Рассказы (Шаврова): различия между версиями

{{Отексте

| АВТОР = Елена Михайловна Шаврова

Но она, не обращая на них внимания и почти такая же пунцовая, как ее рубашка, стояла опершись о плечо Ивана Аркадьевича и своим высоким, возбужденным голосом уверяла его, блестя глазами, что любит опасность!

 

 

— Нелли непременно где-нибудь сломает себе шею, — вставила старшая сестра с убеждением. Но Нелли только смеялась и опять взялась за весла.

— Ах, как я люблю быструю езду!

 

 

А потом ничего нельзя было разобрать.

Обедали в прохладной, полутемной от закрытых ставен столовой. Нелли бросилась целовать маркизу, переодевшуюся к обеду в полосатое платье, отделанное прошивками и лентами.

 

 

И маркиза улыбнулась, целовала Нелли, и казалось, нет в мире женщины счастливее ее.

 

 

Нелли говорила все это так мило и грациозно, что все за столом смеялись и сочувствовали ей. И маркиза, хотя и ужасалась внутрепно той непринужденности и простоте, с которой Нелли трактовала о таком важном в жизни каждой женщины событии, тоже не могла не улыбнуться и не посочувствовать ей.

Приехал на дрезине красивый инженер. Он нравился Нелли, и она мечтала выйти за него замуж.

 

 

Маркиза знала все это и с сожалением смотрела на хорошенькую, свеженькую Нелли, говорившую своим возбужденным голосом: «Когда мы взбирались на Риги-Кульм⁷, то было очень облачно, и мы так и не видали восхода солнца…» — или: «Доде и Коппе — мои любимые писатели, но я просто зачитываюсь Бурже. Ах, Бурже! Он такой глубокий психолог!», причем инженер, такой выхоленный и сдержанно-благовоспитанный, отвечал ей в тон, что «вообще традиционные восходы солнца редко удаются, что он тоже читает Доде и Коппе и что, разумеется, Бурже глубокий психолог!»

Напротив, она старалась ближе сходиться с теми барышнями и дамами, которые, по-видимому, нравились Ивану Аркадьевичу, приглашала их к себе, думая этим удержать его дома.

 

 

Пускай хоть на глазах, все-таки легче! Ну, что же делать, если она так глупо сотворена, что привязалась к человеку, с которым прожила восемь лет, имела детей, знала все его слабости и недостатки и все-таки любила его настолько сильно, что на все была готова, лишь бы удержать его возле себя. Теперь он продал имение, где они были счастливы, работали вместе, где родились ее дети и где она любила каждый угол в доме, каждое дерево в саду… Что будет дальше?.. Где и как они будут жить?.. Но об этом маркиза боялась и думать.

Когда, наконец, все было поставлено, повешено и готово, Вава почувствовала большое уныние и сказала:

 

 

Сергей Павлович вопросительно поднял брови и сказал своим спокойным голосом:

На этих обедах и вечерах говорилось о назначениях, наградах, рескриптах и повышениях, но теперь все эти разговоры, которые так нравились Ваве в Москве, уже не доставляли ей никакого удовольствия. И все время, особенно вначале, у нее было такое чувство, точно она ходит по туго натянутому канату, рискуя каждую минуту потерять равновесие.

 

 

Она пела и рисовала по утрам, много гуляла и писала письма к сестрам и подругам в Москву. Вечером, если не надо было ехать куда-нибудь, она читала или бывала в опере и посещала концерты с одной пожилой родственницей Сергея Павловича. Муж редко сопровождал ее. Вкусы его, несмотря на серьезную внешность, были самые легкомысленные. Так, он любил цирк, оперетку, фарсы Михайловского театра да изредка Александрийский театр, когда играл Варламов³. Таким образом тихо и незаметно проползла зима. Со стороны можно было подумать, что Вава и Сергей Павлович женаты уже много лет — так все шло методично и скучно. Весной Вава вздумала учиться по-итальянски, и потому к ней два раза в неделю приходила некая девица, похожая на Дузе⁴, и она с нею читала д’Аннунцио, Матильду Серао и Аду Негри⁵ в подлиннике. Кроме того, чтобы занять время, Вава начала брать уроки пения у известного профессора. Она по-прежнему читала очень много и рисовала по утрам карандашом с гипса.

