О постепенном, но быстром и повсеместном распространении невежества и безграмотности в Российской словесности (Григорьев): различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
 
Строка 39:
<center>I</center>
 
=== опостепенномъо постепенномъ ===
<center>НО БЫСТРОМЪ И ПОВСЕМѢСТНОМЪ РАСПРОСТРАНЕНIИ НЕВѢЖЕСТВА И БЕЗГРАМОТНОСТИ ВЪ РОССIЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ
 
Строка 48:
Время. 1861. N 3.</center>
 
(*) Хотя мы во многомъ несогласны съ почтеннымъ и къ-сожалѣнiю неизвѣстнымъ намъ авторомъ, мы съ удовольствiемъ однако даемъ мѣсто статьѣ его. Она откровенна, искренна, а ѣдкость ея для многихъ изъ насъ, людей издающихъ и пишущихъ пройдетъ не безслѣдно. Мы же съ своей стороны не раздѣляемъ того тонко-политическаго ученiя, гласящаго, что не для чего посвящать непризванныхъ (т. е. публику) въ закулисныя тайны литературы. Мы вѣримъ въ прямое и здравое чутье массъ и думаемъ, что честно высказанная правда, никогда не повредитъ въ глазахъ читателей ни литературѣ, ни тому уваженiю, которое ''должна'' питать къ ней читающая и мыслящая публика, потомучто безъ этого уваженiя не мыслима и сама публика. ''Ред''.
 
{{right|Vox in Rama audita est. Rachel plorans filios suos...}}
Строка 78:
Пунктъ же этотъ позволю ужь я самъ себѣ выразить въ слѣдующемъ, хотя и нѣсколько рѣзкомъ, но тѣмъ не менѣе довольно справедливомъ, судя по фактамъ, положенiи, а именно:
 
''Умственное развитiе наше есть Сатурнъ'', ''постоянно пожирающiй чадъ своихъ'', ''по мѣрѣ ихъ рожденiя''. Все, что сдѣлано вчера, а тѣмъ паче третьяго дня, мы уже забыли сегодня и подаемъ большiя надежды, что сдѣланное нами сегодня рѣшительно зачеркнемъ завтра и не только зачеркнемъ, а подъ веселую руку даже и оплюемъ.
 
Въ этомъ случаѣ, мы дѣйствительно люди прогресса въ самомъ крайнемъ и слѣпомъ его опредѣленiи, т. е. люди послѣдней минуты. Передъ нами все, даже истинно высокое и великое проходило, проходитъ и вѣроятно долго еще будетъ проходить, не оставляя по себѣ никакихъ слѣдовъ.
Строка 124:
Потомучто даже и въ воспитанiе Онѣгина, этого, повторяю, легкаго, но общаго и типическаго представителя эпохи, гуманизмъ залегъ, какъ нѣчто ''обязательное''.
 
Опять-таки не подумайте пожалуйста, чтобы я восторгался ''поверхностностью'' образованiя онѣгинской эпохи. Во-первыхъ, — на столько вы конечно допустите во мнѣ, «ненужномъ» человѣкѣ, здраваго смысла, чтобы не восторгаться нагло вздоромъ, а во вторыхъ — я, «ненужный» человѣкъ, принадлежу моимъ умственнымъ развитiемъ къ иной полосѣ, къ эпохѣ ''гордаго'' и  ''туманнаго'' глубокомыслiя; я, съ «гордостью страданья» свойственной моей эпохѣ, имѣю право сказать, какъ Гамлетъ Щигровскаго уѣзда: «Я Гёте наизусть знаю, я Гегеля изучалъ, милостивые государи!» Стало-быть, восторгаться мнѣ энциклопедизмомъ онѣгинской эпохи, даже и по эгоизму — не изъ чего. Я такъ только отмѣчаю фактъ.
 
Гуманизмъ и энциклопедизмъ, началъ я говорить, доводили мы до педантства, главнымъ образомъ изъ боязни показаться не европейцами.
 
Малѣйшiй недостатокъ въ знанiи древней или обще-европейской жизни и литературы; ошибка въ имени какого-либо, даже не первокласснаго европейскаго дѣятеля или писателя, и тѣмъ болѣе, незнанiе какого-либо изъ нихъ, хотя бы по имени, — считались тогда невѣжествомъ. Попробовалъ бы тогда кто-нибудь изъ литераторовъ не знать имени и хоть перечня сочиненiй какого-нибудь, не говорю ужь ''Реньяра'', не говорю даже ''Детуша'' (французскихъ комиковъ, позволю я себѣ прибавить, чтобы не поставить въ затрудненiе новаго пишущаго поколѣнiя), а какого-нибудь ''La Chaussêe'', какого-нибудь ''Lanoue!'' Попробовалъ бы кто-нибудь изъ пишущей братiи, не знать какой-либо анекдотической черты изъ древней или новой, преимущественно конечно французской исторiи, — его заклевали бы, буквально заклевали бы тогдашнiе литераторы! Стоитъ только припомнить, какъ даровитому самоучкѣ Полевому досталось за незначительнѣйшiй промахъ и съ какимъ скандаломъ проводили его по всѣмъ тогдашнимъ журналамъ съ его «Грипусье».
 
Подъ влiянiемъ Жуковскаго, подъ влiянiемъ Пушкина, подъ влiянiемъ даже жадно усвоявшаго, или лучше сказать хватавшаго на лету образованiе Полеваго и наконецъ подъ влiянiемъ серьёзныхъ мыслителей, каковы были Надеждинъ, Кирѣевскiй и другiе литераторы въ Москвѣ, Одоевскiй въ Петербургѣ, — къ массѣ нашихъ гуманныхъ свѣденiй, почерпнутыхъ изъ французскихъ источниковъ, — присоединялись постепенно масса англiйская и масса нѣмецкая. Какъ та, такъ и другая, конечно немногими усвоялись внутренне, но зато всѣми хватались на лету, какъ Полевымъ и для всѣхъ образованныхъ, и въ особенности пишущихъ людей, становились ''обязательными''. Я не говорю о томъ, что истинно, въ полномъ смыслѣ образованные изъ нашихъ литераторовъ тогдашнихъ Кирѣевскiй, Хомяковъ, Одоевскiй, Надеждинъ, Погодинъ и нѣкоторые другiе, — многосторонностью образованiя и даже глубиной учености, стояли въ уровень со всѣми тогдашними европейскими писателями и мыслителями. Нѣтъ! я говорю о массѣ образованнаго и вообще пишущаго класса, говорю о томъ фактѣ, что общее гуманное образованiе было тогда для этого класса обязательно, и что отсутствiе общаго образованiя было казнимо безпощадно, какъ только оно выказывалось, хотя бы даже въ мелочахъ.
Строка 174:
<center>_______</center>
 
Я началъ осторожно съ того, что общее образованiе ''нѣсколько'' поупало въ нашу эпоху, а вѣдь можно сказать хоть и рѣзко, но справедливо, что оно ''совершенно'' упало и притомъ упало не въ читающемъ только, а въ пишущемъ и поучающемъ классѣ… Примѣровъ не оберешься.
 
Я могъ бы указать вамъ на изслѣдователей миѳовъ, созидавшихъ нашу миѳологiю по идеямъ Якова Гримма о Германской миѳологiи и обличенныхъ въ незнанiи Гримма по незнанiю того языка, на которомъ Гриммъ писалъ;
Строка 261:
[[Категория:Аполлон Александрович Григорьев]]
[[Категория:Литература 1861 года]]
[[Категория:Импорт/lib.ru]]