О терминологии русской грамматики (Кюхельбекер)/ДО: различия между версиями

Занимаясь нѣсколько лѣтъ преподаваніемъ русской грамматики, я, по примѣру знаменитаго дяди и наставника Жиль-Блаза-Сантиланскаго, старался и самъ тщательно изучить свою науку; а какъ труды Рейфа, Фатера, Пухмейера, Оттелина, Добровскаго и другихъ мнѣ, простому учителю уѣзднаго училища, недоступны, я по-крайнеи-мѣрь старался сличать и сравнивать руководства гг. Востокова и Греча и дополнять читанное собственнымъ наблюденіемъ и размышленіемъ. Тутъ представились мнѣ кое-какіе вопросы, на которые, сколько я знаю, не обращалось еще никакого вниманія, кое-какія сомнѣнія, разрѣшенія которыхъ я не нашелъ ни въ извѣстныхъ мнѣ компендіяхъ, ни въ статьяхъ о грамматикѣ, къ-несчастію слишкомъ-рѣдкихъ и скудныхъ въ нашихъ періодическихъ изданіяхъ, особенно въ нынѣшнее время. Вотъ что и понудило меня — самому отважиться, по мѣрѣ силъ своихъ, способностей и данныхъ мнѣ средствъ, изслѣдовать эти вопросы и отъискать на нихъ отвѣты, которые бы вывели хотя самого-меня изъ недоумѣнія. На память для самого-себя я набросалъ на бумагу свои отмѣтки объ этомъ предметѣ, и такимъ образомъ составилось нѣсколько статеекъ о русской грамматикѣ, которыя, быть-можетъ, покажутся занимательными и другимъ любителямъ русскаго слова. Вмѣсто образчика рѣшаюсь, милостивый государь, препроводить къ вамъ одну изъ нихъ {Позволяемъ себѣ выкинуть здѣсь 16 строкъ — очень-лестныхъ для нашего самолюбія и потому самому не могущихъ быть напечатанными въ нашемъ журналѣ. Иначе, «друзья» «Отечеств. Записокъ» могли бы сказать, что мы подражаемъ имъ, печатая себѣ похвалы въ собственномъ своемъ журналѣ. Итакъ, да извинитъ насъ почтенный авторъ этой статьи, что мы не исполнимъ его желанія, такъ искренно высказаннаго въ письмѣ его. ''Ред.''.}. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Слегка только коснемся тѣхъ новыхъ несообразностей, которыми гг. Востоковъ и Гречъ сами изъ собственнаго запаса обогатили свои грамматики и которыхъ, къ-несчастію, очень-довольно. Такъ, на-прим., у г. Греча (на стр. 14 втор, исправл. изданія) слѣдующее образцовое опредѣленіе слова: "Слово есть простой или сложный звукъ голоса человѣческаго, коимъ выражается какое нибудь понятіе или чувствованіе на «пр. я, ''вода, левъ, красный, ходить, ахъ, увы».''. Какъ-будто ''я, левъ, ахъ'' звуки простые, а не именно сложные! кромь-де ''чистыхъ'' гласныхъ буквъ нѣтъ, да и не можетъ быть звуковъ простыхъ? Или какъ-будто ''вода, красный, ходитъ, увы'' одинъ сложный, а не два, и глухому очень-внятные звука? Или дальше на стр. 15-й насъ учатъ, что "слоги, «служащіе къ образованію словъ, именуются корнями словъ». Но ''всякій, какой бы то ни былъ'' слогъ какого бы то ни было слова служитъ къ его образованію: итакъ, всякій любой слогъ какого-нибудь слова составляетъ вмѣстѣ и корень этого слова! Г. Востоковъ, во второмъ же изданіи своей грамматики, на стр. 2-й говоритъ: ''"Словопроизведеніе'' показываегъ, какъ составляются слова, т. е. разбираетъ ихъ составныя «части и измѣненія и распредѣляетъ слова по разрядамъ…» Изъ чего слѣдуетъ, что производить слово — (полагаю, отъ другаго) и показывать, какъ составляются слова, все равно, а также — все равно показывать, какъ они составляются и разбирать ихъ составныя части и измѣненія, да и распредѣлять ихъ по разрядамъ, — хотя для простаго здраваго разсудка, непомраченнаго схоластическою галиматьей, тутъ четыре совершенно-различные процесса. А все это первоначально происходитъ отъ неправильнаго перевода греческаго слова этимологіи ''({{lang|grc|Εϑιμολογι}}ὴ). Пріучаю — вотъ'' одно изъ самыхъ главныхъ значеній глагола ''ἐ{{lang|grc|ϑ}}ὶ{{lang|grc|ξω}})'', отъ котораго происходитъ отглагольный прилогъ (Adjectivum verbale) ''ἐ{{lang|grc|ϑ}}ὶ{{lang|grc|μος}};'' оно здѣсь и самое ближайшее и очевидное. Итакъ, явно, что ''{{lang|grc|Εϑιμολογι}}ὴ'' собственно значитъ ''пріученіе къ словамъ, обученіе словамъ'', т. е. обученіе правильному ихъ употребленію, или, если угодно, словоизученіе, а вовсе не словопроизведеніе. Въ греческомъ техническомъ словѣ есть толкъ и смыслъ, прямо объясняющій дѣло, а мнимый переводъ его, заимствованный г. Востоковымъ на вѣру отъ его предшественпиковтэ, представляетъ значеніе, которое совершенно противорѣчивъ насильственному его опредѣленію. — Пойдемъ далѣе; разсмотримъ названія такъ-называемыхъ частей рѣчи; ихъ

Имя существительное. — Что такое имя? Названіе всего того, о чемъ мы можемъ говорить или думать. Объ однихъ ли существахъ мы и говоримъ и думаемъ? ''Любовь, ненависть, теплота, холодъ, доброта, злость, широта, глубина, жизнь, смерть, безсмертіе --'' уже — уже ли существа? А кто же о нихъ не говоритъ и не думаетъ? И почему гг. грамматики названія ихъ относятъ къ именамъ существительнымъ? Ясно, что тутъ слово ''существительное'' совершенно безполезное и даже вредное, потому что только затмѣваетъ очень-ясный смыслъ слова: ''имя.''.

Имя прилагательное. — Могу ли думать и говорить ''о добромъ, о красной, о второмъ, о сухой'', не сопрягая этихъ словъ съ какимъ-нибудь названіемъ настоящаго предмета мышленія? Передамъ ли другому хоть какое-нибудь понятіе, если скажу: «Ко мнѣ пришелъ добрый?» — «Кто? Человѣкъ ли? Быкъ ли?» "У меня сухая? кто? что? корова ли? пашня ли? Или: «вотъ вамъ второй…» Что такое? Томъ ли книги, случаи ли, пріятель ли? и т. д. Очевидно, что прилагательное ни о чемъ опредѣленномъ само-по-себѣ не даетъ никакого понятія, т. е. ничего не именуетъ, что оно, слѣдовательно, не есть имя, и что техническій терминъ ''имя прилагательное --'' просто — просто нелѣпость. Прилагательное, или, если угодно, ''прилогъ'', приложеніе (adjectivum) вовсе не имя, а только дополненіе, продолженіе имени, съ которымъ оно сопрягается. Оно само-по-себѣ ничего не называетъ, а только развиваетъ, дополняетъ понятіе, которое заключается въ названіи предмета, ''въ имени.''.

Мѣстоименіе. — Латинское названіе такъ-называемой третьей части рѣчи. ''Pronomen'' переведено варварскимъ словомъ «мѣстоименіе» съ удареніемъ на ''ме''… Еслибъ говорилось хоть мѣстоименіе. — конечно, и это былъ бы терминъ варварскій и составленный совсѣмъ не въ духѣ русскаго языка, — да тутъ все же слышались бы звуки, напоминающіе по-крайней-мѣрѣ, слова ''вмѣсто имени.''. По слово: ''мѣстоименіе'' слуху всякаго русскаго человѣка говоритъ о какомъ-то имѣніи, имуществѣ, владѣніи мѣстомъ, и кстати ли это въ переводѣ слова: ''pronomen'', предоставляю судить всякому. Въ одной изъ слѣдующихъ статей постараюсь доказать, что собственно эту часть рѣчи слѣдовало бы вовсе уничтожить и превратить въ подраздѣленіе имени, которое бы можно назвать подвижнымъ, относительнымъ именемъ. Если же ужь непремѣнно желаютъ удержать ее въ видъ особеннаго разряда словъ, — этотъ разрядъ, эту часть рѣчи можно бы, кажется, назвать ''заименьемъ'', что вмѣстѣ будетъ и болѣе въ духѣ языка (море — приморье, рѣка — зарѣчье) и ближе къ латинскому.

