Викитека

Объяснение по нелитературному делу (Краевский): различия между версиями

Интерактивная навигация по истории
[досмотренная версия][досмотренная версия]
Следующая правка →
Содержимое удалено Содержимое добавлено
ВизуальныйВики-текст
 
Строка 51:
Не исключено, что Некрасов и Панаев (Белинского еще не было в Петербурге) сознательно допустили «утечку информации».<sup>10</sup> Во всяком случае А. А. Краевский увидел в «выходке» «Северной пчелы» происки новой редакции «Современника». 18 октября 1846 г. он отослал Никитенко рукопись своей брошюры со следующим письмом:
 
«Имея намерение напечатать прилагаемую у сего статью „Объяснение по нелитературному делу“ не в „Отечественных записках“, а отдельною брошюрою и разослать ее при афишах и газетах для оправдания ''себя '' в глазах публики от современниковских клевет, направленных против чести моей г-м Булгариным, — я покорнейше вас прошу прочесть эту статью и, буде возможно, одобрить к напечатанию. Извините, что беспокою вас этою просьбою, — вы мой ближайший сосед и не имеете привычки задерживать представляемых вам на цензуру рукописей. Мне же нужно поспешить для прекращения тех толков и сплетень, которые наделал г. Булгарин своими выходками и которые мне ежедневно доводится слышать…».<sup>11</sup>
 
Эта брошюра, в которой была предпринята попытка не только парировать «выходку» Булгарина, но и дискредитировать бывших своих основных сотрудников, разрешена к печати Никитенко лишь через неделю, 25 октября 1846 г. Однако в тексте «Объяснения…» Краевский не решился даже намекнуть на «согласованность» усилий «Северной пчелы» и новой редакции «Современника», направленных против «Отечественных записок».
Строка 78:
 
=== ОБЪЯСНЕНИЕ ПО НЕЛИТЕРАТУРНОМУ ДЕЛУ ===
Читателям «Отечественных записок» известно уже, что мы отреклись от всяких споров с «Северною пчелою», {«Отеч. зап.», 1846, том XLVIII, кн. 9, «Смесь», стр. 49.} убедясь восьмилетним опытом, что это не ведет ни к чему и даже выходит из границ литературной полемики. Споры эти тянулись слишком долго. Кто не знает, что «Северная пчела» еще в 1838 году встретила программу «Отечественных записок» залпом ругательств, уверяя публику, что из ''предполагаемого '' журнала ничего не будет, что он, по ее выражению, «лопнет» на первом годе своего существования и что, следовательно, на него никто не должен подписываться. По выходе же первой книжки «Отечественных записок» в январе 1839 г. посыпались на них ежедневные нападки «Северной пчелы», выбивавшейся из всех сил, чтоб повредить журналу, начавшемуся не только без ее покровительства, но объявившему, что он будет говорить смело и открыто о таких предметах, о которых и не грезилось ни сотрудникам «Северной пчелы», ни ее почтенным хозяевам. «Ах! — думали они. — Он хочет не только жить без нас, да еще быть и лучше нас, отбить у нас публику, вырвать из рук монополию? Мы же его! Не жить ему! Истребим его вконец!». И пошла потеха… А надо припомнить, что в 1838 г. «Северная пчела» действительно пользовалась как бы мопополиею в русской журналистике; «Библиотека для чтения» жила с нею в дружбе; прочие журналы были или так новы, или так стары, что не выходили из-под ее влияния. Участь книги, участь нового журнала зависели еще тогда от рекомендаций гг. Греча и Булгарина…
 
