Эпикуреизм и современный интерес к нему (Модестов)/ДО: различия между версиями

Первая брошюра появилась въ Кіевѣ и носитъ заглавіе: ''философъ Эпикуръ и вновь открытыя его изреченія.''. Авторъ ея — профессоръ университета св. Владиміра Ю. А. Кулаковскій. Онъ читалъ на указанную тему въ Кіевѣ публичную лекцію 25 марта 1889 года. Другая брошюра вышла въ Одессѣ и озаглавливается такъ: ''Эпикуреизмъ и его отношенія къ новѣйшимъ теоріямъ естественныхъ и философскихъ наукъ.''. Она принадлежитъ приватъ-доценту Новороссійскаго университета О. Ѳ. Базинеру, который читалъ на эту тему въ Одессѣ двѣ публичныхъ лекціи: одну 28, я другую 30 марта 1889 года. Наконецъ, третья брошюра носитъ заглавіе: ''Опроверженіе эпикуреизма.''. Она вышла въ Казани и принадлежитъ Порф. П. Гвоздеву, бывшему казанскому, а въ настоящее время московскому учителю гимназіи. Это — не публичная лекція, а переводъ двухъ новыхъ книгъ философскаго сочиненія Цицерона: ''bonorum et malorum'' (О высшемъ благѣ и злѣ).

Эпикуръ принадлежитъ къ интереснѣйшимъ философамъ, когда-либо появлявшимся въ исторіи: принадлежитъ онъ къ нимъ, конечно, не по глубокомыслію и оригинальности своей системы, а по огромному вліянію, какое онъ имѣлъ на человѣчество. Его ученіе о познаніи (каноника) слабо и ничтожно, его физика не самостоятельна и заимствована имъ въ существенныхъ частяхъ у Деморита, господствующій принципъ его нравственной философіи (этики) былъ выставленъ раньше его основателемъ киренейской школы Аристинномъ, несмотря на то, его философская школа получила необыкновенную славу и доставила ея основателю всемірное значеніе. Его система, проведенная имъ во множествѣ сочиненій, изъ которыхъ до насъ не дошло въ цѣльномъ видѣ почти ровно ничего, была встрѣчена въ Древнемъ мірѣ, съ одной стороны, съ необыкновеннымъ энтузіазмомъ, съ другой — съ жесточайшими нападеніями: уже это одно достаточно показываетъ, какъ живо она затронула основы умственной и нравственной жизни древняго человѣчества. Основное положеніе эпикурейской этики, что высшее благо заключается въ удовольствіи, подняло на ноги противъ Эпикура чуть не всѣ философскія школы Греціи, въ особенности стоиковъ, между тѣмъ, ни одна философская школа не привлекала къ себѣ столько послѣдователей, какъ именно эпикурейская. По словамъ древняго историка философіи, Діогена Лаэртскаго (X, 9), цѣлые города не могли бы вмѣстить учениковъ и друзей Эпикура: такъ они были многочисленны еще при жизни учителя. Когда въ Римѣ, подъ конецъ республики, стала чувствоваться потребность въ изученіи греческой философіи, то рядомъ съ непримиримымъ врагомъ эпикурейскаго ученія, Цицерономъ, мы видимъ и восторженнаго почитателя этого ученія въ лицѣ Лукреція, геніальная поэма котораго, прославлявшая до небесъ великаго грека, «красу греческаго народа», какъ величаетъ Лукрецій Эпикура, произвела несравненно большее впечатлѣніе на молодое поколѣніе, чѣмъ безподобная полемика противъ всей эпикурейской системы со стороны знаменитаго оратора. Да Цицеронъ и самъ не прочь былъ признать полное торжество этой системы въ публикѣ, хотя и замѣчаетъ, что если оставить ее безъ опроверженія, то «придется проститься со всякою добродѣтелью» ''(Le fin.''