Из путешествия по Дагестану (Воронов): различия между версиями

}}

<div class="text">

 

 

Опальные: Русские писатели открывают Кавказ. Антология: В 3 т.

Ставрополь: Изд-во СГУ, 2011. — Т. 2.

 

 

Осенью прошлого (1867) года я имел счастливый случай ознакомиться с большею частью Дагестана, сопутствуя начальнику Кавказского горского управления, генерал-майору Д. С. Старосельскому, обозревавшему этот край по служебным обязанностям и посетившему такие места Дагестана (преимущественно Среднего), в которые нелегко проникнуть частному путешественнику. Я имел возможность прислушаться к опросам и показаниям многих горских джамаатов, составить понятие об общем складе жизни дагестанцев и собрать значительное количество данных, касающихся экономической стороны этой жизни. О некоторых из уголков Среднего Дагестана почти ничего еще не было сказано в нашей литературе; поэтому-то я и решился предложить читателям несколько отрывков из своих путевых дагестанских впечатлений, в той надежде, что мои заметки могут иметь интерес если не по своей полноте и обработанности, то по крайней мере по малоизвестности тех мест, которых они касаются. Но предварительно нелишним считаю очертить в немногих словах последовательность всех переездов наших по Дагестану и сказать несколько слов о дагестанских путях сообщения, чтобы читатель мог судить, как велик и насколько удобообозрим весь тот круг дагестанской жизни, который представился моей наблюдательности.

Такое более чем удовлетворительное состояние дорог в крае, который еще так недавно считался бездорожным, говорит за те быстрые успехи, какие сделаны администрацией в короткий срок, протекший по умиротворении Дагестана. Остается желать, чтобы, с одной стороны, окончена была скорее казенная дорога от Датуна к главному хребту, трасированная чрез Капучу и долженствующая соединить прямым путем Дагестан с Закавказьем; с другой же стороны, желательно, чтоб сами горцы все больше проникались сознанием, как полезно будет для них заменить вьючные дороги аробными, и решительнее приступили бы к улучшению местных путей сообщения средствами земства. Такому сознанию больше всего поможет возрастающее с каждым годом благосостояние дагестанцев.

 

 

С вершины Кодорского перевала, с высоты 9310 футов над уровнем моря, открылся первый вид на Дагестан. За нами осталась Алазанская долина, широкая, привольная, а впереди предстоял спуск в тесное ущелье, глубоко залегшее между безлесных гор, закрытое ими, так что на горизонте виднелось только два-три изгиба снежного хребта Богоз и ничего больше. Ввиду этого таинственного ущелья мы расположились на привал вблизи Кодорской оборонительной башни, построенной в седловине горного кряжа. Был полдень. Тишина в воздухе царила необычайная; ни одной птицы, ни одного насекомого не виделось и не слышалось. Небо было ясное; но нас иногда накрывали собою легкие облака, скользившие по бокам соседних гор… и при этом из трущоб ущелья повевало атмосферой погреба. Чуялось, что впереди предстояло знакомство с совершенно особым миром.

Дальнейшее путешествие по Дагестану несколько изменило мой взгляд на Дидо, сложившийся по первым впечатлениям. Действительно, перевалившись через Кодор и оставив за собою роскошную, широкую долину Алазани, невольно поражаешься сумрачным колоритом глубоких и тесных ущелий Дидо, на дне которых шумят быстрые потоки, подмывая местами почерневший снег прошлогодних обвалов. Но по мере ослабления первых тяжелых впечатлений и вследствие внимательного осмотра всех подробностей окружающей местности приходишь к заключению, что здешняя природа далеко не так скудна и сурова, как она кажется на первый взгляд. В сравнении же с дальнейшими ущельями Дагестана колорит ее гораздо мягче и дары ее гораздо обильнее. Голых, лишенных всякой растительности скал здесь совсем не видно; напротив, все вершины и скаты гор покрыты тучными лугами, а ближе к течению главных потоков произрастают хорошие дровяные леса, нередко перемежаясь строевыми деревьями. Тучный чернозем и обилие влаги дают здесь урожаи сам 15—20, так что дидойцы избыток хлеба сбывают в соседнюю Капучу. На горах, входящих по положению своему в альлпийскую полосу, находят обильный корм не только местные, но и чужие стада, так что дидойцы получают от этого известный прибыток (сабалахо). Леса и луга изобилуют дичью; горные потоки, а в особенности озерцо Хупро — превосходною форелью; в лесах много ягодных кустарников, а также грибов. Но всеми этими дарами природы местные жители, эти добровольные постники — почти не пользуются. Большою помехою к их развитию служат, без сомнения, продолжительные зимы, разобщающие их с остальным миром более чем на полгода и нередко заносящие их жилища снежным покровом в несколько аршин толщиною. Суровые и продолжительные зимы ставят также дидойцев в постоянную зависимость от Алазанской долины, на которую они спускают для прокормления свои стада на большую часть года. Такая экономическая зависимость дидойцев от Кахетии служила причиною, что они в былое время платили дань кахетинцам, а по утверждении русской власти в Закавказье считались большею частью покорными, так что дидойское общество входило даже особым приставством в состав Грузино-Имеретинской губернии, и только влиянием извне они вовлеклись во враждебные отношения к нам и жителям Алазанской долины. Постоянные сношения с кахетинцами ознакомили дидойцев с грузинским языком, и этот последний в Дидо понимается весьма многими, за исключением женщин. Грузины в свою очередь нередко посещали Дидо и за многими его урочищами оставили нам свои названия. Но этим только и ограничивается связь Дидо с Грузиею. Сказания же, которые выводят дидойцев из Грузии, именно из предместий Мцхета, относятся к баснословиям грузинских летописей.

