Славяно-романские повести (Веселовский)/ДО: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
м Бот: автоматизированная замена текста (-No ([\dIVX]+) +№ \1)
Строка 91:
Средневѣковая литература полна нападокъ на женщинъ {Сл. между прочимъ: Hubatsch, Die lateinischen Vagantenlieder, стр. 73 слѣд.; Franke, Zur Geschichte der lateinischen Schnlpoesie, стр. 71 слѣд.; Huemer, Lateinische Rhythmen des Mittelalters (Wiener Studien VI, стр. 292 слѣд.); Tobler, Proverbia que dicuntur super natura lemiuarum (Zeitschrift f. roni Philologie IX, 287—333); Novati въ Giornale storico della letteratura italiana VII, 432—442; его-же: Carmina medii aevi, стр. 15 слѣд.}. Въ старофранцузскомъ Chastoiement, переводѣ Disciplina Chricalis Петра Альфонса (XII в.), отецъ такъ поучаетъ своего сына: „иди за львомъ и дракономъ, за медвѣдемъ, леопардомъ и скорпіономъ, не ходи только за злой женой, какъ-бы тебя ни улещали, и мысленно моли Господа, славнаго и всемогущаго, дабы онъ спасъ тебя отъ женскихъ ковъ, да и самъ отъ нихъ стерегись“ {Barbazan et Méon, Fabliaux (I. p. 81, у Пыпина, Очеркъ, 273.}.
 
Такъ злословили и другіе ригористы, и Морольфъ могъ самонадѣянно отвѣтить на попытку Соломона защитить женщину — предсказаніемъ, что и самъ онъ будетъ ею обманутъ {Сл. мои Славянскія сказанія о Соломонѣ и Китоврасѣ, стр. 274—5 и прим. 2. Сл. L’Evangile aux femmes у Jubinal, Jongleurs et trouvères, стр. 26 слѣд.; Paul Meyer, Plaidoyer en faveur des femmes, Romania No 24, стр. 499—500, и изданное имъ стихотвореніе: Du bounté des femmes, Romania N 589. — стр. 316 слѣд.}. Онъ въ самомъ дѣлѣ попалъ въ число многочисленныхъ жертвъ женской злобы, среди которыхъ авторъ русской „Бесѣды отца съ сыномъ“ помѣщаетъ Адама и Ноя, Лота, Давида и Соломона, сильнаго Самсона и храбраго Александра {Пыпинъ, п. с., стр. 274.}. Какъ авторъ Chastoiement, такъ и анонимный списатель Бесѣды, подтверждаютъ свои положенія, уже сведенныя въ общій кодексъ Пчелою {Безсоновъ, Книга Пчела, стр. XXXI и слѣд.}. Поученіемъ Даніила заточника {Памятники росс. словесности XII в., стр. 237 слѣд.}, цѣлымъ рядомъ прикладовъ и разсказовъ, изъ которыхъ вытекаетъ одна и та-же мораль: изъ-за женъ „многія крови проліяшася и царства разоришася и царіе отъ живота гонзнули“ (Пчела XXIII: О добротѣ женстей мнози соблазнишася. Отъ жены начало грѣху, и тою вси умираемъ); „горе граду тому, и немже владѣтельствуетъ жена, горе дому тому, имже владѣетъ жена; зло и мужу тому, иже слушаетъ жены“; „украшаютъ бо тѣлеса своя, а не душу, уды своя связали шолкомъ, лбы своя поттягнули жемчюгомъ, ушеса своя завѣсили драгими рясами, да не слышатъ гласа Божія, ни святыхъ книгъ почитанія, ни отцовъ своихъ духовныхъ ученія“; „женскій разумъ яко храмина непокровенна и яко вѣтрило на верху горъ скоднообразно вертящеся…; лутче купити коня или вола или ризу, нежели злу жену поняти“ {Пыпинъ; п. с., стр. 272.}. „Лутче есть во утлѣ корабли плавати, нежели злой женѣ правда повѣдати“, говоритъ другое русское слово: „корабль утелъ товаръ потопляетъ, а злаа жена домъ мужа своего пустъ сотворяетъ и самого мужа своего погубитъ. Немочно человѣку пѣшу въ полѣ зайца постичи, а со злою женою спасенія не добыти. Злаа жена отгнаніе ангеломъ, угоженіе діаволе“. Эти порицанія жены развиваются наконецъ въ такомъ народно-поэтическомъ климаксѣ: „Егда загорится храмина, чѣмъ ее гасити? Водою. Что болѣ воды? Вѣтръ. Что болѣ вѣтра? Гора. Что сильнѣе горы? Человѣкъ. Что болѣ можетъ человѣка? Хмель: отнимаетъ руки и ноги. Что лютѣе хмелю? Сонъ. Что лютѣе сна? Жена зла“ {Пыпинъ, п. с., стр. 270.}
 
