О сравнительном методе автора происхождения русских былин (Миллер)/ДО: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
м Pywikibot 8.0.0.dev0
Строка 1:
{{imported/lib.ru}}
{{Отексте
| АВТОР = Всеволод Федорович Миллер
Строка 65 ⟶ 64 :
Вотъ тѣ недостатки которые подмѣтила въ своемъ прошедшемъ исторія сравнительной грамматики. Соотвѣтственно этимъ ошибкамъ выведены положительныя правила которыми она теперь руководствуется. Уклоненіе отъ этихъ правилъ неминуемо сводитъ изслѣдователя на почву субъективности, куда за нимъ не можетъ послѣдовать научная критика, ибо она не имѣетъ дѣла съ личнымъ вкусомъ, игрой воображенія или капризомъ Фантазіи….
 
Какое же отношеніе имѣетъ все это къ г. Стасову? Обязательны ли для него правила сравнительнаго метода? Но нашему мнѣнію, обязательны. Методъ изслѣдованія у г. Стасова сравнительный, хотя цѣль не та, для которой до сихъ поръ работалъ этотъ методъ. До сихъ поръ, какъ извѣстно, онъ старался выслѣдить родство Фактовъ востока съ Фактами запада; у г. Стасова онъ приложенъ съ цѣлью доказать тождество восточныхъ сказокъ съ русскими былинами и заимствованіе Русскими своихъ былинъ съ востока. Положимъ, что предположеніе г. Стасова вѣрно; но вѣдь никто же не согласится, что методъ научный долженъ измѣняться сообразно съ той цѣлью, которою задался его прилагатель. Напротивъ, всякій скажетъ что г. Стасовъ не долженъ измѣнять характеръ сравнительнаго метода, не долженъ подлаживать его къ своей цѣли, если только хочетъ быть научнымъ. Однакоже г. Стасовъ не посвятилъ даже страницы на то, чтобъ уяснить читателямъ, какими правилами онъ руководствуется при сближеніяхъ: читатель весьма часто не можетъ видѣть тождества тамъ, гдѣ его указываетъ авторъ и недоумѣваетъ надъ его сближеніями. Если авторъ имѣетъ въ виду научную цѣль, а не какую-нибудь личную, постороннюю, чуждую наукѣ, то онъ долженъ, но вашему мнѣнію, прежде всего строго и отчетливо выяснить себѣ методъ, который прилагаетъ къ матеріалу и строго держаться этого метода. Для того же, кто хочетъ доказать что-нибудь во что бы то ни стало, конечно, методъ остается на послѣднемъ планѣ; онъ держится его если это ему удобно, и покидаетъ его при первомъ случаѣ, если чувствуетъ себя имъ стѣсненнымъ. Ниже мы увидимъ, что правила выведенныя сравнительнымъ методомъ въ сравнительной грамматикѣ въ примѣнимы и къ сравнительному изученію сказаній, и что въ пріемахъ г. Стасова замѣчаются недостатки соотвѣтствующіе (опять-таки въ ''извѣстномъ родѣ)'' вышеприведеннымъ недостаткамъ, подмѣченнымъ исторіей сравнительнаго метода въ лингвистикѣ. Чтобы познакомиться съ ''методомъ'' г. Стасова мы ограничимся разборомъ его сопоставленій и сравненій былинъ о Садкѣ-богатомъ-Гостѣ съ восточными сказаніями. {<ref>Мы взяли былину о Садкѣ безъ выбора, потому только что имѣемъ подъ руками именно 2-й т. ''Вѣст. Европы'' за 1868 г.}</ref>
 
