|
Въ отдѣлѣ, посвященномъ «природѣ человѣческаго общества и исторіи», г. Карѣевъ не входитъ поэтому въ разборъ по существу какихъ-либо соціологическихъ и психологическихъ ученій. Онъ только опредѣляетъ общее содержаніе этихъ наукъ, устанавливаетъ понятіе «коллективной психологіи», составляющей переходъ къ соціологіи, и для означенія явленій соціологіи вводитъ терминъ, уже употреблявшійся Шеффле и Спенсеромъ: «надъорганическія явленія». Затѣмъ разбирается существенное содержаніе надъорганическаго порядка явленій и выводится, что таковое составляютъ «идеи» и «учрежденія», полнѣе — «культурная группа» и «соціальная форма».
Противъ всего этого ничего нельзя было бы возразить, если бы г. Карѣевъ въ эти понятія не вводилъ нѣкоторыхъ признаковъ, существенно ихъ искажающихъ въ видахъ теоріи автора. Если говорятъ объ «надъорганической эволюціи», или «надъорганическомъ порядкѣ явленій», разумѣя подъ этимъ всю совокупность явленій соціальной и коллективной психологіи, то этимъ включаютъ сюда и «личность»; личность оказывается, въ такомъ случаѣ, подлежащею изслѣдованію въ тѣхъ же рамкахъ надъорганическаго порядка явленій. Но г. Карѣеву личность нужна какъ факторъ прогресса; поэтому онъ ее исключаетъ изъ надъорганическаго порядка. Для этого, прежде всего, онъ измѣняетъ терминологію: онъ говоритъ объ надъорганической ''средѣ''; среда предполагаетъ дѣятеля. Затѣмъ, онъ надѣляетъ явленія надъорганическаго порядка признакомъ ''неизмѣняемости и постоянства.'' «''Культура'' общества (понятіе, объединяющее идеи и учрежденія) есть ничто иное, какъ совокупность постоянно и единообразно повторяемыхъ его членами мыслей, поступковъ и отношеній, въ зависимости отъ психическаго взаимодѣйствія этихъ членовъ и условій общежитія» (т. II, стр. 55). Этимъ опредѣленіемъ личность исключена изъ рамокъ культуры и противупоставляется ей, какъ начало дѣятельное, творческое, «начало движенія». «Соціальная организація есть предѣлъ личной свободы, культурная группа есть предѣлъ личной оригинальности» (ib., стр. 56). Сама въ себѣ органическая среда не носитъ начала измѣненія: «''простая смѣна поколѣній'' (т.-е. чистобіологическое явленіе) ''не измѣняетъ надъорганической среды'', потому что каждое поколѣніе ей необходимо подчиняется, перенимаетъ языкъ своихъ отцовъ, воспитывается въ ихъ взглядахъ, пріучается жить въ тѣхъ же отношеніяхъ. Формы надъорганической среды держатся подражаніемъ, переходящимъ въ привычку и повиновеніемъ авторитету» (ib., стр. 64). Такимъ образомъ, личности принадлежитъ огромная роль въ исторіи: «въ исторіи все существуетъ чрезъ личность, въ ней и для нея»; это положеніе самъ авторъ считаетъ краеугольнымъ въ своей теоріи ''(Моимъ критикамъ'', стр. 70). Мы собираемся возражать противъ пониманія личности, какъ единственнаго источника движенія, безъ котораго «нѣтъ исторіи, а есть лишь неизмѣнный бытъ»; но получаемъ въ дальнѣйшемъ разъясненія. Кромѣ ''прогресса'', создаваемаго усиліями личности, есть еще ''эволюція'', т.-е. «развитіе духовной и общественной жизни по извѣстнымъ законамъ, которые изслѣдуются въ психологіи и соціологіи». (''Моимъ критикомъ'', стр. 45). Законъ измѣненія, какъ эволюціи, авторъ вполнѣ признаетъ; мало того, онъ даже «указываетъ именно на то, что дѣятельность отдѣльныхъ личностей нейтрализуется въ нѣкоторой равнодѣйствующей, болѣе или менѣе совпадающей съ тою линіей, по которой ведутъ общество законъ эволюціи и общія условія, въ какія общество поставлено». Онъ самъ утверждаетъ, что «общія причины сильнѣе частныхъ, и отдѣльныя личности не въ силахъ нарушить законы эволюціи» ''(Моимъ критикамъ'', стр. 46). Затѣмъ, если мы предположимъ, что у автора личная иниціатива является не мотивированной, безпричинной, — онъ опять намъ отвѣтитъ: «и по моей теоріи каждая иниціатива есть назрѣвшій плодъ извѣстной эволюціи въ обществѣ, и у меня иниціатива не съ неба сваливается, а есть продуктъ состоянія общества на данной ступени развитія, переработанный личною мыслью». Наконецъ, личность у автора не есть правитель или великій человѣкъ: каждый членъ общества есть личность, поскольку онъ «освобождается отъ подчиненія средѣ» (ib., стр. 73). Такимъ образомъ, граница между надъорганическою средой и личностью проходитъ не между реформаторомъ и массой, а въ каждомъ индивидуумѣ, между системой его привычекъ и его способностью къ иниціативѣ. Корни этой иниціативы личности всѣ въ надъорганической средѣ, и, все-таки, личность является творцомъ исторіи. Психологически такого раздѣленія быть не можетъ. Методически, оно невыполнимо (не говоря уже о его безполезности, на что можно имѣть различные взгляды). Если бы авторъ разумѣлъ своею фразой, что «все существуетъ чрезъ личность, въ ней и для нея», то обстоятельство, что личность является необходимымъ психическимъ медіумомъ, что все существующее существуетъ въ сознаніи, конечно, это было бы внѣ спора, хотя это былъ бы труизмъ. Но у него, какъ и прежде, смѣшаны здѣсь теоретическая точка зрѣнія съ практической. Надъорганическая среда — понятіе теоретическое; а личность у автора — понятіе практическое; если держаться послѣдовательно теоретической точки зрѣнія, протестующая личность потонетъ среди явленій надъорганическаго порядка, куда, рядомъ съ явленіями психической традиціи, должны быть отнесены и явленія личной иниціативы. Если выдерживать точку зрѣнія идеала, тогда нечего претендовать на научное значеніе термина личности. Совмѣстить же употребленіе термина «надъорганическая среда» въ теоретическомъ смыслѣ съ употребленіемъ термина «личность» въ практическомъ невозможно, ибо первое поглощаетъ второе, а второе исключаетъ первое.
Какъ видимъ, г. Карѣевъ взялъ изъ психологіи и соціологіи немного, — всего три слова: надъорганическая среда, культурная группа, соціальная организація, — но дорогія слова! Вѣдь,
Когда появится третій томъ, если только онъ появится, полная безплодность того, что разумѣетъ г. Карѣевъ подъ философіей исторіи, будетъ еще яснѣе; но уже теперь, по «исторіософій» автора, мы можемъ судить о ней. Разорвавъ естественную связь между абстрактною и конкретною наукой, г. Карѣевъ превращаетъ прошедшее въ «книгу за семью печатями», только для того, чтобы ввести въ эту область непроницаемаго свой законный субъективизмъ и имѣть удовольствіе любоваться въ прошломъ современными идеалами {T. I, стр. 271: «Философія исторіи есть критика прошлаго съ точки зрѣнія вашихъ идеаловъ».}.
Самъ г. Карѣевъ лучше всего знаетъ эти слабыя стороны своей теоріи. Не дождавшись отъ критиковъ нападенія на эти именно стороны, онъ самъ наталкивалъ ихъ на возраженія и приглашалъ: «доказать пенаучность отдѣленія личности отъ надъорганической среды», «разсмотрѣть къ принципѣ вопросъ о субъективизмѣ» и т. д. ''(Моимъ критикамъ'', passim). Онъ упустилъ изъ вида только одно обстоятельство: не на критикѣ, а на авторѣ лежитъ onus probandi; авторъ долженъ доказать научность своихъ положеній, прежде чѣмъ критикъ станетъ доказывать ихъ ненэучность. Такихъ доказательствъ научности мы въ сочиненіи не видимъ; утвержденія автора появляются какъ-то сразу, per purum tonaus, и затѣмъ только переворачиваются на разныя стороны; въ послѣдней инстанціи авторъ прибѣгаетъ всегда къ одному аргументу: требованію чувства. Такъ какъ этотъ аргументъ можетъ устранить доказательство, по не можетъ замѣнить его, то дѣло критики можно считать оконченнымъ.
{{right|'''П. М.'''}}
{{right|''"Русская Мысль", кн.XI, 1887''}}
|
