Мертвецы пустыни (Бялик; Жаботинский): различия между версиями
[непроверенная версия] | [непроверенная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
ChVA (обсуждение | вклад) м Форматирование шаблона «О тексте» |
ChVA (обсуждение | вклад) м оформление |
||
Строка 15:
{{poemx|Мертвецы пустыни|
{{
{{
То не косматые львы собралися на вече пустыни,
То не останки дубов, погибших в расцвете гордыни,
В зное, что солнце струит на простор золотисто-песчаный,
В гордом покое, давно, спят у темных шатров великаны.
Вдавлен под каждым песок, уступивший тяжелой громаде;
Крепок их сон на земле, и уснули в воинском наряде
Каменный меч в головах, закинуты копья за спины,
Дротики лесом торчат из песка, словно роща тростины.
Строка 53:
Может быть, некогда в прах иссушат их ветры востока,
С запада буря придет и умчит его пылью далеко,
До городов и людей донесет и постелет, развеяв,
Там первозданную силу растопчут подошвы пигмеев,
Вылижет прах бездыханного льва живая собака,
Строка 60:
Зной и затишье. Но вдруг, иногда, на просторе песчаном
Черная тень промелькнет, поплывет над поверженным станом,
В ширь и в длину, и вокруг очертит во мгновение ока
И неподвижно замрет над одним из уснувших глубоко.
Сам он и нá семь локтей в окружении все потемнело;
Строка 80:
Спят исполины. Ни звука. Пустыня застыла в покое.
Или, бывало, чуть полдень окутает степь, темно-синий
Выполз узорчатый змей, из великих удавов пустыни,
Выполз, и свился в кольцо, блестя чешуей расписною;
Строка 90:
То — встрепенулся, рванулся, пополз с тихим свистом шипенья,
Быстро толчками скользит, извивая упругие звенья,
Вдруг — перестал, и на треть поднялся, как обломок колонны
Столп из кумирни волхвов, письменами волшбы испещренный,
И золотистой повел головою, от края до края
Строка 97:
К небу нахмурены брови грозно, и гневно, и смело;
Вспыхнула в глазках змеиных, зеленым огнем пламенея,
Искра шипящей вражды, заповедной от древнего змея,
Легкой волной прокатился трепет безмолвного гнева
От расписного хвоста до разверстого черного зева,
Строка 127:
Сон их тяжел и глубок, и не дрогнет ни волос единый,
Словно б их тенями копий, как сетью, земля прикрепила.
Долго глядит он на них: величава дремучая сила,
Вдруг колыхнул головой — и, гремя, раскатилось рыканье,
И необъятно кругом по пустыне прошло содроганье,
Строка 133:
И мириадом громов ответили гулко просторы,
Где-то заплакали совы, где-то завыли шакалы,
Ужас и трепет, и вопль наполнил равнину и скалы
То застонала, полна вековых несказанных уныний,
Устали, голода, боли, — жалоба старой пустыни.
Строка 163:
Все закружилось, как пыль, в безумном кольце урагана.
Вдоль по рядам исполинов проносится гул пробужденья,
И от земли восстает мощный род дерзновенья и брани,
Строка 171:
Ширясь, гремит и гремит, и несется над бурей далеко:
Род последний для рабства и первый для радостной воли!
Мы разбили ярем, и судьбу мятежом побороли;
Строка 177:
И ушли мы сюда, и пустыня нам матерью стала.
На вершинах утесов и скал, где рождаются бури,
Нас учили свободе орлы, властелины лазури,
Пусть замкнул Он пустыню во мстительном гневе Своем:
Все равно — лишь коснулись до слуха мятежные клики,
Пусть покинул нас Бог, что когда-то клялся: Не покину!
Пусть недвижен Ковчег, за которым мы шли в оны лета
Мы без Бога пойдем, и взойдем без Ковчега завета.
Гордо встретим Его пепелящие молнией взоры,
И наступим ногой на Его заповедные горы,
И к твердыням врага — кто б он ни был — проложим дорогу!
Голос бури взывает: «Дерзайте!»
Пусть от бешенства скалы рассыплются комьями глины,
Пусть погибнут из нас мириады в стремленьи своем
И страшно ярится пустыня, грозней и грозней,
И вопли страданья и ужаса мчатся по ней,
Как будто бы в недрах пустыни, средь мук без числа,
Рождается Нечто, исчадье великого зла…
Строка 217:
Снова лежат исполины, недвижна несчетная сила;
Светел и ясен их вид, ибо с Богом их смерть примирила.
Буря холмы намела и тайну сокрыла навеки.
Изредка только наездник-араб пред своим караваном
Строка 223:
Сросся с конем и летит, что птица, по шири безбрежной,
Мечет копье в вышину и ловит рукою небрежной.
Чудится
Он, настигая, хватает, и вновь отпускает на волю…
Вот уж они на холме, далёко, чуть видимы глазу…
Вдруг
Дико взвился на дыбы, как в испуге вздымаются кони,
Всадник нагнулся вперед
Миг
И, как из лука стрела, несется дорогой обратной.
Вот доскакал до своих и поведал им тайну равнины.
Внемлют, безмолвно дивясь, рассказу его бедуины,
Ждут, чтоб ответил старейший
Долго молчит он
Видел ты дивных людей; их зовут Мертвецами Пустыни.
Древний, могучий народ, носители Божьей святыни,
Но непокорно-горды, как хребты аравийских ущелий,
Шли на вождя своего, и с Богом бороться хотели;
И заточил их Господь, и обрек их на сон без исхода
Грозный, великий урок и память для рода и рода…
Есть на земле их потомки: зовут их народом Писанья».
Молча внимают арабы загадочной правде сказанья;
Лица их полны смиренья пред Богом и Божиим чудом,
Дума в глазах
Долго сверкают, как снег, издалека их белые шали;
Грустно кивают верблюды, теряясь в мерцаниях дали,
|