., II, 14). Римскіе стоики, по примѣру греческихъ, продолжали борьбу съ эпикуреизмомъ, но сами увлекались ямъ настолько, что въ отношеніи своихъ мыслей незамѣтно переходили изъ стоическаго лагеря въ эпикурейскій, какъ это дѣлаетъ Сенека въ первомъ столѣтіи нашей эры и Маркъ Аврелій — во второмъ. Слабость этого послѣдняго къ эпикуреизму доходила до того, что онъ не отказалъ ему въ каѳедрѣ наравнѣ съ другими философскими каѳедрами, устроенными имъ въ Аѳинахъ. Слабѣли и падали другія философскія школы, но эпикуреизмъ стоялъ на ногахъ, стоялъ до тѣхъ поръ, пока не заставило его замолчать утвердившееся христіанство, съ которымъ онъ велъ на первыхъ порахъ ожесточенную борьбу, какъ принципіальный врагъ всякой религіи. Но едва стала въ новой Европѣ пробуждаться философская мысль, какъ имя Эпикура является знаменемъ освобожденія отъ церковной схоластики, и эпоха Возрожденія насчитываетъ не одного болѣе или менѣе явнаго приверженца эпикурейской школы. Поставленный на ноги въ первой трети XVII столѣтія философомъ Гассенди во Франціи и затѣмъ Гоббсомъ въ Англіи, эпикуреизмъ влился широкою струей въ философію XVIII столѣтія и получилъ новую жизнь въ нашемъ столѣтіи, особенно въ лицѣ англійскихъ утилитаристовъ, начиная съ Бентама и кончая Гербертомъ Спенсеромъ. Къ нравственной системѣ, которая, прежде всего, подѣйствовала на философскіе умы новой Европы, присоединилось (у Спенсера) и вліяніе космологической системы, заимствованной Эпикуромъ у Демокрита, которая, какъ не безъ основанія выражается Гюйо (р. 16), дала «новымъ эпикурейцамъ средства опереться съ своею моралью на законы цѣлаго міра и захватить въ одно и то же представленіе вселенную и человѣка». Атомистическая теорія, которую съ такимъ поэтическимъ блескомъ передаетъ намъ Лукрецій, есть, съ нѣкоторыми измѣненіями, господствующая теорія и всей современной космологіи.

Взятое въ своей наготѣ, положеніе объ удовольствіи, какъ о цѣли нашей жизни и дѣятельности, заставляетъ смотрѣть на этику Эпикура KanJ на нравственное ученіе, которое имѣетъ очень мало общаго съ истинно" нравственностью и должно было составлять плохую опору для разумной жизни человѣка. Такъ на эту этику и смотрѣли выходившія въ своихъ ученіяхъ изъ другихъ началъ философскія школы Греціи и относились къ ней или съ рѣзкою враждебностью (стоики), или съ презрительнымъ равнодушіемъ (перипатетики). И нѣтъ спора, что безчисленная масса послѣдователей Эпикура, о которой намъ говорятъ древніе писатели, принимала его ученіе именно потому, что этой массѣ гораздо больше улыбался принципъ удовольствія, чѣмъ принципъ суровой добродѣтели, который лежалъ въ основаніи этики стоиковъ. Но что ученіе Эпикура на самомъ дѣлѣ не было безнравственно, это должны были признать, въ концѣ-концовъ, и сами философы, когда періодъ ожесточенной борьбы философскихъ школъ и сектъ прошелъ и между ними стало устанавливаться своего рода примиреніе на почвѣ эклектизма. Мы уже указывали на Сенеку и Марка Аврелія, какъ на людей, которые, несмотря на свой стоицизмъ, относилисъ къ эпикуреизму съ полнымъ уваженіемъ; да и самъ Цицеронъ, непримиримый противникъ эпикурейской секты, отзывался о самомъ Эпикурѣ какъ о человѣкѣ, нравственная чистота котораго неоспорима. Наконецъ, мы имѣемъ интересное признаніе блаженнаго Августина, что и онъ могъ бы принять ученіе Эпикура, еслибъ ему не мѣшала вѣра въ будущую жизнь, которой чуждо Эпикурово ученіе ''(Confess.''., VI, 16). Значитъ, въ эпикуреизмѣ, дѣйствительно была не только привлекательность для людей, смотрѣвшихъ на жизнь не съ особенно строгой точки зрѣнія, но и своя чистота, которая привлекала къ нему людей, искавшихъ путей къ нравственному совершенству.