Сравненіе былинъ о Садкѣ съ восточными сказками г. Стасовъ начинаетъ съ того эпизода, въ которомъ Садко сходитъ въ море въ Морскому царю. Противъ прозаическаго изложенія пѣсни сдѣланнаго г-мъ Стасовымъ (стр. 227), можно замѣтить вообще, что оно, стушевывая индивидуальный характеръ пѣсни, болѣе удобно для сближеній. Притомъ авторъ умѣетъ искусно выставить на видъ тѣ детали которыя ему нужны для сравненія и пройти молчаніемъ другія, менѣе удобныя для объясненія. Напримѣръ, не безъ цѣди упоминаетъ онъ о той подробности, что ''дружина'' строитъ Садку корабли, хотя эта подробность встрѣчается только въ весьма немногихъ пѣсняхъ. Построеніе кораблей дружиною нужно г-ну Стасову потому что въ соотвѣтствующей (по его мнѣнію) восточной сказкѣ (стр. 240) есть эта подробность. Затѣмъ послѣ метанія жеребьевъ, которое такъ обстоятельно описано во всѣхъ пѣсняхъ и стушевывается въ изложеніи г. Стасова, Садко беретъ свои гусли золотострунныя и велитъ спустить на море доску (въ одномъ пересказѣ она названа шахматницей съ золотыми тавлеями). Если г. Стасовъ счелъ нужнымъ упомянуть о шахматницѣ (которая, какъ извѣстно, восточное изобрѣтеніе), то не слѣдовало бы опустить и другой подробности занесенной въ большинство пересказовъ, — именно:
Строка 121 ⟶ 120 :
Вотъ примѣръ того, какъ г. Стасовъ приготовляетъ русскій матеріалъ для сравненія съ восточнымъ. На эти мелкія неточности въ передачѣ былины мы, конечно, не обратили бы вниманія, еслибы изъ этихъ неточностей не созидалось цѣлое зданіе. Очевидно, что эта подготовка вызвана тѣми восточными сказками, которыя г. Стасовъ имѣетъ привести, какъ оригиналы русской былины; очевидно также, что въ передачѣ былинъ онъ сообразовался съ подробностями въ нихъ упоминаемыми. Научны ли эти пріемы? До сихъ поръ, по крайней мѣрѣ въ области сравнительной филологіи, существовало то убѣжденіе, что прежде чѣмъ сравнивать какое-нибудь явленіе одного языка или народа съ другимъ, нужно критически приготовить сравниваемый матеріалъ. Напримѣръ, ища объясненія какого-нибудь слова въ санскритѣ, должно напередъ прослѣдить это слово по литературнымъ памятникамъ, по говорамъ, по ближайшимъ родственнымъ нарѣчіямъ и, восходя въ древность, опредѣлитъ возможно древнѣйшій видъ его, освободивъ его отъ позднѣйшихъ осадковъ. Мы поступили бы не научно, сравнивая русское слово дочь прямо съ санскритскимъ ''духитар'', и утверждая что ''у'' перешло въ ''о'', ''х'' перешло въ ''ч'' и т. д. ''-- map'' отпало. Нѣтъ. Нужно найти возможно древнѣйшую славянскую форму этого слова (въ древне-славянскомъ) и тогда мы найдемъ болѣе раціональное объясненіе. Соотвѣтствующее этому правило должно, по нашему мнѣнію, прилагаться и къ сравненію былинъ. Нужно сначала подвергнуть критической оцѣнкѣ матеріалъ, выяснить его древнѣйшую форму, освободивъ ее отъ позднѣйшихъ наносовъ и вставокъ. Только послѣ этой предварительной работы сравненіе можетъ быть плодотворно, ибо оно выяснитъ то, что не можетъ быть выяснено на основаніи критической оцѣнки самого матеріала. Методъ критическій (историческій) и сравнительный должны помогать другъ другу; первый долженъ отдѣлитъ древнѣйшее отъ позднѣйшаго, случайное отъ не случайнаго, не существенное отъ главнаго, второй — объяснить этотъ остатокъ, это ''главное'', на основаніи обширныхъ сравненій. Но у г. Стасова мы напрасно стали бы искать подобной критической обработки матеріала. Онъ сравниваетъ безъ всякой системы подробности которыя ему кажутся сходными съ подробностями восточныхъ сказокъ, опускаетъ другія, въ которыхъ аналогіи не усматриваетъ, выбираетъ изъ варіантовъ тѣ, которые ему удобнѣе и, если все-таки большаго сходства при этомъ не оказывается, то онъ обвиняетъ русскія былины въ нелогичности и искаженности.
 