Свежо предание, а верится с трудом!
Строка 84:
Без сомнения, ежедневные ожесточенные нападки «Северной пчелы» не могли не повредить на первый раз «Отечественным запискам» и действительно повредили. Тогда много еще было читателей, которые верили на слово «Северной пчеле» и или бранили с ее слов журнал, которого в глаза не видели, или вовсе не хотели его видеть. Однако ж, как нападения на «Отечественные записки» продолжались и с каждым днем становились ожесточеннее и ожесточеннее, то многие начали подозревать, что поводом к этим неумолчным нападениям могло быть что-нибудь и другое, кроме «пользы русской литературе», о которой, по их собственным словам, так усердно хлопочут издатели «Северной пчелы». Многие от подозрения перешли к любопытству, захотели ознакомиться наконец с этим журналом, который так сильно беспокоит устарелую газету… Мы только и желали этого знакомства; пусть станут рядом, думали мы, «Отечественные записки» и «Северная пчела» перед нелицеприятным судом русской публики, и пусть публика выбирает сама, что более соответствует ее вкусу, ее современным потребностям. Что же вышло? Узнав короче «Отечественные записки», публика открыла тайну нападения на них: мнения этого журнала до того отвечали современным требованиям, условливаемым быстрыми успехами просвещения в России, что он сделался наиболее читаемым из всех русских периодических изданий, и — «Северная пчела» проиграла тяжбу! Мало того: с распространением «Отечественных записок» в русской публике в течение восьми лет совершенно изменились ее понятия о достоинстве ученых и литературных произведений, — прежние самозабвенные романисты, критики — великие учители русского языка отодвинулись в заднюю шеренгу, а на первый план выдвинулись новые истинные таланты, как Гоголь, Лермонтов и другие, которым так доставалось и достается от рассерженных издателей «Северной пчелы». Г. Булгарин, по удалении г. Греча с журнального поприща оставшийся единственным фактором «Северной пчелы», не только не мог воротить с 1839 года прежней своей известности, не только не видел ни одной книжной затеи своей вышедшею вторым изданием, но даже должен был отказаться от продолжения начатых им книг «Россия в историческом и проч. отношениях», «Суворова», «Картинок русских нравов», «Комаров» и проч. и проч. Прошла, видно, золотая пора «Выжигиных»! Надо было ограничиться пересыпанием из пустого в порожнее и наездническими выходками против «врагов» своих в фельетонах «Северной пчелы» до тех пор, пока хватит существования этой газеты, беспрестанно угрожаемого улучшением новых однородных с нею изданий… Согласитесь: горькое положение! И во всем этом виноваты «Отечественные записки»! Итак, не надобно было щадить ни одного средства для уничтожения ненавистного журнала; тут все могло быть годно, всем должно было пользоваться, — и вот началось преследование, какому до того времени ни один журнал не подвергался; начались выходки, которым до тех пор примера не было в русской литературе; пришли в движение такие побуждения, от которых с презрением отвернется человек сколько-нибудь образованный… Читатели помнят эту жалкую пору русской журналистики, которая недавно еще подала краски одному почтенному литератору к изображению ее в печальной, но совершенно верной картине. Вот что говорит А. В. Никитеыко в одной из критических статей своих:
 
«Слишком мелким страстям и сплетням, достойным самых темных сфер общества, послужила литература поприщем! Сколько самолюбий, надутых смешными притязаниями, разнеслось и рассыпалось по ней пылью! Сколько посредственностей, которые, в общем неустройстве возвысившись до мест, таланту присвоенных, и не умев понять их нравственной ответственности, расположились на них, как в старину располагались в провинциях воеводы, получившие их для того, чтоб ''покормиться.'' Сколько через литературу гнусных тайн изобличили в себе зависть и корыстолюбие! Чего ухо образованного человека никогда не слыхало в обществе, то приходилось слышать и читать в литературе: грубые толки о барышах, зазывы толкучего рынка, лжи всевозможных, видов: ложь лести, клеветы, самохвальства, ложь обещаний, ложь мысли и слога. Казалось, порок взял у судьбы па откуп убежище истины нравов, всех возвышенных убеждений, чтоб в насмешку им поселиться в нем самому со своею безобразною семьею. И каких козней не породило совместиичество так называемых „литературных выгод“! Здесь было забыто все — приличие, уважение к достоинству писателя, даже к уму, потому что совместники, стараясь сильнее уязвить друг друга, сочли наконец недостаточным легкое оружие остроумной насмешки, бросили его и устремились к плоскостям и обыкновенным или, лучше сказать, необыкновенным ругательствам, то есть принялись за дреколие! Впрочем, некоторые вообще показали себя уже вовсе неразборчивыми в выборе оружий и не постыдились прибегать к таким, ''от одного наименования которых у честного человека волос на голове становится дыбом '' и, как говорится, мороз подирает по коже».
 