Междометіе. — Междометіе также слово, которое покажется совершенно-темнымъ человѣку, непосвященному въ схоластическую мистику: у въ простолюдинѣ тутъ даже не родится смутное понятіе о метаніи, потому-что небывалое слово ''метіе'' можетъ происходить и отъ ''меч'''''''у''''' (бросаю), и отъ ''м'''е'''чу'' (стараюсь попасть въ цѣль). Это неудачный буквальный переводъ латинскаго слова ''interjectio;'' но ''jectio --'' правильное — правильное, освященное употребленіемъ въ составныхъ словахъ измѣненіе имени ''jactio'', между-тѣмъ, какъ мнимое слово ''метіе'' никогда на русскомъ языкѣ не существовало, да и существовать не можетъ. Давно уже сказано, что буква мертвитъ, а духъ живитъ. Если ужь непремѣнно хотѣли превратить въ особенный разрядъ словъ, въ особенную часть рѣчи (къ чему, впрочемъ, никакой ни логической, ни грамматической необходимости не было), очень-небольшое число нарѣчій, въ которыхъ слышенъ крикъ взволнованнаго страстію сердца, — было бы гораздо-лучше и ближе назвать ихъ ''восклицаніями.''. Это было бы совершенно-понятно, вполнѣ выражало бы ихъ идею и не пугало бы ни ума, ни слуха варварскими, ничего-невыражающими звуками.

Кромь именительнаго, звательнаго и предложнаго, трудно вообразить что-нибудь нелѣпье названій нашихъ падежей; а украсилась ими паша грамматика все потому, что эти названія рабски были переведены съ латинскаго языка на русскій, хотя паши падежи далеко не соотвѣтствуютъ латинскимъ. И что такое самое слово падежа? Что такое тутъ падаетъ? Есть ли тутъ какая-нибудь хоть самая слабая идея о паденіи чего бы то ни было? Все тотъ же, повторяю, несчастный буквальный переводъ латинскаго слова ''casus;'' между-тѣмъ, кажется, могли бы же вспомнить, что глаголъ ''èadere'' значитъ не только ''падать'', но и ''случаться (sich befallen).''. Ужь гораздо-ближе и лучше было бы перевесть casus nominis, casus adjectivi — ''случаями'' имени, ''случаями'' прилога, хотя бы и тутъ была бы недомолвка; по что помѣшало употребить самое простое выраженіе: ''виды'' или ''перемѣны, измѣненія'' имени или прилога? Это было бы понятно ребенку и простолюдину, всѣмъ и каждому. Да куда! Гг. переводчикамъ нуженъ былъ рогатый, схоластическій терминъ, — и нашъ учебный языкъ обогатился безподобнымъ словечкомъ: ''падежъ'', которое тутъ ровно ничего не значитъ! Явились въ-слѣдъ за нимъ падежи родительный, дательный, винительный, творительный: въ нихъ отсутствіе всякаго смысла такъ очевидно, что этого и доказывать, кажется, нечего. Слишкомъ было бы заносчиво съ моей стороны утвердительно указать, какимъ именно словомъ будущіе русскіе грамматики должны непремѣнно замѣнить терминъ ''падежъ;'' но, надѣюсь, всякій безпристрастный человѣкъ согласится, что четыре предлагаемыя здѣсь слова: ''случай, перемѣна, измѣненіе'' и особенно ''видъ'' (склоняемой части рѣчи) гораздо-выразительнѣе и яснѣе слова ''падежъ.''. Еслибъ терминъ ''видъ'' былъ принятъ, можно было бы, по примѣру лицъ глаголовъ, назвать именительный падежъ — первымъ видомъ имени или склоняемой части рѣчи, звательный — вторымъ, родительный — третьимъ и т. д. Тутъ кстати замѣтимъ, что третій видъ (родит. над.) бываетъ очень-часто двоякій на ''а'' и на ''у'' (на что, между прочимъ, «Библіотека для Чтенія» — большая охотница до окончанія на ''у --'' никогда — никогда не обращаетъ вниманія). Окончаніе на ''а'' выражаетъ зависимость другаго понятія отъ понятія, выраженнаго именемъ въ третьемъ видѣ, окончаніе на ''у'' количество, наприм., «свойство этого ''меда»'' и «фунтъ ''меду».''.