Послѣдуемъ теперь за авторомъ въ восточную литературу и прежде всего, въ Гаривансу. Зная теорію г. Стасова, читатель ожидаетъ встрѣтить какой-нибудь разсказъ о героѣ спустившимся на дно морское, чтобъ устранить препятствіе останавливавшее корабль, о игрѣ героя передъ морскимъ существомъ, о выборѣ невѣсты и т. д. Ничуть не бывало. Дѣло идетъ (стр. 229 и 230) о нѣкоторомъ царѣ Яду, родоначальникѣ племени Ядавовъ, который породнился съ подводнымъ царемъ Наговъ. Нѣтъ мотива объ остановкѣ корабля, нѣтъ игры на гусляхъ или другомъ какомъ инструментѣ. Общаго здѣсь только одно внѣшнее движеніе — путешествіе на дно морское. Мотивъ этого движенія совершенно иной: царь Наговъ предрекаетъ царю Яду великую будущность и славное потомство: «твое поколѣніе разростется въ семь знаменитыхъ вѣтвей.» Безпристрастный взглядъ видитъ въ этомъ эпизодѣ Магабъараты одну изъ тѣхъ безчисленныхъ генеалогическихъ легендъ, которыми такъ изобилуетъ санскритская литература. Фантастическое отношеніе Индусовъ къ исторіи обыкновенно переплетаетъ легендарными, эпическими мотивами древо происхожденія всякой знаменитой исторической личности, или правильнѣе, историческаго имени. Здѣсь нужно было придумать объясненіе генеалогіи Ядавовъ, поколѣнія очень древняго и славнаго, часто упоминаемаго въ Ведахъ {<ref>Въ поколѣніи Ядановъ родился Кришна (Аватара бога Вишну), почему онъ часто называется Yaduviramukhya — предводитель героевъ Яду, или Yadupatih — владыка Ядавовъ.}</ref> вмѣстѣ съ колѣномъ Турвасу. По склонности къ фантастическимъ генеалогіямъ, Индусы воспользовались и здѣсь очень распространеннымъ у всѣхъ народовъ мотивомъ о схожденіи въ подводную или въ преисподнюю и о бракахъ, заключаемыхъ тамъ героями. У всякаго народа много сказокъ, въ которыхъ герой, спустившись туда по какой-нибудь причинѣ, находитъ тамъ дверцы и царевнъ, женится на послѣднихъ и выходитъ счастливо на Божій свѣтъ. Но въ былинѣ о Садкѣ именно и нѣтъ этого избитаго мотива: главное содержаніе ея очевидно не бракъ на Чернавѣ, а игра предъ Морскимъ царемъ ни гусляхъ. Бракъ представляется какъ хитрость, посредствомъ которой царь Морской хочетъ удержать Саджа при себѣ. Въ сказаніи о ''Яду'', главный мотивъ — бракъ; царь На то въ предлагаетъ ему своихъ пятерыхъ дочерей, какъ бы исполняя волю судьбы, и не желаетъ удержать царя на днѣ морскомъ.
 