Всѣ эти представленія, выработанныя церковной моралью, утверждались въ сознаніи общества аскетическимъ направленіемъ такихъ повѣстей, какъ Варлаамъ и Іоасафъ, какъ Синагрипъ, гдѣ въ числѣ поученій Акира сестричу Анадану есть и слѣдующее: „Сыну, уне есть огнемъ болѣти, али трясавичею, негли жити съ злою женою, да не будетъ совѣта въ дому твоемъ, а сердечнаго ей не вѣщай“. Это — одинъ изъ совѣтовъ, пристроившихся въ средневѣковой новеллѣ къ имени Соломона: не повѣрять женѣ тайны, ибо она смертельный врагъ мужу {Сл. мои Замѣтки по литературѣ и народной словесности I, стр. 7.}.
Строка 113:
Далѣе: III angry: А wasp, а wesyll and а woman; III chetering: А peye, а jaye and а woman; III wold be betyn: А wyll, а stokefysche and а woman, Сл. Songs and carols of the fifteenth century, ed. by Th. Wright.}. Напомнимъ относящіяся сюда пословицы: More, oganj i żena tri najveca zla; Ljubav żeńska mreża vrażia; Puśki, Konju i żeni ne treba vjerovati и т. п. {Сл. Южно-славянскія пословицы, указанныя Кгаиве’онъ въ его Sitte und Brauch der Südslaveii, стр. 432 слѣд.}. Я съ умысломъ выбралъ именно южнославянскія поговорки, ибо онѣ служатъ къ характеристикѣ среды, въ которой наши славяно-романскія повѣсти объявились впервые, гдѣ на встрѣчу ригористическимъ взглядамъ книжниковъ шелъ ригоризмъ народно-бытоваго этикета. Онъ господствовалъ даже въ высшихъ классахъ, напр., Дубровника, судя по описанію Филиппа De Diversis {Philippi de Diversis de Quartigianis Lucensis artium doctoris eximii et oratoris Situs œdificiorum, politiaeet laudabllium cosuetudinum inclytaecivitatis Ragnsij. Codice inedito della Biblioteca ginnasiale di Zara pubbl. ed. illustr. da V. Brunelli. Zara 1882. стр. 124 слѣд., pars IV, ce. XVI и XVII. —Часть текста Филиппа De Diversis уже издана была Макушевымъ, Изслѣдованія объ историческихъ памятникахъ и бытописателяхъ Дубровника (Спб. 1867), стр. 358 слѣд. — De Diversis былъ вызванъ въ Рагузу въ качествѣ учителя (латинской) грамматики и реторики въ 1434 году и оставался въ этой должности до 1441 либо 1444 года (сл. Brunelli, 1. с., стр. 3—5); его сообщенія служатъ, стало быть, къ характеристикѣ быта на переходѣ отъ XIV вѣка къ XV-му.}: бракъ окруженъ былъ торжественнымъ символизмомъ народнаго обряда, заключался отъ рода къ роду, дѣвочекъ сосватывали по одиннадцатому или двѣнадцатому году, молодые люди пребывали въ положеніи jurati нѣсколько лѣтъ до свадьбы, и во все это время женихъ, при посѣщеніи дома невѣсты, рѣдко позволялъ себѣ поднять на нее глаза. Такъ дѣлается у родовитыхъ людей, такъ и въ народѣ, говоритъ de Diversis. Собственно народная жизнь и здѣсь была свободнѣе: она отводила любви поэтическій уголокъ въ преддверіи къ браку, въ любовной пѣснѣ, въ свиданіяхъ на играхъ и посидѣлкахъ, но и здѣсь обрядъ и обычай связывали силу стихійнаго чувства. Его объектъ — незамужняя дѣвушка, цѣль опредѣлялась церковнымъ союзомъ; любовная пѣснь раздается преимущественно въ извѣстныя времена года, какъ-бы обусловленная извѣстнымъ природнымъ спросомъ.
 