«Между пожеланіями, — говоритъ Эпикуръ, — одни естественны и необходимы, другія естественны, но необходимы, третьи ни естественны, ни необходимы, но происходятъ отъ пустаго мнѣнія. Естественны и необходимы тѣ, которыя имѣютъ цѣлью прекращеніе какого-либо страданія, каково питье для утоленія жажды; естественны, но необходимы тѣ, которыя лишь разнообразятъ удовольствіе, но не уничтожаютъ страданія, каковы роскошныя яства ({{lang|grc|πολντελ}}ῆ {{lang|grc|σιτ}}ί{{lang|grc|α}}, что г. Базинеръ неправильно переводитъ: потребность къ лакомствамъ); наконецъ, ни естественны, ни необходимы такія, каково желаніе быть почтеннымъ вѣнками и статуями», X, 149). Въ другомъ мѣстѣ ''(Diog.''., X, 6) Эпикуръ опредѣляетъ ближе необходимыя удовольствія и прямо говоритъ, что не можетъ представить себѣ блага безъ удовольствій, получаемыхъ вкусомъ, слухомъ, зрѣніемъ, а равно и безъ половыхъ удовольствій. И такъ, естественныя и необходимыя удовольствія Эпикура суть удовольствія чувственныя, ''удовольствія плоти'', какъ онъ самъ выражается, а между ними самое главное, какъ самое существенное, есть удовольствіе желудка: «начало и корень всякаго блага — удовольствіе желудка» (ἀ{{lang|grc|ρχ}}ὴ {{lang|grc|κα}}ὶ ῥί{{lang|grc|ξα}} {{lang|grc|παντ}}ὸ{{lang|grc|ς}} ἀ{{lang|grc|γαϑο}}ῦ ἡ {{lang|grc|τ}}ῆ{{lang|grc|ς}} {{lang|grc|γαστρ}}ὸ{{lang|grc|ς}} ἡί{{lang|grc|ον}}ή , ''Athen.''. XII, 67; ''Usener:'' «Epiс.», p. 278). Оно не есть, въ мысли философа, самое высокое удовольствіе, но за то такое, съ которымъ связаны, какъ онъ выражается, «мудрое и возвышенное» ({{lang|grc|τ}}ὰ {{lang|grc|σοφ}}ὰ {{lang|grc|κα}}ὶ {{lang|grc|τ}}ὰ {{lang|grc|περιττ}}ὰ). И всѣ эти необходимыя удовольствія необходимы лишь потому, что безъ нихъ не можетъ быть другихъ. Не составляя сами по себѣ высшаго блага, они содѣйствуютъ счастливой жизни тѣмъ, что избавляютъ насъ отъ страданій и предоставляютъ намъ возможность искать удовольствій высшаго разряда. Разсматриваемое съ этой точки зрѣнія положеніе о чувственныхъ удовольствіяхъ, какъ существенныхъ и необходимыхъ, не представляетъ ничего такого, за что философъ подлежалъ бы особому порицанію. Лишь бы въ этихъ удовольствіяхъ, которыя Эпикуръ считаетъ ''подвижными'' удовольствіями (ἡί{{lang|grc|δνα}}ὶ ἐ{{lang|grc|ν}} {{lang|grc|κιν}}ή{{lang|grc|σι}}), имѣющими цѣлью удалить страданіе, и различаетъ ихъ отъ удовольствій прочныхъ, спокойныхъ ({{lang|grc|καταστηματικα}}ὶ), истинныхъ удовольствій, — лишь бы въ нихъ не было излишества, лишь бы они не выходили за границы необходимаго для поддержанія жизни и здоровья, они законны и имѣютъ свое оправданіе даже въ самомъ возвышенномъ ученіи о нравственности. А Эпикуръ, какъ и стоики, настаивалъ на томъ, что для человѣка нужно очень немного, чтобъ удовлетворить необходимому. «Голосъ плоти, — писалъ онъ, — не алкать, не чувствовать жажды, не зябнуть. Кто это имѣетъ и кто надѣется имѣть въ будущемъ, тотъ можетъ поспорить въ счастьи съ самимъ Зевсомъ». Мѣсто это, извѣстное прежде по цитатамъ нѣсколькихъ писателей, находится и въ новооткрытомъ сборникѣ изреченій (33-е). Въ другомъ изреченіи того же сборника (25-е) говорится: «Бѣдность, измѣряющая себя потребностью природы, есть большое богатство; богатство же, не полагающее себѣ границъ, есть большая бѣдность». Изреченія эти мы находимъ въ томъ или другомъ видѣ и у стоика Сенеки (''Ep. ad Luc.''., I. 14 и 22).

