ЕЭБЕ/Гейне, Генрих: различия между версиями

'''Гейне,[[Файл:Brockhaus Генрихand Efron Jewish Encyclopedia e6 273-0.jpg|thumb|200px|''' Генрих Гейне''']]

'''Гейне, Генрих ''' (собственно Герц, как он был назван по имени своего дяди, в домашнем обиходе Гарри) — великий немецкий лирик и публицист; род. 13 декабря 1799 г. (впрочем, эта дата недостоверна) в Дюссельдорфе, ум. 17 февраля 1856 г. в Париже. Г. воспитывался в доме своего отца, купца Самсона Г., в общем мало влиявшего на его развитие, и молодой Г. находился под преимущественным влиянием своей матери Бетти, урожден. фон Гельдерн, и дяди Симона фон Гельдерна, своеобразного чудака, воспитанника иезуитской коллегии, библиомана. В семье обрядовый еврейский ритуал уживался с оторванностью от еврейск. народной жизии; остатки этой традиции смешивались в матери, свободомыслящей деистке, с идеями революции и рационализма, который сделал ее чуждой поэтическим замыслам сына; он рос в этом мире противоречий, учился в монастырской школе у францисканцев, в лицее у французских эмигрантов и был слабо знаком с элементами др.-еврейского языка. В 1815 году отец повез Г. в Франкфурт для подготовления его к коммерческой деятельности, и здесь Г., до тех пор не знавший в относительно свободном Дюссельдорфе бремени еврейск. бесправия, впервые столкнулся с горем евр. жизни. Тяготясь своей службой сначала в банкирской конторе, затем в бакалейном складе, Г. бежал к родителям, по просьбе которых его принял к себе на службу дядя, Соломон Г. (брат отца), гамбургский банкир, вскоре за тем пытавшийся устроить для Г. самостоятельное дело; но комиссионная контора под фирмой Harry Heine & С° не имела успеха, что гораздо меньше огорчало поэта, чем безуспешная любовь его к дочери банкира, оставившая глубокий след в его поэзии. Торговые неудачи послужили толчком к переходу Г. на другой путь, и в течение 1820—1825 гг. он, пользуясь поддержкой со стороны дяди, учился на юридических факультетах в Бонне, Берлине и Геттингене, где получил звание доктора прав. Впрочем, поэт не питал больших симпатий к юриспруденции, которую он охарактеризовал как «железные параграфы эгоистической правовой системы». В это время уже появились его «Gedichte» (1822), мало кем замеченные, а также трагедии (1823) «Almansor» и «Radcliff» (с «Lyrisches Intermezzo»), обнаружившие наряду с сильным влиянием романтики уже самостоятельное дарование. В Берлине Г. вошел в литературные круги, где евреи в то время занимали известное положение; преклонение перед Гете сблизило его с кружком Рахили Варнгаген ф. Энзе, и он бывал в доме Фейтов, где познакомился с Гансом, Леманом и Мозером, который сделался его ближайшим другом. Знакомство с литературным Берлином, с кружком байронистов в салоне баронессы Гогенгаузен, с романтиками (Граббе), идейный подъем в университете, где Г. слушал Гегеля, эстетика Вольфа, идеи санскритолога Боппа составили значительнейшие моменты в его развитии. Попытка написать роман из жизни евреев 15 века — «Rabbi von Bacharach» — не удовлетворила самого поэта. Как раз в это же время встреча с новыми людьми укрепила в Г. евр. национальное сознание. Мозер, которого Г. охотно сопоставлял с Натаном Мудрым, равно как другие молодые люди его кружка — Маркус, Эммануил Вольф, — примкнули к основанному в то время и руководимому ими при ближайшем участии Цунца «Verein für Cultur u. Wissenschaft der Juden»; на учрежденных этим ферейном курсах Г. преподавал в течение нескольких месяцев историю, и Соломон Мунк был одним из его учеников; Г. не удалось написать для журнала этого общества задуманные им статьи, хотя он долго собирался «высказать здесь в пространной статье все великое еврейское горе» (письмо к Мозеру). Но воодушевлявшая основателей общества идея синтеза еврейской традиции с новейшей общечеловеческой культурой при первом столкновении с реакционными мероприятиями правительства обнаружила свою практическую слабость; кружок захирел, и не один из его главарей вскоре покинул еврейство (см. Ганс). 