Точно так же Вава изменила теперь свой взгляд на отношения людей к себе самой. Прежде, когда за ней ухаживали или влюблялись в нее, она верила, что нравится своими личными качествами — хорошеньким лицом, умом, голосом. Теперь она уже не могла быть уверена в этом и склонна была думать, что к ней относятся так, а не иначе благодаря служебному положению Сергея Павловича. И она смотрела на взаимные отношения людей предубежденными глазами.

 

 

Вообще он был рад, что не ошибся и что Вава оказалась именно такою женой, какая была ему нужна. Он радовался также и тому, что Вава так скоро «обошлась», оставила все свои девичьи фанаберии и позволила выдрессировать себя.

В большой, красивой гостиной было уже несколько человек, и почти на всех лицах было написано равнодушие и покорность судьбе. И все поглядывали друг на друга с недоверием, видимо подозревая в каждом из присутствующих душевнобольного, кто знает, может быть, и буйного? Шурша шелковыми юбками, вошли две красивые, молодые дамы, на вид такие цветущие и здоровые, что Вава невольно удивилась и не понимала, от чего бы они могли лечиться.

 

 

И ей стало обидно и досадно до слез.

Сергей Павлович слушал ее, с забавным изумлением приподняв бровн. «Разве она одинока? Разве несчастлива?» — мысль эта никогда не приходила ему в голову.

 

 

Сергей Павлович замолк, и Вава, взглянув на него, убедилась, что он очень устал и хочет спать. Она бесшумно выскользнула из кабинета и, притворив по дороге все двери и спустив драпировки, стала ходить взад и вперед по гостиной. Теперь она догадывалась, какой совет мог бы ей дать знаменитый психиатр. А так как она, подобно многим женщинам, любила искать примеров в литературе, по отношению к себе и своей жизни, то она вдруг вспомнила одно из остроумнейших предисловий к театру Александра Дюма⁹.

«Ну да Вава, как умная женщина, сумеет его поставить на место, — думал Сергей Павлович уже сидя в карете. — Надо будет также непременно представить графине этого медведя, ведь он недавно получил большое наследство, — Вава что-то говорила об этом. Для благотворительных учреждений такие люди — клад. Графиня будет довольна». И в воображении цезаря Андрюша мгновенно превратился в «нужного» человека.

 

 

Вава рассеянно кивнула головой и повела Апндрюшу в свою комнату. Там горела большая лампа под светло-желтым абажуром, стоял рояль, было много цветов, книг и журналов, а на мольберте начатый этюд углем. Здесь было тепло, светло и уютно, а главное — не было того строгого мертвящего порядка, как во всех остальных комнатах. Вава устроила себе этот уголок, вернувшись из-за границы, и любила проводить здесь все свободное время. Прислуге было приказано никого не вводить сюда из посторонних и самой никогда без звонка не являться.

— Сыграйте что-нибудь, — сказала Вава, — я давно не слыхала, как вы играете… Сыграйте Andante той сонаты… Вы его недурно играли.

 

 

Вспомнились ей лунные вечера в Ялте и за границей, когда природа обещала так много, а жизнь оказывалась такой скудной и бедной… Вспомнились долгие годы, прожитые без радости, длинные дни, томительные вечера и бессонные ночи и та жажда жизни, которую она топила в никому не нужных занятиях и работах.

7) Зачем Вава — княжна? Это только громоздит.

 

 

9) Поездка на свадьбу не нужна.

 

⁹ Имеется в виду Theatre complet («Полное собрание пьес») французского драматурга Александра Дюма-сына, вышедший в 8-ми томах в Париже (1893—1899).

</div>