У обоихъ, гг. Востокова и Греча, статейка о прилагательныхъ такъ-называемыхъ ''притяжательныхъ'' (отъименныхъ) изложена отчетливо и хорошо; только, къ-сожалѣнію, и тутъ самый терминъ ''-притяжательныя'' (possessive), удержанный ими по преданію, опять ровно ни на что не похожъ; его должно было бы замѣнить другимъ менѣе-рогатымъ и болѣе-понятнымъ, на-примѣръ, хоть ''усвояющія.''.

О временахъ русскихъ глаголовъ предоставляемъ себѣ говорить въ особенной статьѣ. Здѣсь же скажемъ, что названіе различныхъ видовъ этихъ временъ г. Гречемъ вообще придуманы хорошо и удачно. Такъ, на-примѣръ, выраженія; ''многократный'' и ''однократный'' и въ смыслѣ и въ самомъ составѣ одно другому противоположны, и потому ихъ и должно предпочесть ''учащательному'' и ''однократному'' другихъ грамматиковъ, хотя слово учащательный очень-выразительно. Впрочемъ, и въ этомъ отдѣлѣ не безъ сбивчивости и, кажется, отъ излишнихъ и ни къ чему не ведущихъ утонченій; такъ, на-примѣръ, я не постигаю почему: «видъ, означающій, что дѣйствіе совершается, ''совершалось'', или будетъ совершаться, но не показывая (непоказывающій?), что оное (т. е. оно) кончилось или кончится», — называется несовершеннымъ? Не лучше ли этотъ видъ назвать неокончательнымъ? какъ то и сдѣлалъ г. Востоковъ, у котораго найдемъ еще три очень-удачные термина: ''начинательный, окончательный, длительный.''. Ими напрасно г. Гречъ пренебрегъ: они ясно и понятно для всѣхъ высказываютъ очень-характеристическіе оттѣнки русскихъ глаголовъ. Мимоходомъ замѣтимъ, что г. Гречъ въ § 153, а г. Востоковъ въ § 61, утверждаютъ, будто многократный видъ существуетъ только въ прошедшемъ времени. Но, кажется, и очень говорится: «хаживаю, перечитываю, перебираю, разваживаю», а всѣ эти глаголы, надѣюсь, тутъ вида многократнаго и времени настоящаго.

Слово ''modus'' переведено у насъ ''наклоненіемъ;'' это отступленіе отъ обыкновеннаго рабскаго перевода терминовъ латинской грамматики, но на бѣду отступленіе очень-неудачное. ''Modus'' (манера, способъ) съ совершенною точностію выражаетъ свою идею, — и намъ бы не худо было замѣнить шаткій терминъ ''наклоненіе'' болѣе-русскимъ и вмѣстѣ болѣе опредѣлительнымъ: ''способъ'', на-примѣръ, изъявительный, или какъ онъ названъ у Греча, ''повѣствовательный'' способъ (подразумѣвается: ''выраженіе, рѣчи, глагола) повелительный'' и т. д. Въ числѣ названій наклоненій у г. Греча сохранилось еще словцо: ''неокончательное'' наклоненіе (infinitivus), котораго я иначе не понимаю, какъ что ему конца нѣтъ. Г. Востоковъ замѣнилъ этотъ nonsens терминомъ: наклоненіе ''неопредѣленное.''.