Вот наконец до чего дошло дело!.. Ужасно! и, к сожалению, справедливо!.. Но истина берет свое. Несмотря ни на какие преследования, «Отечественные записки» более и более расходились к массе русской читающей публики, и, как оказалось, эти-то преследования облегчили; им достижение успеха, — чем ожесточеннее нападал на них г. Булгарин, тем яснее становились для публики его побуждения и тем яснее выступали наружу достоинства преследуемого журнала перед глазами читателей. Всем известно, что г. Булгарин ''ежегодно перед началом подписки'' умолял публику не подписываться на ненавистный журнал; когда же не действовала просьба, грозил, что читатели раскаются, подписавшись на него; когда же и угроза не брала, начинал выклевывать все промахи, все опечатки, неизбежные в таком большом издании, не щадил никого — ни редактора, ни сотрудников, ни корректора, ни даже типографских наборщиков; начинал доказывать, что этого журнала никто не читает, справлялся (как сам же говорил) в Газетной экспедиции о числе подписчиков на «Отечественные записки», уверял, что и за бумагу-то, и за печатание-то «Отечественные записки» должны бумажному фабриканту и типографии, — словом, входил во все домашние дела редакции, разузнавал, расспрашивал и наконец дошел до того, что публика привыкла (к чему не привыкнешь в жизни!) к этому порядку дел и нисколько не удивлялась, встречая в «Северной пчеле» ''в октябре и ноябре '' месяцах ежегодно легион статей, ватагою устремляющихся на разрушение «Отечественных записок».
 
В нынешнем году повторилось то же явление, но в размере не совсем обыкновенном. Истощив все средства к уничтожению «Отечественных, записок» и видя совершенную неуспешность этих средств, г. Булгарин, как видно, не знал уже, за что взяться, — и неправда, неправда самая отчаянная — вот то жалкое оружие, к которому прибегнул он в своем безнадежном положении… Отказавшись от опровержения обвинений «Северной пчелы», которым никто уже не верит, мы решились теперь ''в последний раз'' объясниться перед всею читающею русской публикой, потому что последняя ложь г. Булгарииа устремляется не на литературное достоинство «Отечественных записок», а касается прямо личных и собственных дел издателя этого журнала и направлена к уничтожению-в публике доверия к его честности и (говоря коммерческим словом) состоятельности. Не печатаем этой статьи в самом журнале, а прилагаем ''особо '' к разным периодическим изданиям — потому именно, что выдумки г. Булгарииа, в, ней опровергаемые, нисколько не относятся к литературе и, следовательно, не могут иметь места в журнале учено-литературном.
 
Оставляем в стороне все вздорные обвинения, устремленные лично на редактора «Отечественных записок» в фельетоне No 224 «Северной пчелы» (суббота, 5 октября 1846 г.), как например, что он сам ничего не пишет в своем журнале (как будто это возможно!), что он ''«уничтожает'' все прежние заслуги в литературе, не щадя ни Ломоносова, ни Державина, ни Карамзина, ни Дмитриева, ни Батюшкова, ни Жуковского, ни Пушкина» (как будто кто-нибудь поверит г. Булгарину, зная, что печаталось и печатается в «Отечественных записках» о заслугах этих писателей, между которыми есть великие, составляющие справедливую гордость России), что в «Отечественных записках» ''осуществлен Вавилон, взятый Александром Македонским '' (бог знает, что за нелепица!), — оставляем все это, потому что редактор «Отечественных записок» совершенно равнодушен к мнению г. Булгарииа о нем лично, и выписываем следующие строки:
 
«Журнал этот (т. е. „Отечественные записки“) продается во всех городах России, где и через сто лет не будет книжных лавок, и ''каждый продавший десять экземпляров получает одиннадцатый экземпляр даром с уступкою притом процентов за десять проданных. '' Ловко и смышлено, нечего сказать.
 
Но вот беда: в восемь лет существования „Отечественных записок“ ''мы '' не видели подписи самого издателя ни под одною статьею.
 
Не пишет он, то есть в том пользы не находит и проч.
Строка 100:
См. „Горе от ума“.
 