„Изъ благъ, какія мудрость заготовляетъ себѣ для блаженства всей жизни, гораздо важнѣе всѣхъ другихъ — цріобрѣтеніе дружбы“. Такъ гласитъ одно изъ изреченій (27-е) Эпикура, вошедшихъ въ число его ''Главныхъ мнѣній'' ({{lang|grc|Κ}}ύ{{lang|grc|ριαι}} {{lang|grc|δοξαι}}), воспроизведенное также и во вновь открытомъ сборникѣ его изреченій (13-е). Другое изреченіе (78-е) новаго сборника говоритъ: „Благородная душа предается всего болѣе мудрости и дружбѣ: первое изъ этихъ благъ есть смертное, второе же — безсмертное“. У Цицерона защитникъ эпикурейской философіи Л. Манлій Торкватъ приводитъ такое изреченіе Эпикура ''(De fin.''.,I, 20): „Изъ всѣхъ вещей, какія мудрость можетъ пріобрѣсти для счастливой жизни, нѣтъ ничего значительнѣе, ничего обильнѣе, ничего пріятнѣе дружбы“. Въ томъ же мѣстѣ Цицерономъ приводится еще новое изреченіе того же философа относительно дружбы: „Противъ боязни постояннаго или продолжительнаго зла укрѣпила нашъ духъ та же самая наука, которая познала, что на преждевременномъ поприщѣ нашей жизни опора дружбы есть самая прочная“. Дружба, какъ и всякая добродѣтель, у эпикурейцевъ разсматривается съ утилитарной точки зрѣнія, но ни о какой добродѣтели Эпикуръ не говоритъ съ большимъ забвеніемъ этой точки зрѣнія, когда говоритъ о дружбѣ. Польза породила дружбу, но дружба и сама по себѣ есть благо: такова истинная мысль нашего философа. „Всякая дружба есть сама по себѣ добродѣтель“ (т.-е. желательна ради себя самой, какъ переводитъ это мѣсто въ ''Journal des Savants'', novembre 1888, а за нимъ и г. Кулаковскій), — говоритъ Эпикуръ въ одномъ изъ новооткрытыхъ изреченій (23-е), хотя» присовокупляетъ: «начало же получила отъ пользы». Торкватъ у Цицерона прямо заявляетъ, что «безъ дружбы невозможна никакая прочная и постоянная пріятность жизни». Поэтому у эпикурейцевъ твердо стояла мысль, что друзей должно любить какъ самихъ себя, что безъ этой искренней любви невозможно сохранить дружбы и что для друга слѣдуетъ приносить всѣ тѣ жертвы, какія человѣкъ приноситъ для себя самого. Между новооткрытыми изреченіями встрѣчается одно (56-е) драгоцѣнное въ этомъ смыслѣ: «Мудрецъ, самъ подвергнутый пыткѣ, не больше страдаетъ, чѣмъ когда видитъ подвергнутаго пыткѣ друга». Но Эпикуръ идетъ еще дальше и говоритъ: «Мудрый, вели потребуется, умретъ за друга» (''Diog''., X, 121).