И такъ характеръ обѣихъ былинъ, цѣль путешествія героя и всѣ послѣдствія пребыванія на днѣ морскомъ не совпадаютъ на столько, чтобъ видѣть въ русской былинѣ перелицовку, передѣлку имъ восточнаго матеріала. Общимъ остается только внѣшнее движеніе — путешествіе къ Морскому царю. Заимствованіе еще пока не ясно, и г. Стасовъ приглашаетъ насъ прочесть въ сборникѣ Сомадевы-Бъатты сказку о брахманѣ Видушакѣ, "которая какъ, бы послужила ''оригиналомъ для послѣдующихъ редакцій.'' Изъ многихъ похожденій Видушакя онъ выбираетъ то, которое, по его мнѣнію, соотвѣтствуетъ путешествію Садка къ Морскому царю. Но для вѣрной оцѣнки этого эпизода нужно знать, кто такой этотъ Видушака и вкратцѣ передать его похожденія. Видушака въ индусскихъ сказкахъ очень популярная личность: это типъ сказочнаго героя въ индусскомъ вкусѣ. Онъ храбръ по индусски (напр. отрѣзаетъ носы у мертвецовъ на кладбищѣ), ѣздитъ верхомъ на злыхъ ракшасахъ, самыхъ страшныхъ созданіяхъ индусской фантазіи, одерживаетъ на каждомъ шагу побѣды надъ женскими сердцами, такъ что подъ-конецъ, своихъ долгихъ похожденій запасается пятью женами въ различныхъ странахъ и привозитъ ихъ на родину на спинѣ летящаго ракшасы. Это индусскій Одиссей, котораго мужество ослабляется только тѣмъ обстоятельствомъ, что во всѣхъ подвигахъ ему помогаетъ божество, или пожалуй, это еще болѣе индусскій донъ Хуанъ, привлекающій сердца даже богинь.
Строка 143 ⟶ 142 :
Затѣмъ г. Стасовъ приглашаетъ васъ въ Дзанглунъ прочесть похожденія брахмана Джимпа-Чемпо (стр. 233 и 234). Читаемъ и удивляемся, въ чемъ г. Стасовъ замѣчаетъ хотя бы малѣйшее сходство, а между тѣмъ на стр. 240, онъ еще прибавляетъ что и пѣсня о Садкѣ гораздо болѣе подходитъ къ разсказамъ Дзанглуна, чѣмъ въ разсказамъ Гаривансы (о Яду) и Ката-саритъ-сагары (о Видушакѣ)!
 
