шпагу принца Евгения,
осыпанную бриллиантами, с французским имперским орлом. Он продает ее за 1500
дукатов. В мантии его, которую он носил, как вице-констабль, в Мюнхене
играют на театре, при представлении «Жанны д’Арк» — Sic transit gloria
mundi!
Виб<екинг> показывал мне венского ценсора (Рупрехта), который
осматривает все книжные лавки в империи; доносит о запрещаемых Меттерниху.
Недавно и здесь взято полицией книг на 2 т<ысячи> гульдинов у книгопродавца.
Виб<екинг> уверяет, что ни горничная девка, ни камердинер, без совета
Рупрехта, к императору не принимаются.
В Париже кланяться от Виб<екинга>-Cuvier и директору des ponts et
chaussees <пропуск > и осмотреть институт его в 12 часов.
=== 2 сентября/20 августа. ===
Сегодня видел я у Шпруца Шеллинга и - Дюпора,
дружно разговаривающих; заметил Ч<аадаев>у расстояние между головою одного и
ногами другого; {15} но приятель мой отвечал мне: Есть, однако, между ними
нечто общее: Tous les deux ont ete dans les espaces? Дюпор оставил свое
ремесло и с блистательной сцены, на которой видела его вся Европа, сошел в
мирную долину, близ Вены; купил себе там домик и живет в нем с миловидною
женою своею, в полной независимости, благодаря ногам своим. Вот и еще с
Шеллингом сходство: в нем практическая философия — в том умозрительная. Кто
из них довольнее своею участию? Пантеист ли — или le premier caracoleur de
l’Europe, как называет Дюпона Лафероне.
«La religion etant la raison des choses», comme le dit M. de
St.-Martin, «aucun developpement interieur ne pourrait etre interdit par
elle». Вот ответ обскурантам и всем тем, кои хотят противиться успехам
просвещения, ответ католическим правителям, кои думают удержать свет
реформации, во все поры во владения их проникающий и никакими заставами,
цензорами и военными массами не отразимый. Напротив: в Австрии и в России
блеснул он в последнее время со штыками, кои победа вынесла из бурной
Франции…
В Байрейте видеть J. Paul. Сказать ему, чтобы не переменял ничего в
своих сочинениях при новом издании, чтобы скорее напечатал полное издание;
ибо он очень болен и может умереть скоро. Два замечания на его замечания в
критике на Mad. Stahl о нем<ецкой> литературе…
=== 4 сентября/23 августа. ===
Город пустеет примерным образом. На улице нашей,
самой многолюдной, уже мало движения. Только поутру, во время обедни, город
оживился. Ввечеру, когда зажглись огни, мало их было видно в окнах. В
Саксонской зале обедали, кроме нас, только уже двое. Пасмурная погода и
дождь навели грусть и на меня. Гулял мало и, возвратившись скоро домой,
принялся читать Державина, который напомнил мне детство, или по крайней мере
первую молодость и брата Андрея. Я читал его с ним на берегу Волги и
Колмогора. Памятник Герою — памятен душе по первым впечатлениям, им
произведенным. Мы читали его в ссылке — прежде нежели знали жизнь Репнина.