А ''все'' статьи, ''как всем известно'' (?!!), писали для „Отечественных записок“ гг. Белинский (главный сотрудник журнала до половины 1846 года), Некрасов, И. И. Панаев и другие молодые литераторы. Теперь все эти ''бывшие постоянные сотрудники'' „Отечественных записок“ решительно оставили журнал и пр. Главным сотрудником „Отечественных записок“ остается ''г. Фурман, Фурман'', сочинитель нескольких детских книжек и бывший сотрудник от „Иллюстрации“».
 
Предварительно заметим, что г. Булгарипу, так усердно заботящемуся о домашних делах «Отечественных записок», не худо было бы быть осмотрительнее, во избежание промахов, в которые он беспрестанно попадается. Если б он заботился собирать повернее слухи, он узнал бы, например, что г. Белинский не принимает участия в «Отечественных записках» не с половины, а с 1-го апреля 1846 года; 2) что гг. Некрасов и Панаев никогда не были ''постоянными сотрудниками'' «Отечественных записок», а иногда или, лучше, весьма редко печатали статьи свои в этом журнале (преимущественно в отделе «Словесности»), всегда подписывая под ними имена свои, — а это большая разница! В продолжение всего издания «Отечественных записок», вероятно, можно насчитать более ста имен русских ученых и литераторов под статьями, напечатанными в 48 томах этого журнала, и, однако ж, мы никогда не скажем, чтоб «Отечественные записки» имели более ста постоянных, или главных, сотрудников… Постоянными, или главными, сотрудниками называются те, которые принимают участие в редактировании журнала, разделяя труды редактора по главным, существенным отделам его издания (каковы «Критика», «Библиографическая хроника», «Иностранная литература», «Смесь»), — отделам, в которых преимущественно выражается дух, характер, физиономия журнала и без которых журнал не есть журнал, а скорее сборник статей, книга. Под такими-то статьями никогда пе подписываются имена их составителей, ибо они выражают не личное чье-либо мнение, а мысль всего журнала, их пишет и за них отвечает не А, не В, не С, а  ''редакция'', состоящая из  ''редактора и постоянных его сотрудников.'' От этого, если когда-либо помещается в означенных отделах «Отечественных записок» статья не постоянного их сотрудника, а постороннего автора, — под пего всегда ставится его имя. Егце менее к числу главных сотрудников могут принадлежать переводчики, которые переводят то, что назначит им редактор, и не только могут не разделять основных мнений редакций, но даже пе иметь вовсе никаких мнений; по крайней мере редактору журнала нет до этого никакой надобности, и он смотрит при выборе себе переводчиков только на их знание языков и умение владеть пером. А между тем г. Булгарии называет главным сотрудником «Отечественных записок» в будущем году т. Фурмана, одного из  ''переводчиков'', который не принимал и не принимает другого участия в «Отечественных записках», как только переводит в первый отдел их французские романы, назначаемые ему редактором… Не смешно ли это? Г. Булгарии услышал где-то имя г. Фурмана, проведал, что он что-то делает в «Отечественных записках», не разузнал хорошенько, да и бух, что, мол, такой-то остался ''главным '' сотрудником, а другие все отказались, — не зная хорошенько, что именно эти другие делали в «Отечественных записках»! Вот как опасно вмешиваться в чужие дела, где вас не спрашивают, — всегда попадешься впросак! Но у г. Булгарина
 
…Умысел другой тут был:
 