Какія существенныя черты ожидаетъ всякій встрѣтить въ разсказѣ, изъ котораго русская былина могла бы получить объясненіе? 1) Путешествіе героя по морю. 2) Остановку корабля. 3) Снисхожденіе героя на дно морское. 4) Музыку въ подводномъ царствѣ. 5) Женидьбу на дѣвицѣ водянаго происхожденія. 6) Чудесное избавленіе чрезъ вмѣшательство сверхъестественнаго существа. — Ничего этого нѣтъ въ буддійской легендѣ о Джимпа-Чемпѣ. Главное содержаніе ея — поиски за камнемъ Чинтамани, исполняющимъ всѣ желанія. Съ этой цѣлью герой отправляется странствовать въ сопровожденіи явившихся на его зовъ смѣльчаковъ. Ограбленный разбойниками, онъ занимаетъ 1000 унцій золота у одного брахмана и обѣщаетъ жениться на его дочери по возвращеніи на родину. Остановки корабля и снисхожденія героя на дно морское вовсе нѣтъ. Путешественники пристаютъ къ берегу, нагружаютъ корабль драгоцѣнностями и ѣдутъ домой. Одинъ Джимпа-Чемпо не хочетъ воротиться безъ чудеснаго камня. Отпустивъ спутниковъ, онъ пускается на поиски, входитъ въ море и переносится по воздуху, при помощи ракшасовъ, на землю, къ серебряному замку царя Змѣевъ, у котораго находится камень Чинтамани. Не музыкой забавляетъ герой царя Змѣевъ, а самъ забавляется, между прочимъ, музыкой (по мнѣнію г-на Стасова музыку, замѣняетъ проповѣдь буддизма, произнесенная Джимпа-Чемпой). Не на водяной дѣвушкѣ женится онъ, а пріобрѣтаетъ отъ царя Змѣевъ драгоцѣнный камень: ни о какихъ женщинахъ не говоритъ сказка. Притомъ нужно замѣтить, что тотъ же мотивъ, — посѣщеніе замка и пріобрѣтеніе драгоцѣннаго камня, — повторяется три раза: сперва Джимпа-Чемпо приходитъ въ замокъ серебряный, затѣмъ въ лаписъ-лазуревый, наконецъ въ золотой; въ каждомъ замкѣ онъ получаетъ отъ царя по камню Чинтамани. {<ref>Послѣдовательное посѣщеніе трехъ дворцовъ, одинъ лучше другаго, встрѣчается весьма часто въ сказкахъ всѣхъ народовъ.}</ref> Затѣмъ слѣдуютъ утрата драгоцѣнностей чрезъ воровство, — мотивъ довольно избитый, но не имѣющій никакой аналогіи въ былинѣ о Садкѣ, и въ заключеніе — возвращеніе утраты посредствомъ угрозы ''вычерпать море'' и тѣмъ погубить похитителей-змѣевъ, — разсказъ въ индусскомъ гиперболическомъ вкусѣ. Можетъ быть окончаніе легенды тождественно съ окончаніемъ былины? И здѣсь и тамъ возвращеніе на родину, и здѣсь и тамъ является женщина (жена Садка — невѣста Джимпа-Чемпо), и здѣсь и тамъ возвращеніе ''необыкновенно'' (въ былинѣ во время сна Садко выносится изъ моря, въ легендѣ — Джимпа-Чемпо переносится домой по воздуху при помощи чудодѣйственнаго камня) и т. п. Нужно замѣтить что г. Стасовъ особенно напираетъ на тождество окончаній. Дѣйствительно, окончанія для его отождествленій весьма удобны; они но большей части одни и тѣже, — всегда счастливы: если герой совершалъ подвиги вдали отъ родины, то непремѣнно возвращается домой, и почти всегда необыкновеннымъ образомъ; если не былъ женатъ, — то съ молодою женой; если уже и прежде былъ женатъ, то возвращается въ объятія вѣрной супруги; дома встрѣчаютъ его почести, веселье и удивленіе его подвигамъ со стороны домашнихъ и знакомыхъ. Все это столько же принадлежитъ одной сказкѣ сколько и другой, вообще всему сказочному міру, а потому не удивительно что можетъ встрѣтиться на тѣхъ же правахъ и въ легендѣ о Яду, и въ сказкѣ о Видушакѣ, и въ сказаніи о Джимпа-Чемпо, и даже въ былинѣ о Садкѣ. Пріурочивать стереотипное окончаніе въ одной какой нибудь сказкѣ и заключать изъ того о заимствованіи можетъ только предвзятая теорія, а не научное сравненіе.
 
И такъ, просмотрѣвъ сказку Дзанглуна, мы находимъ въ ней еще менѣе сходства съ былиной о Садкѣ, нежели въ предъидущихъ.
Строка 175 ⟶ 174 :
Но купецкой дружины нѣтъ и въ восточныхъ сказаніяхъ; въ Гаривансѣ въ преданіи о Яду ея нѣтъ: царь ѣдетъ прогуливаться съ своимъ гаремомъ; въ сказкѣ о Видушакѣ можно бы подразумѣвать купецкую дружину, но объ ней не говорится: Видушака ѣдетъ за чужомъ кораблѣ купца Свандадасы, слѣдовательно корабельщики не могутъ состоять къ нему въ ассоціативномъ отношеніи. Въ Дзанглунѣ — смѣльчаки охотники ѣдутъ добывать драгоцѣнности; въ сказкѣ о Самгъѣ-Ракшитѣ являются 500 купцовъ, но не въ качествѣ дружины героя: напротивъ, они берутъ его съ собою чтобъ слушать отъ него правила буддійскаго вѣроученія. Откуда же взялъ г. Стасовъ купецкую дружину сопровождающую восточныхъ героевъ?… Но положимъ даже что Фактъ существованія дружины вполнѣ совпадалъ бы; можно ли здѣсь усматривать заимствованіе? Нисколько. Дружина, или толпа предпринимателей, является необходимой принадлежностью морской экспедиціи; не одному же герою занимать цѣлый корабль. Слѣдовательно еслибъ въ этомъ и было совпаденіе, то совпаденіе было бы случайное. Далѣе: «Нашъ царь Морской или царь Водяникъ — это царь Наговъ, царь Змѣевъ, ракшаса индѣйскихъ и тибетскихъ легендъ….»
 