Ставши при помощи добродѣтели такъ высоко, мудрецъ Эпикуръ уже не боится ударовъ судьбы, какъ и стоическій мудрецъ ''(Сіc.:'' «Tusc. dipp.», III, 20: negat (Epicurus) ullam in sapientem vim esse fortunae), и можетъ считать себя счастливымъ при всякихъ обстоятельствахъ. Его могутъ жечь огнемъ, распинать, причинять всяческія мученія; онъ и на это, по словамъ Эпикура, можетъ воскликнуть: «Какъ это пріятно!» (''Cic.''.,"Tusc.", II, 7, 10, 26, 28; ''Sen.:'' «Ер.», 66, 67 и др.). Это, конечно, сказано слишкомъ мило, особенно для эпикурейскаго философа, которому самъ же Эпикуръ во время пытки предоставляетъ роптать и стонать. Но слѣдуетъ замѣтить, что самъ Эпикуръ на смертномъ одрѣ представилъ своимъ ученикамъ доказательство того, что самообладаніе въ минуты страданій, какого можетъ достигнуть мудрецъ, дѣйствительно, можетъ доходить до высокихъ предѣловъ. Сохранился отрывокъ его предсмертнаго письма къ ученику своему Гермарху (''Usener'', 143, frg. 138), — письма, въ которомъ умирающій, среди страшныхъ болей въ изъязвленномъ желудкѣ и въ мочевомъ пузырѣ, Эпикуръ говоритъ, что онъ проводитъ счастливый и, вмѣстѣ съ тѣмъ, послѣдній день жизни. Цѣль этого письма, о которомъ такъ много говорятъ Цицеронъ, Сенека и другіе (см. ссылки у Узенера, ibid,), было попросить Гермарха — позаботиться, во имя любви къ своему учителю и къ философіи, объ осиротѣлыхъ дѣтяхъ Метродора, главнаго ученика философа. Эта трезвая забота о дѣтяхъ друга въ послѣднія минуты, во время невыносимыхъ болей, несомнѣнно свидѣтельствуетъ о высокомъ самообладаніи философа. Откуда у него бралось оно? На этотъ вопросъ онъ даетъ самъ отвѣтъ, заявляя въ томъ же письмѣ, что эти страшныя боли уравновѣшивались у него душевною радостью при воспоминаніи о бывшихъ у нихъ философскихъ разсужденіяхъ.

Это уравновѣшиваніе страданій воспоминаніями объ испытанныхъ прежде радостяхъ указываетъ намъ на новую сторону въ этикѣ Эпикура. Тутъ мы имѣемъ дѣло не съ удовольствіями тѣла, которыя существуютъ только для настоящаго, а уже прямо съ удовольствіями духа, который одинъ можетъ пользоваться радостями прошедшаго, равно какъ и будущаго. Эти удовольствія духа, какъ постоянныя, какъ такія, которыя всегда можно вызывать, когда требуется парализовать тѣлесныя страданія, Эпикуръ считаетъ высшими удовольствіями и тѣмъ кладетъ существенное различіе между своею школой и киренейской, т. е. школой Аристиппа, который высшее благо полагалъ въ удовольствіяхъ тѣлесныхъ. Но за то этотъ переходъ въ эпикуровой этикѣ къ чисто-духовнымъ удовольствіямъ, какъ къ высшимъ, противники эпикуреизма, и въ ихъ числѣ Цицеронъ, считали находящимися въ противорѣчіи съ основными положеніями эпикуреизма, не допускающими никакой радости, которая не относилась бы къ тѣлу. Вотъ что говоритъ Цицеронъ, обращаясь къ Торквату ''(De fin.''., II, 31):

