Обломов (Гончаров)/Часть 1/Глава 1: различия между версиями

[непроверенная версия][непроверенная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
мНет описания правки
границы абзацев; корректура
Строка 1:
{{Отексте
| АВТОР=[[Иван Александрович Гончаров]] ([[w:1812|18911812]]—[[w:18121891|1891]] )
| НАЗВАНИЕ=Обломов
| ЧАСТЬ=Часть I, глава 1
Строка 6:
| ИЗЦИКЛА=
| ДАТАСОЗДАНИЯ=[[w:1849|1849]]—[[w:1858|1858]] гг.
| ДАТАПУБЛИКАЦИИ=полностью  — в первых четырёх номерах журнала «Отечественные записки» за 1859 год, а глава «Сон Обломова»  — в «Литературном сборнике» журнала журнала «Современник» за 1849 год
| ЯЗЫКОРИГИНАЛА=
| НАЗВАНИЕОРИГИНАЛА=
Строка 26:
Иногда взгляд его помрачался выражением будто усталости или скуки; но ни усталость, ни скука не могли ни на минуту согнать с лица мягкость, которая была господствующим и основным выражением, не лица только, а всей души; а душа так открыто и ясно светилась в глазах, в улыбке, в каждом движении головы, руки. И поверхностно наблюдательный, холодный человек, взглянув мимоходом на Обломова, сказал бы: «Добряк должен быть, простота!» Человек поглубже и посимпатичнее, долго вглядываясь в лицо его, отошел бы в приятном раздумье, с улыбкой.
 
Цвет лица у Ильи Ильича не был ни румяный, ни смуглый, ни положительно бледный, а безразличный или казался таким, может быть, потому, что Обломов как-то обрюзг не по летам: от недостатка ли движения или воздуха, а может быть, того и другого. Вообще же тело его, судя по матовому, чересчур белому светуцвету шеи, маленьких пухлых рук, мягких плеч, казалось слишком изнеженным для мужчины.
 
Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишенною своего рода грации ленью. Если на лицо набегала из души туча заботы, взгляд туманился, на лбу являлись складки, начиналась игра сомнений, печали, испуга; но редко тревога эта застывала в форме определенной идеи, еще реже превращалась в намерение. Вся тревога разрешалась вздохом и замирала в апатии или в дремоте.
Строка 39:
 
Комната, где лежал Илья Ильич, с первого взгляда казалась прекрасно убранною. Там стояло бюро красного дерева, два дивана, обитые шелковою материею, красивые ширмы с вышитыми небывалыми в природе птицами и плодами.
 
Были там шелковые занавесы, ковры, несколько картин, бронза, фарфор и множество красивых мелочей.
 
Но опытный глаз человека с чистым вкусом одним беглым взглядом на все, что тут было, прочел бы только желание кое-как соблюсти decorum неизбежных приличий, лишь бы отделаться от них. Обломов хлопотал, конечно, только об этом, когда убирал свой кабинет. Утонченный вкус не удовольствовался бы этими тяжелыми, неграциозными стульями красного дерева, шаткими этажерками.
 
Задок у одного дивана оселся вниз, наклеенное дерево местами отстало.
 
Строка 51 ⟶ 49 :
 
По стенам, около картин, лепилась в виде фестонов паутина, напитанная пылью; зеркала, вместо того чтоб отражать предметы, могли бы служить скорее скрижалями для записывания на них по пыли каких-нибудь заметок на память.
 
Ковры были в пятнах. На диване лежало забытое полотенце; на столе редкое утро не стояла не убранная от вчерашнего ужина тарелка с солонкой и с обглоданной косточкой да не валялись хлебные крошки.
 
Строка 58 ⟶ 55 :
Илья Ильич проснулся, против обыкновения, очень рано, часов в восемь. Он чем-то сильно озабочен. На лице у него попеременно выступал не то страх, не то тоска и досада. Видно было, что его одолевала внутренняя борьба, а ум еще не являлся на помощь.
 
