Вешние воды (Тургенев)/6: различия между версиями

[непроверенная версия][непроверенная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
м Обновление шаблона; косметические изменения
Нет описания правки
Строка 10:
 
<div class="indent">
Но не голосом Джеммы&nbsp;— ею самою любовался Санин. Он сидел несколько позади и сбоку и думал про себя, что никакая пальма&nbsp;— даже в стихах Бенедиктова, тогдашнего модного поэта,&nbsp;— не в состоянии соперничать с изящной стройностью её стана. Когда же она, на чувствительных нотках, возводила кверху глаза&nbsp;— ему казалось, что нет такого неба, которое не разверзлось бы перед таким взором. Даже старик Панталеоне, который, прислонясь плечом к притолке двери и уткнув подбородок и рот в просторный галстух, слушал важно, с видом знатока,&nbsp;— даже тот любовался лицом прекрасной девушки и дивился ему&nbsp;— а, кажется, должен был он к нему привыкнуть! Окончив свои дуэттино с дочерью, фрау Леноре заметила, что у Эмилио голос отличный, настоящее серебро, но что он теперь вступил в тот возраст, когда голос меняется (он действительно говорил каким-то беспрестанно ломавшимся басом), и что по этой причине ему запрещено петь; а что вот Панталеоне мог бы, в честь гостя, тряхнуть стариной! Панталеоне тотчас принял недовольный вид, нахмурился, взъерошил волосы и объявил, что он уже давно всё это бросил, хотя действительно мог в молодости постоять за себя,&nbsp;— да и вообще принадлежал к той великой эпохе, когда существовали настоящие, классические певцы&nbsp;— не чета теперешним пискунам!&nbsp;— и настоящая школа пения; что ему, Панталеоне Чиппатола из Варезе, поднесли однажды в Модене лавровый венок и даже по этому случаю выпустили в театре несколько белых голубей; что, между прочим, один русский князь Тарбусский&nbsp;— «il principe Tarbusski»,&nbsp;— с которым он был в самых дружеских отношениях, постоянно за ужином звал его в Россию, обещал ему горы золота, горы!.. но что он не хотел расстаться с Италией, с страною Данта&nbsp;— il paese del Dante!&nbsp;— Потом, конечно, произошли… несчастные обстоятельства, он сам был неосторожен… Тут старик перервал самого себя, вздохнул глубоко раза два, потупился&nbsp;— и снова заговорил о классической эпохе пения, о знаменитом теноре Гарсиа, к которому питал благоговейное, безграничное уважение.
Но не голосом Джеммы&nbsp;— ею самою любовался Санин. Он сидел несколько позади и сбоку и думал про себя, что никакая пальма&nbsp;— даже в стихах Бенедиктова, тогдашнего модного поэта,&nbsp;— не в состоянии
 
соперничать с изящной стройностью её стана. Когда же она, на чувствительных нотках, возводила кверху глаза&nbsp;— ему казалось, что нет такого неба, которое не разверзлось бы перед таким взором. Даже старик Панталеоне, который, прислонясь плечом к притолке двери и уткнув подбородок и рот в просторный галстух, слушал важно, с видом знатока,&nbsp;— даже тот любовался лицом прекрасной девушки и дивился ему&nbsp;— а, кажется, должен был он к нему привыкнуть! Окончив свои дуэттино с дочерью, фрау Леноре заметила, что у Эмилио голос отличный, настоящее серебро, но что он теперь вступил в тот возраст, когда голос меняется (он действительно говорил каким-то беспрестанно ломавшимся басом), и что по этой причине ему запрещено петь; а что вот Панталеоне мог бы, в честь гостя, тряхнуть стариной! Панталеоне тотчас принял недовольный вид, нахмурился, взъерошил волосы и объявил, что он уже давно всё это бросил, хотя действительно мог в молодости постоять за себя,&nbsp;— да и вообще принадлежал к той великой эпохе, когда существовали настоящие, классические певцы&nbsp;— не чета теперешним пискунам!&nbsp;— и настоящая школа пения; что ему, Панталеоне Чиппатола из Варезе, поднесли однажды в Модене лавровый венок и даже по этому случаю выпустили в театре несколько белых голубей; что, между прочим, один русский князь Тарбусский&nbsp;— «il principe Tarbusski»,&nbsp;— с которым он был в самых дружеских отношениях, постоянно за ужином звал его в Россию, обещал ему горы золота, горы!.. но что он не хотел расстаться с Италией, с страною Данта&nbsp;— il paese del Dante!&nbsp;— Потом, конечно, произошли… несчастные обстоятельства, он сам был неосторожен… Тут старик перервал самого себя, вздохнул глубоко раза два, потупился&nbsp;— и снова заговорил о классической эпохе пения, о знаменитом теноре Гарсиа, к которому питал благоговейное, безграничное уважение.
 
«Вот был человек!&nbsp;— воскликнул он.&nbsp;— Никогда великий Гарсиа&nbsp;— „il gran Garsia“&nbsp;— не унижался до того, чтобы петь, как теперешние теноришки&nbsp;— tenoracci&nbsp;— фальцетом: всё грудью, грудью, voce di petto, si» Старик крепко постучал маленьким засохшим кулачком по собственному жабо! "И какой актёр! Вулкан, signopi miei, вулкан, un Vesuvio! Я имел честь и счастье петь вместе с ним в опере dell’illustrissimo maestro Россини&nbsp;— в «Отелло»! Гарсиа был Отелло&nbsp;— я был Яго&nbsp;— и когда он произносил эту фразу…