Русские сказки для детей (Ахшарумов)/ДО: различия между версиями

Въ Дунѣ — мотивъ и нѣкоторыя подлинныя черты заимствованы изъ сказки Катигорошекъ, записанной со словъ разсказчика въ Новогрудскомъ уѣздѣ Гродненской губерніи, и помѣщенной, на мѣстномъ нарѣчіи, въ 3-мъ выпускѣ собранія Аѳанасьева подъ No№ 2-мъ. Сличая этотъ варьянтъ съ. другимъ, напечатаннымъ въ томъ же собраніи, въ 5-мъ выпускѣ, подъ No№ 24, и доставленнымъ автору сборника М. А. Максимовичемъ, мы находимъ, что во второмъ недостаетъ конца, а въ первомъ привязанъ конецъ, не только вовсе не подходящій къ началу, но очевидно склеенный, въ свою очередь, изъ разныхъ мотивовъ. Одинъ изъ нихъ, а именно: битва богатырей съ шестиглавымъ змѣемъ и бѣгство отъ разъяренныхъ змѣиныхъ женъ повторяется нѣсколько разъ и почти совершенно тождественно въ развязкѣ другихъ, совершенно различныхъ между собою сказокъ, а другой, составляющій переходъ къ этой развязкѣ въ сказкѣ Кати горошекъ, мы находимъ въ собраніи Гримма, въ сказкѣ Der starke Hans. Затѣмъ, въ основѣ существенной части, которая у обоихъ варьянтовъ одна, скрывается, по словамъ Аѳанасьева, древній мифъ… Темная туча (Змѣй) похищаетъ красавицу-солнце и потемняетъ собою ея свѣтлый ликъ. Освободителемъ является молнія (герой Катигорошекъ, по другимъ сказаніямъ — Мальчикъ съ пальчикъ), которая разбиваетъ тучу. Мы не станемъ здѣсь повторять ученыхъ доводовъ Аѳанасьева, доказывающихъ такъ остроумно правдоподобіе этого послѣдняго воплощенія, а скажемъ просто, что никаго другого объясненія, кромѣ этого, невозможно дать, и что безъ этого объясненія, сказка, въ той части ея, которая относится до чудеснаго зарожденія богатыря и до нѣкоторыхъ изъ подвиговъ, имъ совершаемыхъ, становится рѣшительно непонятна. Но допустивъ, безъ оговорокъ, подобное толкованіе, мы спрашиваемъ, что же осталось отъ древняго мифа въ тѣхъ двухъ варьянтахъ, о которыхъ мы говорили, и можно ли прочитавъ ихъ не убѣдиться, что первобытный мотивъ, въ постепенной переработкѣ его и принаровленіи, потерялъ совершенно свой старый смыслъ? Кому изъ нынѣ слушающихъ этотъ разсказъ придетъ въ голову догадаться, что крестьянская дѣвушка, несущая своимъ братьямъ обѣдъ, — это солнце; а Змѣй, переложившій мѣтки, оставленныя ей въ лѣсу ея братьями, для того, чтобы она не сбилась съ пути, и этимъ способомъ заманивающій ее къ себѣ, — это Туча?.. Но если, съ одной стороны, догадка этого рода не можетъ придти сама собой, безъ филологическихъ коментаріевъ, недоступныхъ дѣтямъ и народу, то съ другой — это сказка, въ главныхъ частяхъ своихъ очень связная и весьма поэтическая, могла бы легко обойтись и безъ коментарія, еслибъ всѣ части ея переродились равно въ нѣчто, само по себѣ хотя и далекое отъ первобытнаго ихъ мотива, но тѣмъ не менѣе связное и живое. Съ сожалѣнію, этого не было, и между живыми звеньями осталось одно, которое въ древности могло имѣть связь съ остальными, а теперь не имѣетъ уже рѣшительно никакой и поэтому смотритъ какой-то сухой, ненужной приставкою. Это именно — чудесное рожденіе третьяго брата изъ горошины, проглоченной матерью, и та часть его подвиговъ, гдѣ онъ совершаетъ вещи, совершенно невообразимыя для человѣка, не знающаго, что этотъ герой, въ древнемъ мифѣ служитъ олицетвореніемъ молніи. Такъ, напримѣръ, онъ мизинцемъ разбиваетъ въ щепы огромную желѣзную колоду, и дуновеніемъ устъ превращаетъ ее въ пепелъ. Въ итогѣ, мы видимъ передъ собою поэтическій, яркій мотивъ, въ одномъ варьянтѣ развитый до крайности бѣдно и безъ развязки, въ другомъ съ приклеенною къ нему случайно и явно чужою ему развязкою; въ обоихъ варьянтахъ и въ самой существенной части сказки, звено переставшее быть звеномъ, руину стараго мифа, едва ощутительно связанную со всей остальною, живою структурою и потерявшую совершенно свой первобытный смыслъ… На вопросъ, что дѣлать съ подобными данными, мы отвѣчаемъ фактически нашимъ разсказомъ: Дуня. Мы не рѣшились ни ампутировать текста, ни исправлять его. Мы предпочли разсказать сказку но своему, сохранивъ изъ народныхъ варьянтовъ ея, старательно, тѣ яркія и типическія черты, которыя намъ казались неподражаемы.