Евгений Онегин (Пушкин)/1837 (ДО)/Глава 1: различия между версиями

|28|К. Вяземскiй.}}

<h5>[[Евгений Онегин. Глава 1 (Пушкин)#I.|I.]]</h5>

«Мой дядя самыхъ честныхъ правилъ,

«Когда не вшутку занемогъ,

«Когда же чортъ возметъ тебя!»

 

 

Такъ думалъ молодой повѣса,

Летя въ пыли на почтовыхъ,

Но вреденъ сѣверъ для меня [[Евгений Онегин. Примечания Пушкина/ДО#1.|¹]].

 

 

Служивъ отлично, благородно,

Долгами жилъ его отецъ;

Слегка за шалости бранилъ,

И въ Лѣтній садъ гулять водилъ.

 

<h5>[[Евгений Онегин. Глава 1 (Пушкин)#IV.|IV.]]</h5>

Когда же юности мятежной

Пришла Евгенію пора,

Что онъ уменъ и очень милъ.

 

 

Мы всѣ учились понемногу,

Такъ воспитаньемъ, слава Богу,

У насъ немудрено блеснуть.

Огнемъ нежданыхъ эпиграммъ.

 

 

Латынь изъ моды вышла нынѣ:

Такъ, если правду вамъ сказать,

Хранилъ онъ въ памяти своей.

 

 

Высокой страсти не имѣя

Для звуковъ жизни не щадить,

И земли отдавалъ въ залогъ.

 

 

Всего, что зналъ еще Евгеній,

Пересказать мнѣ недосугъ;

Въ Молдавіи, въ глуши степей,

Вдали Италіи своей.

 

<h5>[[Евгений Онегин. Пропущенные строфы. Глава 1/IX (Пушкин)|IX.]]</h5>

…………………………………….

…………………………………….

…………………………………….

 

 

Какъ рано могъ онъ лицемѣрить,

Таить надежду, ревновать,

Блисталъ послушною слезой!

 

 

Какъ онъ умѣлъ казаться новымъ,

Шутя невинность изумлять,

Давать уроки въ тишинѣ!

 

 

Какъ рано могъ ужъ онъ тревожить

Сердца кокетокъ записныхъ!

Своимъ обѣдомъ и женой.

 

 

…………………………………….

…………………………………….

…………………………………….

 

 

Бывало, онъ еще въ постелѣ:

Къ нему записочки несутъ.

Не прозвонитъ ему обѣдъ.

 

 

Ужъ темно: въ санки онъ садится.

«Поди! поди!» раздался крикъ;

И ананасомъ золотымъ.

 

 

Еще бокаловъ жажда проситъ

Залить горячій жиръ котлетъ;

Чтобъ только слышали его.

 

 

Волшебный край! Тамъ въ стары годы,

Сатиры смѣлой властелинъ,

Младыя дни мои неслись.

 

 

Мои богини! Что вы? Гдѣ вы?

Внемлите мой печальный гласъ:

И о быломъ воспоминать?

 

 

Театръ ужъ полонъ; ложи блещутъ;

Партеръ и кресла, все кипитъ;

И быстрой ножкой ножку бьетъ.

 

 

Все хлопаетъ. Онѣгинъ входитъ:

Идетъ межъ креселъ по ногамъ,

Но и Дидло мнѣ надоѣлъ»[[Евгений Онегин. Примечания Пушкина/ДО#5.|⁵.]]

 

 

Еще амуры, черти, змѣи

На сценѣ скачутъ и шумятъ,

Домой одѣться ѣдетъ онъ.

 

 

Изображу ль въ картинѣ вѣрной

Уединенный кабинетъ,

Философа въ осмнадцать лѣтъ.

 

 

Янтарь на трубкахъ Цареграда.

Фарфоръ и бронза на столѣ,

Въ семъ случаѣ совсѣмъ неправъ.

 

 

Быть можно дѣльнымъ человѣкомъ

И думать о красѣ ногтей:

Богиня ѣдетъ въ маскарадъ.

 

 

Въ послѣднемъ вкусѣ туалетомъ

Занявъ вашъ любопытный взглядъ,

Въ Академическій Словарь.

 

 

У насъ теперь не то въ предметѣ:

Мы лучше поспѣшимъ на балъ,

И дамъ, и модныхъ чудаковъ.