Если въ какой-нибудь сказкѣ у какого-то ни было народа герой спускается въ подводную или въ преисподнюю, то читатель непремѣнно ожидаетъ что этотъ герой встрѣтитъ тамъ живое человѣкообразное существо. Для человѣка интереснѣе всего человѣкъ. Не будь человѣкообразнаго существа въ подземномъ мірѣ, этотъ міръ потерялъ бы всякій интересъ въ глазахъ эпическаго творчества. Такимъ образомъ, имѣя эпизодъ о путешествіи Садка, или кого-нибудь другаго на дно морское, можно a priori заключить по сказочной логикѣ, что онъ найдетъ тамъ живое существо. Фактъ существованія этого существа не представляетъ поэтому важной аналогіи. Нужно чтобъ встрѣченное въ морѣ существо было одинаково въ сравниваемыхъ сказаніяхъ и чтобъ дѣйствія его относительно героя были сходны {<ref>Сравненіе г. Стасовымъ общихъ логическихъ требованій сказки подобно тому, какъ еслибы кто утверждалъ: такое-то русское слово сходно съ санскритскимъ потому что состоитъ, какъ санскритское, изъ корня и суффикса. Корень и суффиксъ есть общій типъ всякаго индоевропейскаго слова. Но чтобы сравнить, нужно доказать тождество корней.}</ref>. Но этого-то именно и нѣтъ въ сравниваемыхъ сказаніяхъ. Царь Змѣевъ, въ сказаніи о Яду, похищаетъ царя не музыки ради, а чтобъ породниться съ нимъ, и не желаетъ посредствомъ хитрости оставить его у себя. Въ сказкѣ о Видушакѣ вмѣсто Морскаго царя мы видимъ ''спящаго'' великана, слѣдовательно остановившаго корабль безъ всякой вины; сношенія съ нимъ Видушаки ограничиваются тѣмъ, что онъ отсѣкаетъ великану ногу и плыветъ на ней по морю. Въ разсказахъ Дзанглу на герой вовсе не спускается на дно морское. Такимъ образомъ и здѣсь отождествленія г. Стасова не имѣютъ основанія.
 
Далѣе: "Въ приведенныхъ восточныхъ поэмахъ, сказкахъ и легендахъ мы видимъ покровительствующее (часто сверхъестественное) существо, которое предостерегаетъ героя или совѣтуетъ ему: по однимъ разсказамъ, — это богъ Агни, по другимъ, слѣпой старикъ кормчій, по третьимъ, буддійскій отшельникъ: у насъ всѣ они превратились въ св. Николу Можайскаго, являющагося подъ видомъ «старика сѣдатаго или старчища не знай-себя». Сопоставленіе Николы Можайскаго съ голосомъ Агни и со старымъ кормчимъ, уже вами разобрало. Въ легендѣ о Самгъа-Ракшитѣ съ нимъ сличается буддійскій отшельникъ. Отшельникъ является въ разсказѣ о пребываніи Самгъи-Ракшиты въ обители брахмановъ, — эпизодѣ не имѣющемъ ничего общаго съ его морскимъ похожденіемъ (А Никола Можайскій является Садку на днѣ морскомъ). Буддистъ укоряетъ брахмановъ за недружелюбный пріемъ великаго проповѣдника и указываетъ Самгъѣ-Ракшитѣ незанятую хижину въ которой приглашаетъ его отдохнуть. Сколь ко тутъ общаго съ совѣтомъ Николы Можайскаго пусть судитъ всякій.
Строка 235 ⟶ 234 :
Далѣе, «противниками Пурны, завидующими его богатству, являются все купечество и два брата Пурны; противниками Садка, бьющимися съ нимъ объ закладъ, являются всѣ мужики, люди новгородскіе, и два настоятеля;» такимъ образомъ два брата Пурны суть прототипы двухъ новгородскихъ настоятелей. Сказка о Пурнѣ начинается съ избитаго мотива о трехъ братьяхъ; кромѣ нихъ есть еще четвертый, незаконный — Пурна, на котораго смотрятъ другіе братья какъ на движимое имущество: именно, по смерти отца оба старшіе раздѣлили между собою наслѣдство, а третій взялъ себѣ вмѣсто своей доли Пурну, который исполняетъ у него разныя домашнія работы и состоитъ на побѣгушкахъ. Выборъ третьяго брата, какъ бываетъ обыкновенно въ сказкахъ, оказывается самымъ удачнымъ. Ловкій Пурна становится богатымъ и обогащаетъ брата взявшаго его къ себѣ. Затѣмъ вводится общій мотивъ о зависти двухъ братьевъ къ третьему, при которомъ въ видѣ factotum состоитъ Пурна. Что же имѣютъ эти сказочные братья сходнаго съ настоятелями новгородскими Ѳомой Назарьевымъ и Лукой Зиновьевымъ?
 