Эти громкія слова показываютъ, какое значеніе основатель эпикурейской школы придавалъ своему ученію. Онъ смотрѣлъ на него какъ на всемірную религію, воспринимая которую каждый можетъ найти убѣжите и спасеніе. Эпикуреизмъ и былъ религіей, но такою, которая не нуждалась во вмѣшательствѣ въ дѣла человѣческія божескихъ силъ, хотя и признавала эти силы существующими. Боги Эпикура проводили жизнь въ состояніи блаженства и покоя. Блаженная жизнь доступна и для людей, но только для тѣхъ, которые будутъ жить по правиламъ мудрости. Правила эти были изложены Эпикуромъ во множествѣ сочиненій, о которыхъ мы знаемъ только по заглавіямъ, да по нѣкоторымъ выпискамъ изъ нихъ и указаніямъ писателей. Сохранились въ цѣлости три письма къ друзьямъ, затѣмъ существуетъ небольшое собраніе изреченій, извѣстныхъ подъ именемъ {{lang|grc|Κ}}ύ{{lang|grc|ριαι}} {{lang|grc|δοξαι}}, ''Главныя мнѣнія.''. Это собраніе, составленное Діогеномъ Лаэртскимъ и обращавшее на себя вниманіе еще въ древности, дошло до насъ въ количествѣ сорока изреченій. Сдѣлано оно было не самимъ Эпикуромъ, а его учениками, и составляло въ глазахъ послѣдователей эпикуреизма своего рода евангеліе. Теперь, какъ мы знаемъ, явился на свѣтъ новый сборникъ изреченій, болѣе полный, состоящій изъ восьмидесяти одного изреченія, изъ которыхъ нѣкоторыя уже были намъ извѣстны и частью заимствованы изъ прежняго сборника — {{lang|grc|Κ}}ύ{{lang|grc|ριαι}} {{lang|grc|δοξαι}}. Эти новыя изреченія заимствованы, какъ полагаетъ Узенеръ, изъ переписки Эпикура съ его учениками, но заимствованы, но мнѣнію того же ученаго, не эпикурейцемъ, а скорѣе стоикомъ, имѣвшимъ въ виду умѣрить ими строгость стоической морали. Озаглавливаются эти изреченія: {{lang|grc|Επικο}}ύ{{lang|grc|ρου}} {{lang|grc|προσφ}}ώ{{lang|grc|νησις}}, что можно передать по-русски: ''Воззваніе Эпикура.''. Всѣ они нравственнаго характера и представляютъ эпикурейское ученіе, такъ сказать, въ лучшемъ, наиболѣе пріемлемомъ видѣ. Между ними, однако, нѣтъ слѣдующаго, заключающагося въ раннемъ сборникѣ (5-е): «Нельзя жить пріятно (счастливо) безъ того, чтобъ не жить благоразумно, хорошо и справедливо, какъ нельзя жить благоразумно, хорошо и справедливо безъ того, чтобы не жить пріятно (счастливо)». Это заявленіе Эпикура можно дополнить другимъ его заявленіемъ, которое хотя и не вошло въ сборникъ ''Главныхъ мнѣній'', но передается, разными писателями, начиная съ Діогена Лаэртскаго (X, 138), именно: «Одна добродѣтель не отдѣлима отъ удовольствія, все же прочее отдѣляется отъ него, такъ какъ смертно».

Мы говорили, что лекціи объ эпикуреизмѣ гг. Булаковскаго и Базинера хорошо дополняетъ трудъ г. Гвоздева, знакомящій нашу публику въ гладкомъ и легко читаемомъ русскомъ переводѣ съ полемическимъ трактатомъ Цицерона противъ эпикурейской школы. Это сочиненіе Цицерона для насъ тѣмъ важнѣе, что оно составлено по источникамъ, которые не дошли до насъ, и ставитъ насъ лицомъ къ лицу съ борьбою философскихъ школъ древности по крайне жгучему тогда вопросу о высшемъ благѣ, — по вопросу, которымъ въ той или другой формѣ никогда не перестанетъ съ особеннымъ интересомъ заниматься образованное человѣчество. Мы приглашаемъ читателя самого познакомиться съ сдѣлавшимся для него теперь столь доступнымъ трактатомъ Цицерона. Трактатъ этотъ, въ которомъ разбираются основныя положенія эпикуреизма, быть можетъ, лучше, чѣмъ наша статья, введетъ желающаго въ пониманіе вопроса. {{right|'''В. Модестовъ.'''.}}