ему хотелось доказать, что "Отечественные записки уже ''полгода'' как оставлены всеми своими сотрудниками и, следовательно, в 1847 году не будут никуда годны или вовсе исчезнут… или что-нибудь в этом роде. Конечно, тут не заметно строгой логики, ибо посудите сами: восемь лет г. Булгарин ежедневно бранил «Отечественные записки»; следовательно, теперь, когда от них отказались, как он уверяет, все их сотрудники, портившие журнал, — ему, столь сильно любящему (по его словам) русскую литературу, должно было бы радоваться такой перемене и предсказывать улучшение журналу, а вместо того он же хочет подорвать к нему доверие… Но шутки в сторону: кого хочет уверить г. Булгарин, что «Отечественные записки» пали, оставленные за полгода перед сим всеми своими сотрудниками? Полгода, — значит, шесть книжек, — что же? разве не выходили они? разве хуже были прежних? разве изменился характер, дух журнала? Нисколько! Главные, существенные отделы его, зависящие собственно от редакции, были так же полны, — и, смеем думать, так же интересны, как и всегда бывали. Кого же, повторяем, хотел ввести в заблуждение г. Булгарин? Ведь публика видела «Отечественные записки» в течение этого полугода, читала их, следственно, поверит скорее самой себе, чем г. Булгариыу… За кого же, наконец, принимает г. Булгарин русскую публику?.. Нет, как ни желали бы мы успокоить его известием, что «Отечественные записки» изменятся в будущем году, — не можем этого сделать, потому что лгать не умеем. Нет, «Отечественные записки», к несчастию «Северной пчелы», останутся и в будущем 1847 году ''точно такими же, '', какими были до сих пор. Редакция их остается та же; постоянные сотрудники — те же, что и теперь, — словом, ничего не изменится. А подписей имен под статьями в главных отделах журнала все-таки не будет, — пусть-ка г. Булгарин похлопочет, посуетится, разведывая, кто написал то-то, кто это-то, пусть ловит слухи и сплетни да печатает их в «Северной пчеле», — это будет забавно, и мы первые не захотим лишить себя этого удовольствия…
 
Но что сказать об объявлении г. Булгарина, будто «Отечественные записки» продаются ''во всех городах'' России с уступками каких-то  ''процентов'' и с предоставлением в пользу продавшего десять экземпляров одиннадцатого ''даром?'' Это уж вовсе не забавно и отзывается чем-то похуже обыкновенной журнальной сплетни… В самом деле, сколько мы помним, никто еще в русской журналистике не дозволял себе такого забвения всяческих приличий, такой неправды, совершенно выходящей из круга литературных дел. Подорвать доверие публпки, объявив ей, что ее обманывают, что продаваемое ей такою-то ценою продается ''дешевле'' посредством каких-то темных путей… Нужно ли пояснять, до какой степени согласуются подобные известия с достоинством литературы и литератора?.. Но неужели этою новою неправдою г. Булгарин надеется прикрыть свою прежнюю неправду, напечатанную им еще в июле нынешнего года, будто «Отечественные записки» ''навязаны'' почти всем провинциальным чиновникам? Читатели помнят, мы тогда же {См. 9-ю книжку «Отечественных записок» 1846 года.} потребовали печатных доказательств такого известия — и что же? Вместо того чтоб оправдаться, как сделал бы всякий на его месте, г. Булгарин отважился на новую, еще более нелепую выдумку, отважился объявить, что «Отечественные записки» разными путями продаются ''дешевле той цены, которую редакция назначила каждому экземпляру!''.. Нет, г. Булгарин! вы, полагаясь на наше обещание (которое и теперь подтвер ждаем) не спорить более с вами о вопросах науки и литературы, думали, что и это сойдет вам с рук? Вы ошиблись! Обвинение ваше не литературное, — оно направлено вами прямо на добросовестность поступков издателя «Отечественных записок»; молчать в этом случае нельзя, — и мы всенародно, перед лицом всей читающей публики говорим вам, что вы все это выдумали, что «Отечественные записки» не продаются ни в каких городах, кроме Петербурга, Москвы и Одессы, где нарочно для их продажи учреждены конторы при магазинах гг. Ратькова, Базунова и Григорьева, что никаких уступок и подарков при продаже их не делается, что, наконец, все это придумали вы сами для того только, чтоб повредить в мнении публики с этой стороны журналу, которому все ваши прежние выходки не только не вредили, но, напротив, помогали… Оправдайтесь, если можете; ''докажите'', что «Отечественные записки» продаются теперь во всех городах России тем способом, какой вы так •отважно навязываете их издателю; докажите, что они продаются хоть на каком-нибудь пункте России описанным вами способом, но докажите ''очевидными, несомненными доводами, '', ибо голым словам никто не поверит, — и тогда вы будете правы.
 