===27 августа/8 сентября.===
Купил книжку Багезена "Der Karfunkel oder
Kling-Klingel Almanach", {16} по рекомендации Куно, который подарил мне свое
сочинение, и досадую, что бросил деньги по пустому и потерял 1/4 часа на
чтение. Как можно так несчастливо подражать Ж. Полю и написать 100 глупых
сонетов в насмешку над сонетистами того времени в Германии (1809 года). В
досаде пошел к автору ее. Но страдания его физические удержали меня от
упреков; а он, как обыкновенно с автором случается, о худшем своем
произведении говорит мне как о примечательнейшем, и полагает, что эта книжка
подействовала на вкус той эпохи и удержала сонетистов. Главные из известных
осмеянных авторов суть: Тик, Шлегель, Вагнер и проч. Но, кажется, он имел в
виду и философов: по крайней мере имена их тут так, как и m-me _Сталь_, под
именем m-me _Dacier_. Каламбур, которым автор очень доволен…
===9 сентября/28 августа...===
Я встретил Шеллинга на дороге к Постгофу,
долго разговаривал с ним о сочинениях St.-Martin; он читал некоторые из них;
нашел в них свои мысли — и не хочет читать другие до тех пор, пока не издаст
полную систему свою, дабы не мешать развитию собственных мыслей своих, так
как он не читает почти ничего из области философии и мистики. Он называет
St.-Martin — ein geistiges Cadaver потому, сколько я понял, что в нем много
истинного духа; но не развитого, сокрытого в мертвой шелухе. Он не успел или
не мог раскрыть все, что было в нем духовного.
Шел<линг> сказал мне, что жалеет, что не может объяснить хода или,
лучше, внутреннего развития своей системы, — а я еще более о сем жалею, ибо
его словесное объяснение послужило бы мне при чтении книги его в Париже…
----
==13/1 сентября.==
В первый раз ходил к колодцу кислой воды, Sauerbrunnen, который устроен параллельно с дорогою в Постгоф, в итальянском вкусе. Простой народ пьет эту воду вместо квасу, особливо в жаркие дни, и уверяют, что и в жар она не вредит и <не> простужает.
После обеда с Моденом и с Сережей ездили за 2 часа отсюда в Эльбоген,
Строка 56 ⟶ 389 :
Conv-Lex и Шиллера «Wallenstein».
==17/5 сентября...==
Между тем как в отчизне всякий нищий, каждое поле, худо обработанное, свежие развалины или явная нищета деревни, или слух о
злом притеснителе-помещике смущают его <путешественника> душу и располагают
Строка 77 ⟶ 411 :
необработанными, за сто верст пришли садить их!..
==18/6 сентября...==
После обеда ходил я сегодня (в воскресенье) в Schiessengesellschaft близ Kleinversailles и видел здешних стрелков, в цель
на 200 и 100 сажень попеременно стреляющих. Общества сии существуют издавна
Строка 93 ⟶ 428 :
наследников…
==19/7 сентября...
Писал сегодня к Жихар<еву> и к Кар<амзину> и послал и гравюры Бруни с Тютчевым… Последнюю ночь проводил в К<арлс>баде. Вечер
сидели у нас Моден и Чаадаев. После обеда был я у Тютчева и со слезами
Строка 106 ⟶ 442 :
— храни меня до радостного утра!..
==20/8 сентября...==
Выезжаем в <пропуск> часов. Прости Карлсбад с твоими источниками, с твоими горами, о которых воспоминание сохранится в душе моей
вместе с теми впечатлениями, кои имела она, и с чувствами, которые в ней
Строка 116 ⟶ 453 :
кто на закате бурного дня ищет успокоения…
==22/10 сентября. Барейт...==
Потом прошли к Ж.-П. Рихтеру. Жена и дочь его нас приняли. Через три минуты вошел в очках, под глазным зонтиком, худощавый
старичок больной наружности, в котором едва ли можно бы узнать Ж. Поля по
Строка 131 ⟶ 469 :
его, хотя и желали бы продолжать беседу приятную и любопытную… {17}
==25/13 сентября...==
В Ганау приехали мы около двух часов и, отобедав, тотчас пошли смотреть город, а я, несмотря на праздник, зашел в открытую
книжную лавку - и что увидел на двери? Портрет З<анда>, дурно
Строка 197 ⟶ 536 :
театра другая забава; улицы наполнены гуляющими. — До завтра.
==26/14 сентября.==
Рано поутру гулял с братом и заходил в Romer, где видели залу, в которой собирается теперь магистрат здешний, когда прежде
собирались курфюрсты. Их гербы и места еще сохраняются. Потом были в зале,
| |||