28 июня 1825 года в Гейлигенштадте Г. перешел в лютеранство. Его письма того времени (особ. к Мозеру) полны самобичующих объяснений этого тяжелого шага. Еще недавно, в дни создания «Альмангора», еще полного боевого сознания национальной стойкости и непреклонности, Г. заявлял Мозеру, что «счел бы ниже своего достоинства и пятном для своей чести, если бы позволил себе креститься для того только, чтобы получить должность в Пруссии»; теперь он пишет: «Мне было бы очень больно, если бы мое крещение могло представиться тебе в благоприятном свете. Уверяю тебя, если бы законы разрешали красть серебряные ложки, я бы не крестился. При свидании — подробнее об этом. Прошлую субботу я был в синагоге и имел удовольствие своими ушами слышать, как д-р Саломон метал громы против крещеных евреев, особенно клеймя то, «как они из-за одной надежды получить должность (ipsissima verba) впадают в соблазн изменить вере отцов своих». Уверяю тебя, проповедь была очень хороша, и я собираюсь на днях посетить его». Никаких практических выгод от своего крещения, однако, Г. не получил. Шумный успех «Reisebilder» (томы I и II, 1826—1827) утвердил его в сознании своего истинного призвания; не так очевидны, но несомненны были еврейские черты дарования, столь блестяще проявившегося в этом своеобразном путевом дневнике с его небывалой в немецкой литературе едкостью бичующего остроумия, яркостью нового прозаического языка и глубокой прочувствованностью наряду с язвительным презрением к модной чувствительности. Еще шире и глубже был успех «Buch der Lieder» (1827), лирического сборника, по мотивам и форме тесно связанного с немецкой народной поэзией, недавно вызванной к жизни романтиками, и в свою очередь — благодаря музыке многих композиторов — внедрившуюся в народный обиход немцев. Почти одновременно с «Книгой песен» появилось «Buch Le Grand», восторженный панегирик Наполеону. «Путевые картины» — сперва в Геттингене, затем в других немецких городах и государствах — были запрещены; преследования грозили и личности автора, и Г. переехал в Англию; затем он провел сезон в Нордернее, результатом чего были новые главы «Reisebilder», а осенью 1827 года, приняв на себя по предложению барона Котты редактирование газеты «Politische Annalen», переехал для этого в Мюнхен. Редакторская деятельность Г. не была удачна; писал он мало и начал думать ο государственной службе, стараясь получить кафедру, для чего смягчил тон газеты и через Котту пытался убедить баварское правительство в том, что автор «Reisebilder» уже не тот, чем был раньше. Третий том, явившийся результатом путешествия по Италии и после отказа от мюнхенской деятельности, не подтвердил, впрочем, этой перемены: книга была запрещена, автор же, опасаясь оставаться долее в Берлине, переехал в Гамбург, а затем на Гельголанд, где его захватило потрясшее его, как и многих его единомышленников, известие об Июльской революции. Отголоском этих настроений и еврейского погрома в Гамбурге явились «Nachträge zu den Reisebildern», где недавняя легкость сатиры сменяется более глубоким отношением к вопросам политики и общественности. К тому же времени относится лирический сборник «Neuer Frühling», которым поэт как бы надолго прощался с лирикой, чтобы уйти в боевую публицистику. Несмотря на резкость брошюры «Kahldorf über den Adel», Гейне еще не потерял надежды на должность, пытался даже стать синдиком гамбургской думы, и лишь когда пребывание на родине сделалось для него слишком тяжелым, он в мае 1831 г. переехал в Париж. Здесь с небольшими перерывами Γ. пροвел вторую половину своей жизни. Соломон Г. дал ему — не без личных соображений — возможность эмигрировать и посылал ему необходимые средства к существованию; кроме того, Г. получал с 1836 г. до Февральской революции пенсию из французского министерства иностранных дел; было бы несправедливо видеть в этой пенсии своего рода подкуп со стороны франц. правительства. В Париже Г. обнаружил со всем блеском свои несравненные публицистические дарования. Из его французских статей и корреспонденций в немецкие газеты (особ. Allgemeine Zeitung) составился ряд книг: «Zur Geschichte der neueren schönen Litteratur in Deutschland» (1833); «Der Salon» (1835—1840); «Die romantische Schule» (1836); «Shakespeares Mädchen und Frauen» (1839); «Ueber Börne» (1840). Сам Г. в это время сгруппировал вокруг