Словъ: ''причастіе и дѣепричастіе'' мы покуда не тронемъ, тѣмъ болѣе, что первое довольно-точно и ясно (чего, однако, никакъ нельзя сказать о второмъ); но въ одной изъ слѣдующихъ статей постараемся доказать, что ихъ очень бы не дурно замѣнить словами ''глагольное прилагательное'' или ''глагольный прилогъ'' и ''глагольное нарѣчіе.''.

Синтаксисъ названъ у обоихъ гг. грамматиковъ, по старинному, ''словосочиненіемъ.''. Но греческое: ''{{lang|grc|τ}}ά{{lang|grc|σσω}}, {{lang|grc|τ}}ά{{lang|grc|ττω}}'', по-русски ''распоряжаюсь, ставлю, {{lang|grc|συνταττω}} — ставлю вмѣстѣ.''. И такъ, ближе было бы, кажется, перевесть это слово ''распорядкомъ словъ'', или, какъ то и сдѣлалъ потомъ г. Гречъ, ''сочетаніемъ'' словъ, словосочетаніемъ. Понимаю, какъ первые сочинители славянской или словенской грамматики могли тутъ придумать терминъ ''словосочиненіе.''. Тогда глаголъ ''сочинять'' въ нынѣшнемъ своемъ значеніи еще вовсе не существовалъ, а замѣнялся словами: ''слагати, списати'', имя же ''чинъ'' значило чаще нынѣшняго порядокъ, — и ''словосочиненіе'' тогда могло кое-какъ быть синонимомъ словораспоряженію, словосочетанію. Но ''теперь'' говорить о наукъ: ''словосочиненіе'', то же самое, что утверждать, будто существуетъ наука сочинять, т. е. выдумывать слова, точно такъ, какъ перекрещивать этимологію въ словопроизведеніе, значитъ смѣшивать эту часть лингвистики съ тою, которой одинъ отдѣлъ извѣстенъ у насъ подъ названіемъ ''корнесловія.''.

Еще одно короткое замѣчаніе вообще о всей нашей ученой терминологіи. Въ ней очень любятъ окончаніе на ''іе, еніе, аніе, ость, ство, ательный, ительный'', и съ небольшими исключеніями чуждаются причастій и общеразговорныхъ простонародныхъ именъ и прилоговъ. Между-тѣмъ, самые ясные, точные, выразительные техническіе наши термины именно не на эти окончанія, столь милыя нашему книжному языку и столь мало-родственныя живому разговору, столь мало-понятныя русскому простолюдину; на-прим., въ грамматикѣ: ''имя, глаголъ, предлогъ, союзъ, связь --'' такія — такія слова, которыхъ смыслъ напередъ отгадаетъ всякій русскій человѣкъ, даже вовсе безграмотный. Наши причастія, конечно, иногда довольно-жестки и непріятны для слуха; во за то они безъ сбивчивости, безъ примѣси побочнаго понятія, говорятъ именно то, что выразить хотимъ. Такъ терминъ ''дѣйствительный глаголъ'' шатокъ и неопредѣлителенъ, а скажите: ''дѣйствующій, переходящій глаголъ'', и всякій, даже прежде точнаго логическаго опредѣленія, уже получитъ хотя несовершенное понятіе о томъ, что такое вы тутъ подразумѣваете. Мы убѣждены, что паша терминологія и не одна грамматическая чрезвычайно выиграла бы и въ ясности и въ точности, еслибъ въ ней, по какому-то странному предразсудку, не боялись сильныхъ, короткихъ простонародныхъ словъ и словъ, придуманныхъ въ духѣ и по образцу этихъ уже существующихъ; еслибъ не пугались и причастій, которыя хотя въ разговорномъ языкѣ употребляются и довольно-рѣдко, да понятны же всякому Русскому, какъ законныя все-таки дѣти русскихъ глаголовъ, а не школьныя, мертвыя прививки на ''іе, аніе, еніе, ательный, етельный, ительный'', заимствованныя изъ словаря семинарій, канцелярій и твореній тѣхъ великихъ прозаиковъ, которые у насъ между 1750 и 1800 годами успѣли ''сочинить'' языкъ книжный, равно далекій и отъ церковнаго и отъ народнаго, вялый, шаткій, тяжелый, блѣдный и непонятный. {{right|'''-- ъ.'''.}}