Дело в том, что Обломов накануне получил из деревни, от своего старосты, письмо неприятного содержания. Известно, о каких неприятностях может писать староста: неурожай, недоимки, уменьшение дохода и  т.  п. Хотя староста и в прошлом и в третьем году писал к своему барину точно такие же письма, но и это последнее письмо подействовало так же сильно, как всякий неприятный сюрприз.
 
Легко ли? Предстояло думать о средствах к принятию каких-нибудь мер.
 
Впрочем, надо отдать справедливость заботливости Ильи Ильича о своих делах.
 
Он по первому неприятному письму старосты, полученному несколько лет назад, уже стал создавать в уме план разных перемен и улучшений в порядке управления своим имением.
 
Строка 167 ⟶ 162 :
 
— Вон, вон, — говорил он, — все подметено, прибрано, словно к свадьбе…
 
Чего еще?
 
— А это что? — прервал Илья Ильич, указывая на стены и на потолок. — А это?
 
А это? — Он указал и на брошенное со вчерашнего дня полотенце и на забытую, на столе тарелку с ломтем хлеба.
 
Строка 188 ⟶ 181 :
— Что за уборка ночью!
 
Обломов с упреком поглядел на него, покачал головой и вздохнул, а Захар равнодушно поглядел в окно и тоже вздохнул. Барин, кажется, думал: «Ну, брат, ты еще больше Обломов, нежели я сам», а Захар чуть ли не подумал: "«Врешь! ты только мастер говорить мудреные да жалкие слова, а до пыли и до паутины тебе и дела нет».
 
— Понимаешь ли ты, — сказал Илья Ильич, — что от пыли заводится моль? Я иногда даже вижу клопа на стене!
Строка 231 ⟶ 224 :
 
— А где немцы сору возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ко, как они живут! Вся семья целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: все поджимают под себя ноги, как гусыни… Где им сору взять?
 
У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкафах лежала по годам куча старого, изношенного платья или набрался целый угол корок хлеба за зиму… У них и корка зря не валяется: наделают сухариков, да с пивом и выпьют!
 
Захар даже сквозь зубы плюнул, рассуждая о таком скаредном житье.
 
— Нечего разговаривать! — возразил Илья Ильич, — ты лучше убирай.
 
— Иной раз и убрал бы, да вы же сами не даете, — сказал Захар.
Строка 252 ⟶ 244 :
Он уж был не рад, что вызвал Захара на этот разговор. Он все забывал, что чуть тронешь этот деликатный предмет, как и не оберешься хлопот.
 
Обломову и хотелось бы, чтоб было чисто, да он бы желал, чтоб это сделалось как-нибудь так, незаметно, само собой; а Захар всегда заводил тяжбу, лишь только начинали требовать от него сметания пыли, мытья полов и  т.  п. Он в таком случае станет доказывать необходимость громадной возни в доме, зная очень хорошо, что одна мысль об этом приводила барина его в ужас.
 
Захар ушел, а Обломов погрузился в размышления. Через несколько минут пробило еще полчаса.
Строка 291 ⟶ 283 :
 
— Я забыл вам сказать, — начал Захар, — давеча, как вы еще почивали, управляющий дворника прислал: говорит, что непременно надо съехать…
 
квартира нужна.
 
Строка 307 ⟶ 298 :
 
— Э-э-э! слишком проворно! Видишь, еще что! Не сейчас ли прикажете? А ты мне не смей и напоминать о квартире. Я уж тебе запретил раз; а ты опять.
 
Смотри!
 
Строка 315 ⟶ 305 :
 
— Да как же, батюшка, Илья Ильич, я распоряжусь? — начал мягким сипеньем Захар. — Дом-то не мой: как же из чужого дома не переезжать, коли гонят?
 
Кабы мой дом был, так я бы с великим моим удовольствием…