Сравненія простираетъ г. Стасовъ даже на самыя выраженія; словамъ Садка въ варіантѣ который авторъ призналъ позднѣйшимъ, — "нѣтъ, не я, видно, богатый купецъ новгородскій; богаче меня великій Новгородъ, « — онъ приводитъ въ параллель слова Пурны: „можно ли одной росинкой наполнить цѣлый сосудъ?“ — Сопоставленіе обоихъ изрѣченій основано на недоразумѣніи: Пурна, не довольствуясь своимъ богатствомъ, рѣшается на болѣе смѣлое торговое предпріятіе, на морское путешествіе. Въ коммерческой жаждѣ наживы, онъ съ пренебреженіемъ относится къ своему богатству и произноситъ до; вольно обыкновенное въ подобныхъ случаяхъ въ санскритской литературѣ изрѣченіе: можно ли одною росинской наполнить сосудъ, т.-е. мое богатство ничтожно какъ росинка въ сравненіи съ сосудомъ влаги. Этимъ мотивируетъ онъ свое отплытіе за море для обогащенія. Г. Стасовъ толкуетъ его изреченіе по своему {<ref>Т. е. можно ли мнѣ одному со всѣми съ ними сладить, стр. 257.}</ref>, не замѣчая нѣкоторой логической несообразности: съ какой стати станетъ Пурна сознаваться въ своемъ безсиліи, если только-что показалъ свою силу купцамъ, заставивъ ихъ себѣ кланяться?
 
Этими и подобными сближеніями старается г. Стасовъ затушевать полное различіе сказки съ былиной и обморочить читателя. По если два лица не сходны между собою на простой взглядъ, то никакія анатомическія, гистологическія и микроскопическія наблюденія не убѣдятъ никого въ ихъ сходствѣ. Никто не найдетъ въ нихъ другаго сходства кромѣ общечеловѣческаго которое народъ формулируетъ такъ: носъ вдоль, ротъ поперекъ и т. п. Въ такомъ сходствѣ, пожалуй, нельзя отказать и восточной сказкѣ съ русской былиной.
Строка 333 ⟶ 332 :
 
{{right|''"Бесѣды въ обществѣ любителей Россійской словесности". Выпускъ третій. Москва, 1871''}}
 
 
 
{{примечания|title=}}
</div>
 
Строка 340 ⟶ 343 :
[[Категория:Всеволод Фёдорович Миллер]]
[[Категория:Литература 1871 года]]
[[Категория:Дореформенная орфография]]
[[Категория:Импорт/lib.ru]]
[[Категория:Импорт/az.lib.ru/Всеволод Федорович Миллер]]