 

 

Вотъ нашъ герой подъѣхалъ къ сѣнямъ;

Швейцара мимо, онъ стрѣлой

Ревнивый шопотъ модныхъ женъ.

 

 

Во дни веселій и желаній

Я былъ отъ баловъ безъ ума:

Что ужъ давно я не грѣшу.

 

 

Увы, на разныя забавы

Я много жизни погубилъ!

Онѣ тревожатъ сердце мнѣ.

 

 

Когда жъ, и гдѣ, въ какой пустынѣ,

Безумецъ, ихъ забудешь ты?

Какъ на лугахъ вашъ легкій слѣдъ.

 

 

Діаны грудь, ланиты Флоры

Прелестны, милые друзья!

У моря на гранитѣ скалъ.

 

 

Я помню море предъ грозою:

Какъ я завидовалъ волнамъ,

Такъ не терзалъ души моей!

 

 

Мнѣ памятно другое время:

Въ завѣтныхъ иногда мечтахъ

Обманчивы какъ ножки ихъ.

 

 

Что жъ мой Онѣгинъ? Полусонный

Въ постелю съ бала ѣдетъ онъ:

Ужъ отворялъ свой ''васисдасъ.''

 

 

Но шумомъ бала утомленной,

И утро въ полночь обратя,

Неостороженъ и здоровъ?

 

 

Нѣтъ: рано чувства въ немъ остыли:

Ему наскучилъ свѣта шумъ;

И брань, и саблю, и свинецъ.

 

 

Недугъ, котораго причину

Давно бы отыскать пора,

Ничто не трогало его,

Не замѣчалъ онъ ничего.

 

<h5>XXXIX. XL. XLI.</h5>

…………………………………….

 

 

Причудницы большаго свѣта!

Всѣхъ прежде васъ оставилъ онъ.

Что видъ ихъ ужъ раждаетъ сплинъ [[Евгений Онегин. Примечания Пушкина/ДО#7.|⁷]].

 

 

И вы, красотки молодыя,

Которыхъ позднею порой

Затѣмъ, что къ нимъ принадлежу.

 

 

И снова преданный бездѣлью,

Томясь душевной пустотой

Задернулъ траурной тафтой.

 

 

Условій свѣта cвергнувъ бремя,

Какъ онъ отставъ отъ суеты,

На самомъ утрѣ нашихъ дней.

 

 

Кто жилъ и мыслилъ, тотъ не можетъ

Въ душѣ не презирать людей;

И злости мрачныхъ эпиграммъ.

 

 

Какъ часто лѣтнею порою,

Когда прозрачно и свѣтло

Къ началу жизни молодой.

 

 

Съ душою, полной сожалѣній,

И опершися на гранитъ,

Напѣвъ Торкватовыхъ октавъ!

 

 

Адріатическія волны,

О, Брента! нѣтъ, увижу васъ,

Языкъ Петрарки и любви.

 

 

Придетъ ли часъ моей свободы?

Пора, пора! — взываю къ ней;

Гдѣ сердце я похоронилъ.

 

 

Онѣгинъ былъ готовъ со мною

Увидѣть чуждыя страны;

Кончину дяди старика.

 

 

Вдругъ получилъ онъ въ самомъ дѣлѣ

Отъ управителя докладъ,

Какъ дань, готовую землѣ.

 

 

Нашелъ онъ полонъ дворъ услуги;

Къ покойному со всѣхъ сторонъ

Перемѣнилъ на что нибудь.

 

 

Два дня ему казались новы

Уединенныя поля,

Какъ тѣнь, иль вѣрная жена.

 

 

Я былъ рожденъ для жизни мирной,

Для деревенской тишины:

Мои счастливѣйшіе дни?

 

 

Цвѣты, любовь, деревня, праздность,

Поля! я преданъ вамъ душой.

Какъ только о себѣ самомъ?

 

 

Замѣчу кстати: всѣ поэты —

Любви мечтательной друзья.

«Ты посвятилъ ея напѣвъ?

 

 

«Чей взоръ, волнуя вдохновенье,

«Умильной лаской наградилъ

Но я, любя, былъ глупъ и нѣмъ.

 

 

Прошла любовь, явилась Муза,

И прояснился темный умъ.

Поэму, пѣсенъ въ двадцать пять.

 

 

Я думалъ ужъ о формѣ плана,

И какъ героя назову.