Дань памяти Жуковского и Гоголя (Стурдза): различия между версиями
[досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
м Бот: автоматизированная замена текста (-<center>(.+?)(?<!</center>)(\n+) +<center>\1</center>\2<center>) |
м Pywikibot 8.0.0.dev0 |
||
Строка 1:
{{Отексте
| АВТОР = Александр Скарлатович Стурдза
Строка 47 ⟶ 46 :
Тело Жуковского покоится в родной земле, вблизи могил Карамзина, Крылова, Гнедича и других знаменитых современников усопшего. Отныне друзья-почитатели незабвенного, без сомнения, займутся собиранием материалов для его биографии, и этот труд, добросовестный и подробный, приложит лучезарную печать к драгоценному и блестящему свитку его творений. С своей стороны — и я принесу не богатую, но чистую дань его любезной памяти. Жизненные пути наши сходились по временам и опять расходились на длинные расстояния времен и мест. Разлуку нашу восполняла дружеская переписка, довольно часто, впрочем, перерываемая обстоятельствами. Певца во стане русских воинов<sup>2</sup> я уже знал и любил в созвучиях прекрасной души его несколько лет прежде первой нашей встречи. Впечатление от нее было прочно. Жуковский ценил во мне любителя словесности древней, а я учился изяществу русской речи в его бессмертных стихах, в его стройной и обдуманной прозе, в неподражаемых его подражаниях. Однако я полюбил в Жуковском человека едва ли не более, чем великого писателя. Кроме сношений моих с ним в обеих столицах, мне посчастливилось принять и угостить его в Одессе, в моем доме<sup>3</sup>. Совершая путешествие по России, в свите государя наследника, Жуковский заехал к нам и отпраздновал на моей приморской даче, в семейном моем кругу, 30-го августа, радостное тезоименитство августейшего его питомца. Как теперь помню, мы мирно пировали в саду, под густою тенью виноградных лоз, заслонявших от нас палящие лучи южного солнца. Потом мы не раз встречались друг с другом в городе. Там-то я впервые узнал, что великий поэт имел дар и привычку рисовать карандашом наскоро, но очень удачно картинные виды, попадавшиеся ему во время путешествия. Как-то, заметив, что угольный балкон моего дома доставлял точку зрения самую верную на одесскую пристань, он захотел снять этот вид. Мы стали оба на балконе; он взглядывал на море и стоя чертил карандашом, меж тем как беседа текла тихою струею и взаимно нас занимала. Рассказывая мне порядок своих занятий при великом князе наследнике, метод преподавания им истории, а также характеристику людей и мест во время странствования, Жуковский был увлекателен, потому что его милое простодушие нисколько не мешало проблескам прямого глубокомыслия. Беседуя с ним, я часто замечал с тайною радостию, что в этой прекрасной душе, так щедро одаренной душелюбцем, уже зачинался, возрастал и созревал для неба внутренний человек, т. е. христианин, достойный сего имени, — малейшие, по-видимому, обстоятельства возводили его к прямой цели нашего бытия… Так, он рассказал мне, что в Южной Германии где-то он подружился с почтенною семьею искренних христиан, которых в присутствии его постигла свыше тяжкая скорбь. Эти добрые люди, муж и жена в преклонных летах, лишились вдруг единственного сына. Жуковский умилялся при воспоминании о них и несколько раз повторял мне слова злополучной четы. Но повторял с каким-то невыразимым и глубоким сочувствием. Вот эти простые слова, которые врезались в душу его чертами огненными: «В нашей горести одно только утешает нас, что на смерть нашего любимца была воля Божия». Утешение, находимое злополучными родителями в покорности воле Господней, было с тех пор для нашего поэта лучом, озарившим в очах его высшую область духовного мира. Во время той же беседы, переходя от одного предмета к другому, я заметил, что мой милый гость очень не любил привычку нашего простого народа хвалиться так называемою самоучкою. Видно, во время путешествия по России ему наскучили хвастливые мастера всякого дела, вменявшие себе случайную самоучку в великую заслугу. Он приписывал этой наклонности поверхностное знание и несовершенство, замечаемое у нас в искусствах и ремеслах. Сам он любил изящную во всем оконченность, которую он сумел привить отечественному языку. Даже бесчисленные его подражания поэтам иноземным много способствовали к достижению столь высокой цели. Но Жуковский подражал и перенимал чужое потому только, что влюблялся во все изящное и прекрасное. В нем сочувствие нисколько не препятствовало вдохновению: хотелось ли гению его провещать избытком собственного вдохновения, — звуки, полные мысли, обильно лились из целебного источника его души — подражатель исчезал, и в творениях его проявлялся независимый и самородный гений. Впрочем, поблагодарим Жуковского за то, что он усвоял нам чужие сокровища, расширял круг наших понятий и наслаждений и, заимствуя у современных литератур, постоянно оправдывал любимую поговорку французского сатирика: il ne traduit point, il joute avec son auteur — он не переводит, но борется с своим подлинником…
Но к чему так долго распространяться о благотворных успехах и заслугах великого писателя, всеми у нас признаваемых? Не лучше ли будет разоблачить в Жуковском внутреннюю деятельность христианской души, воссозидавшейся по образу Создателя? Для сего мы приведем несколько отрывков и выписок из последнего дружеского письма незабвенного ко мне, которое вместе с прежними берегу как святыню. Письмо это было написано в Бадене в начале 1850 года; оно наполняло три листочка, в ответ на разные письма и посылки мои, выпрошенные у меня им самим. Кстати также заметить нашим читателям, что в дружеских письмах, не обдуманных заранее, всего вернее, как в чистом зеркале, отражается внутренний наш человек, без всяких прикрас или ухищрений нашего самолюбия, иногда и бессознательных. Не то бывало с историческими записками, подготовляемыми на досуге для потомства. В них люди более или менее известные, рисуя самих себя, нехотя передают собственный облик свой, несколько приукрашенный, в назидание будущих читателей. В дорогом письме, из которого я теперь кое-что извлекаю, Жуковский, получив кое-какие труды мои духовного содержания, заговорил со мною о ''едином на потребу'' и о самом себе совершенно безыскусственно и от избытка чистого сердца. Вот некоторые мысли его: «Сию минуту получил ваше любезное письмо… и отвечаю на него немедленно, ''не откладывая'', дабы не случилось со мною того же, что случилось после получения вашего последнего письма, — я отложил ответ до завтра, и это завтра продолжилось до нынешнего дня. Я ужасный лентяй на письма. Все, что вы мне обещали прислать, мною уже довольно давно и получено, и прочтено… Читал с великим удовлетвореньем вашу маленькую брошюру (le double parallèle
<center>Комментарии</center>
Строка 72 ⟶ 71 :
<sup>5</sup> ''…несколько разного рода рассуждений в прозе…'' — Речь идет о «Мыслях и замечаниях» Жуковского (1845—1850).
{{примечания|title=}}
</div>
|