Но напрасно и требовать доказательств, которых взять неоткуда! Вероятнее всего г. Булгарин и не позаботится об оправдании, как не заботился, столько раз будучи уличенным журналами в явных выдумках или в незнании тех предметов, о которых брался судить; он отмолчится и удовольствуется обыкновенными возгласами о своем беспристрастии, о любви к русской литературе и предложением «почтеннейшей публике» подписываться на такие журналы, которые ему не опасны или в которых он сам принимает участие… Кстати о рекомендациях: г. Булгарину предстоит теперь весьма удобный случай выказать свое литературное беспристрастие в самом блестящем виде: на днях разослано объявление о преобразовании на будущий год «Санкт-Петербургских ведомостей», которые в новом огромном формате своем будут содержать не только то, что печатает «Северная пчела» на своих тощеньких листочках, по и много такого, чего она никогда не печатала, например целые романы, повести, ученые критические статьи, целые трактаты о разных предметах наук и искусств и проч. и проч. Вот бы подвиг для г. Булгарина — похвалить намерения нового издателя «Санкт-Петербургских ведомостей» и пригласить своих читателей подписаться в будущем году на эту газету… Право, это было бы с его стороны очень мило и даже кстати, потому что публика, изведав долголетним опытом достоинства «Северной пчелы», вероятно, сама с нетерпением ждет новой газеты, которая заменила бы ей старую, давно наскучившую.
Строка 114:
{{right|Редакция "Отечественных записок".<sup>а</sup>}}
 
<sup>а</sup> ''Внизу страницы цензурная помета: '' Печатать дозволяется. Санкт-Петербург. 25 октября 1846 г. Цензор А. Никитенко.
 
<sup>1</sup> ЦГАЛИ, ф. 271, оп. 1, No 2.
 
<sup>2</sup> Обстоятельства этой истории подробно описаны в кн.: ''Евгеньев-Максимов В. Е. '' «Современник» в 40—50 гг.: От Белинского до Чернышевского. Л., 1934. С. 23—78. Опираясь на эту работу и кратко излагая факты, связанные с переходом журнала в руки Некрасова, мы вносим в это изложение некоторые уточнения и дополнения.
 
<sup>3</sup> Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым. СПб., 1896. Т. 2. С. 827.
 
<sup>4</sup> «Я купил у Плетнева журнал сей», — писал Панаев Н. X. Кетчеру 26 сентября 1846 г. (цит. по: ''Белинский В. Г. '' Письма. СПб., 1914. Т. 3. С. 360). Ср., кроме того, недатированное письмо Некрасова к Белинскому, относящееся к тому же времени (Н I, 10, 52—53).
 
<sup>5</sup> ИРЛИ, ф. 244, оп. 27, No 23, л. 40.
 
<sup>6</sup> ''Никитенко А. В. '' Дневник: В 3 т. М.; Л., 1955. Т. 1. С. 298.
 
<sup>7</sup> См.: ''Евгеньев-Максимов В. Е. '' Указ. соч. С. 36.
 
<sup>8</sup> ИРЛИ, ф. 244, оп. 27, No 23, л. 44.
Строка 134:
<sup>9</sup> Сев. пчела. 1846. 3 окт. No 224.
 
<sup>10</sup> Первоначально Некрасов требовал от Панаева вплоть до окончательного решения дела хранить их план в тайне (см.: ''Панаева (Головачева) А. Я. '' Воспоминания. М., 1972. С. 153—154).
 
<sup>11</sup> ИРЛИ, ф. 265, оп. 2, No 1790, л. 17.
 
<sup>12</sup> ''Оксман Ю. '' Летопись жизни и творчества В. Г. Белинского. М., 1958. С. 457.
 
<sup>13</sup> Сев. пчела. 1846. 25 нояб. No 266.
Строка 144:
<sup>14</sup> Отеч. зап. 1846. No 12. Отд. VI. С. 118—120.
 
<sup>15</sup> См.: ''Боград ВБоград В. Э. Белинский'' Белинский, Некрасов и Панаев в борьбе с Краевским // Некрасовский сб. М.; Л., 1956. Вып. 2. С. 412—423; ''Заборова Р. Б. '' Неизвестное объявление «Об издании „Современника“» // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1968. Т. 27, вып. 2. С. 151—156.
</div>
 
Строка 152:
[[Категория:Андрей Александрович Краевский]]
[[Категория:Литература 1846 года]]
[[Категория:Импорт/lib.ru]]
Источник — https://ru.wikisource.org/wiki/Объяснение_по_нелитературному_делу_(Краевский)