себя всех идейных деятелей освободительного движения. Раскрывая перед французскими читателями глубину немецкой философии, блестящий период которой близился к концу, и новой немецкой поэзии, воспитывая германскую публику в духе понимания и усвоения тех художественных форм, которые даны были к этому времени французской литературой, Г. является, таким образом, примиряющим посредником между двумя культурами, и роль его в этом отношении сравнивали с ролью испанских евреев, таким же образом стоявших некогда между испанцами и маврами. Освободительное движение в политике, известное под именем «Молодой Германии», нашло на первых порах в Гейне, наряду с Берне, своего литературного вождя. Устойчивым это главенство быть не могло: идейный демократизм Г. всегда сталкивался с аристократизмом его вкусов, с эстетизмом непосредственных ощущений; движение от литературной и идейной борьбы быстро шло к борьбе физической, осуществленной в 1848 году; неприятные особенности характера Г. мешали его близости с людьми, которые являлись для него воплощением демократической непреклонности и моральной суровости. Из них на первом плане был Берне, против которого — после непродолжительной близости — Г., дождавшись, впрочем, его смерти, направил едва ли достойный памфлет. Столкновения Г. с немецкой радикальной эмиграцией, конечно, не делали его менее опасным для германских правительств — и цензурное запрещение, объявленное в 1835 г. Союзным советом произведениям «Молодой Германии», прежде всего коснулось Г. Другие неудачи преследовали его: смерть Рахили Варнгаген, пожар в Гамбурге, истребивший его рукописи, доверенные матери, в том числе неизданное окончание романа «Rabbi von Bacharach», вынужденный разрыв с родиной — все это не искупалось ростом его славы, теперь уже общеевропейской, и возрастающей любовью к Франции. Среди его обширных литературных связей — здесь достаточно из интимных друзей его назвать Мюссе, Дюма-отца, Бальзака, Жорж Занд — было также немало выдающихся евреев: напр. Александр Вейль и А. Мельс. На личной почве он разошелся с Мейербером, которого не раз высмеивал печатно, и с Лассалем. В 1841 г. Г. повенчался с Матильдой (собств. Евгенией) Мира, типичным созданием парижского бульвара, не имевшей и не хотевшей иметь представления ο духовной жизни и значении нежно любившего ее Г. Тем временем здоровье его становилось все хуже и хуже, но литературная деятельность не прекращалась. Последовательно появляются: «Neue Gedichte» (1844) и в приложении к ним «Deutschland, ein Wintermärchen», сатирическая поэма, зло изображающая родину, которую поэту удалось вновь увидеть во время его пребывания украдкой в Гамбурге в 1844 г. Столь же язвительны общественно-литературные обличения в «Atta Troll» (1847). Между тем новые цензурные запрещения ухудшают материальное положение Г.; смерть дяди, помогавшего поэту, и с 1848 г. тяжелый нервный недуг окончательно берут верх над полной жизни натурой поэта: последние восемь лет жизни он провел в постели — «матрацной могиле», которая, однако, будучи могилой тела, не была могилой духа. Невероятные физические страдания не только не угасили творчества Г., не только не лишили его способности увлекаться женской красотой, проявлением чего была его мимолетная любовь к офранцуженной немке Камилле Сельден (La Mouche), но и окружили его ореолом мученической стойкости в этих тяжелых условиях. Дух его прояснился, он вновь нашел самого себя, и вплоть до конца жизни он сохранил не только душевную ясность и бодрость, но и возвышенный юмор, прежде всего не щадивший его самого. В «матрацной могиле» были написаны мемуары, «Götter im Exil», «Der Doktor Faust» (1851), «Geständnisse»; отсюда же вышел ряд лирических произведений — «Lazarus», «Letzte Gedichte», «Lamentationen», — объединенные в «Romanzero» (1851). К этому циклу произведений относятся и «Hebräische Melodien», которыми в заключение своей деятельности Г. дал как бы выражение глубокой связи своего духа с еврейством. Бытовая современность и исторические воспоминания равно отразились в этих стихотворениях, из коих «Jehuda ben Halevi» явно навеян книгой Мих. Закса «Die religiöse Poesie der Juden in Spanien».