 

 

К половине сентября, на 14-й день нашей поездки по Дагестану, мы стали приближаться к Гунибу. В течение этих 14 дней осмотрены были по пути почти все верхнедагестанские общества, известные под названием Анкратль (собственно Антль-ратль, что значит ''семь земель)'', затем мы проехали чрез земли обществ Тлейсеруха и Караха, принадлежащих также к верхнедагестанским обществам, известным под общим именем Багултли (или Багуалал) и говорящим аварским языком анцухского наречия; оставалось осмотреть еще одно из этих же обществ — ''Гид'', известное у нас больше под именем Гидатль, куда должны были собраться представители от джамаатов обществ Кель и Ратлу-Ахвах, составляющих вместе с Гидом одно Гидатлинское наибство.

Но в Дагестане на все — свой взгляд, или же — выражаясь словами горцев — свой адат. Что на наши глаза безобразно, тяжело, то в их понятиях представляется и уместным и легким делом. Вот хотя бы и следующее: на терраске нашей квартиры были сложены дрова, всего с полсажени; на вопрос — далеко ли приходится ородинцам ходить за дровами (лесу нигде не было видно), получился ответ: «Леса наши близко — вон там, за горою… Баба как выйдет утром из дому, то к вечеру и успеет вернуться назад с вьюком дров». Нечего сказать, удобно и близко!..

 

 

К половине сентября мы стали приближаться к Гунибу. Эта гора, весьма оригинальная по своему виду, показалась нам в первый раз с высоты перевала в Гид; затем, еще яснее, стала она перед нами при перевале в Тилитл. Гораздо ближе ее, такой же почти конструкции, стояла впереди нас гора Тилитлинская, называемая туземцами, «Седло-гора», а нашими солдатами «Чемодан-гора». Последнее название вернее рисует ее формы.

Что до средней террасы Гуниба, на которой теперь находится штаб-квартира кавказского линейного батальона, то здесь могут обратить на себя особенное внимание — разве бывшие пушки Шамиля, размещенные на площадке, близ церкви: это тоже памятник прошлого. Новое же в жизни этого устраивающегося поселения еще не выяснилось.

 

 

19 сентября мы предприняли поездку в Карадахское укрепление, чрез известное в Среднем Дагестане по своей изумительной конструкции ущелье, называемое обыкновенно ''Карадахскою щелью.'' И действительно, это в полном смысле слова — щель, образовавшаяся в высоком скалистом хребте действием текущей по дну ее речонки.

Хоточинские поля расположены ниже хиндахских; это можно было видеть, между прочим, из того, что на полях Хиндаха кукурузы еще не снимали. Вечер был теплый, облачный, и в стороне Тилитля слышались раскаты грома. В сумерки стал накрапывать и дождь. Но, с приближением нашим к Гунибу, разъяснилось, и мы стали подниматься на него по совершенно сухой дороге. На этот раз аварская пословица: «Где бы ни гремело, а на Гунибе дождь», — не оправдалась.

 

 

На третий день пребывания нашего на Гунибе мы спустились с этой горы, переправились через Кара-Койсу и остановились на правом его берегу, на ровном месте, где собрались джамааты самых людных селений Андалалского наибства — Чоха (280 дворов), Сугратля (481 двор), Ругжи (428 дворов) и других менее людных селений. Это было самое многочисленное и наиболее представительное сборище дагестанцев, какое предстало до сих пор на нашем пути по Дагестану. Без сомнения, заявления этих джамаатов были весьма разнообразны. Общее, однако, в этих заявлениях заключалось в жалобах на тесноту земель, на недостаток в лесе и в пастбищах. Такие жалобы, при сравнительно большой густоте населения окрестностей Гуниба и при характеристических особенностях здешних мест — скалистости и безлесье, — весьма естественны. Но в то же время эти жалующиеся на тесноту и скудность своих земель общества Андалала принадлежат к наиболее зажиточным и промышленным обществам Среднего Дагестана¹⁶. Особенно же известны своими промышленными наклонностями сугратлинцы: они имеют значительные стада рогатого скота и баранов, ходят на заработки, торгуют — сугратлинские базары славятся на весь Дагестан, — занимаются мастерствами, преимущественно же серебрячеством; в Среднем Дагестане Сугратл — это своего рода Париж, который в известном смысле называют также новым Вавилоном, и та неприличная болезнь, которая известна в Европе под именем французской, в Дагестане слывет под названием сугратлинской. К несчастию, эта болезнь здесь уже не новость; нова она пока только в тех трущобах Дагестана, которые примыкают к Главному хребту, да и там уже появляются одержимые ею.

Таким образом, судя о Дагестане по первым впечатлениям, нельзя не прийти к выводу, что основа дагестанской самобытности, или же своего рода дагестанской цивилизации, лежит в своеобразном искусстве горного домостроительства, понимая последнее в самом обширном значении, то есть как в отношении устройства частного жилья, так и в отношении частного и общественного распорядка, обусловливаемого требованиями горной архитектуры. С этой точки зрения легко понимаются и дурные и хорошие черты дагестанской своеобычности…

 

 

20 сентября мы оставили Гуниб — центр управления Гунибского округа и всего Среднего Дагестана, и выехали в Кумух — центр управления Казикумухского округа. Ранним утром, при ясной и теплой погоде, мы спустились с Гуниба и, не доезжая моста чрез Кара-Койсу, своротили вправо; через быструю речку эту, в ту пору довольно маловодную, мы переправились вброд и направились к аулу Чох, построенному на одном из отрогов Турчидага.

|

 

 

|

|

 

 

|

|

 

 

|