Новое откровеніе любви, какъ особой силы въ нравственномъ мірѣ человѣка, явится со стороны. Она отрѣшена отъ всѣхъ бытовыхъ и юридическихъ условностей, одинаково обращается къ дѣвушкѣ или замужней, лишь-бы къ любимой женщинѣ; признается и въ бракѣ, хотя не обусловлена имъ существенно: Поликсена не хочетъ пережить любимаго ею Ахилла (ТД), какъ Роксана своего мужа Александра; вѣдомо да будетъ вамъ, пишетъ Александръ матери по поводу своего брака, что пока любовь къ женщинѣ не обуяла моего сердца, мнѣ никогда не приходила на мысль ни ты, ни домашніе; я сталъ о томъ помышлять лишь съ тѣхъ поръ, какъ любовь къ женщинѣ угодила мнѣ въ сердце, а дотолѣ одинъ лишь былъ у меня помыслъ: либо убить кого-нибудь, либо быть убиту (А). Это ужъ идеалъ, взлелѣянный рыцарствомъ и усерднымъ изученіемъ Овидія. На западѣ, какъ извѣстно {Сл. G. Paris, La poésie du moyeu âge. Leèons et lectures, стр. 189 и слѣд.: Les anciennes versions franèaises de l’Art d’aimer et des Remèdes d’Amour d’Ovide. Сл. изданный Morel-Fatio (Romania No 58—9) Liber Faceti, v. 131—384.}, имъ зачитывались, онъ нашелъ перескащиковъ и подражателей, казуистовъ средневѣковой любви, подробно разработавшихъ и культъ чувства, и ритуалъ новаго служенія, посильно примѣняя къ условіямъ окружающей дѣйствительности шаловливыя заповѣди стараго поэта: гдѣ видѣться съ милой — на турнирахъ, въ церкви (вмѣсто театра, куда женщины Овидія Spectatum veniunt, verrinnt spectentur ut ipsae); какъ ухаживать за ними, при чемъ овидіевское: „pede tange pedem“ сопровождается практическимъ совѣтомъ — осмотрѣться, чтобы не наступить невзначай на ногу человѣка, который, быть можетъ, выпытываетъ такимъ образомъ тайну чужой страсти. Другое наставленіе поэта видоизмѣнено по такимъ-же соображеніямъ: любовнику полезно бываетъ иногда проливать слезы; какъ быть, если слезы не наготовѣ? Провели по глазамъ влажной рукой, говорилъ Овидій; средневѣковой перескащикъ совѣтовалъ, въ такихъ случаяхъ, запастись луковицей:
 
Et si tn ne pens avoir termes,
Строка 147:
А и ясныя очи, какъ-бы у сокола.
 
Иначе, но также шаблоннымъ, является идеалъ красоты въ болгарской пѣснѣ у Миладиновыхъ (No 375, стр. 407):
 
Бѣлиградо, що мы съ бѣлеитъ?
Строка 199:
Поэзія любви и красоты отразилась въ славяно-романской повѣсти блѣдными силуэтами; въ длинной вереницѣ приключеній и турнировъ, храбрыхъ рыцарей и влюбленныхъ царевенъ, напоминающей свиту Изотту, мы, безъ помощи западныхъ оригиналовъ, не нашли-бы, на комъ остановить глаза и не сказали бы: вотъ она! Такова судьба всѣхъ первыхъ откровеній: ихъ заслуга въ починѣ, не въ завершеніи: въ этомъ и заключается интересъ славяно-романскихъ повѣстей.
 
{{right|''"Пантеонъ Литературы"'', ''No 1888''}}
</div>