Очерки русской жизни (Шелгунов)/Версия 40/ДО: различия между версиями
[досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Строка 35:
И опять случай посылаетъ мнѣ неожиданный матеріалъ для предисловія.
Дѣло вотъ въ чемъ. ''Недѣля'', хотя и не прямо, но также и не совсѣмъ косвенно, придаетъ моему ноябрьскому очерку личный характеръ. Газета говоритъ, что я приписываю г. Абрамову «путемъ окольныхъ и не совсѣмъ деликатныхъ соображеній» статью ''жалобы на наше время.'' Очень жалѣю, что мой очеркъ былъ понятъ ''Недѣлей'' такимъ образомъ, и еще больше жалѣю, если и г. Абрамовъ усмотрѣлъ въ немъ что-нибудь личное. Могло это случиться только потому, что въ насъ, русскихъ публицистахъ, еще недостаточно развито сознаніе своей общественной роли.
Предположите, что въ земскомъ собраніи или въ думѣ кто-нибудь вступаетъ на трибуну и объявляетъ, что сегодня, въ воскресенье, 10 декабря, термометръ показываетъ 20<sup>о</sup> морозу и дуетъ сѣверо восточный вѣтеръ. Выслушавъ такое сообщеніе, мы примемъ его къ свѣдѣнію и ужь, конечно, не поинтересуемся знать, кто его дѣлаетъ.
Строка 43:
Теперь предположите, что въ какомъ-нибудь повременномъ изданіи является не одна, а рядъ статей, въ которыхъ общественнымъ фактамъ придается съ настойчивостью такое объясненіе, что бѣлое оказывается чернымъ, а черное бѣлымъ; предположите, что въ тѣхъ же статьяхъ значеніе лицъ, имена которыхъ вписаны золотыми буквами въ исторію нашего умственнаго развитія и стремленія которыхъ мы должны бы больше всего цѣнить именно въ текущій моментъ, умаляются, а маленькіе, вовсе неизвѣстные, хотя и полезные дѣятели, преувеличиваются; наконецъ, предположите, что эта спутанная умственная перспектива нарушается уже и совсѣмъ парадоксальнымъ утвержденіемъ, будто бы общественно-политическое мышленіе имѣетъ второстепенное значеніе. Спрашивается, какъ вы, читатель, ищущій въ печатномъ словѣ правды и поученія, должны принять подобные, спутывающіе васъ, парадоксы?
На статью ''Недѣли'', о которой и идетъ главнѣйше рѣчь, нашли нужнымъ возражать ''Вѣстникъ Европы'' и
''Вѣстникъ Европы'', возражая ''Недѣлѣ'', противупоставлялъ ея фактамъ, которые она брала ''снизу'', факты, которые онъ бралъ ''сверлу.'' Тѣми же "фактами сверху пользовался и я въ своемъ очеркѣ. Но
Идейная полемика со всякимъ безъ исключенія изданіемъ совершенно безполезна. Вы будете говорить одно, вамъ будутъ говорить другое — и споръ затѣется безконечный и совершенно безплодный. Надоѣстъ и вамъ возражать, надоѣстъ и читателю васъ читать. Взять хотя бы тотъ же споръ о свѣтлыхъ и мрачныхъ явленіяхъ, который обошелъ почти всѣ наши періодическія изданія. Споръ этотъ былъ поднятъ ''Недѣлей'', шуму произвелъ онъ много и каждый изъ шумѣвшихъ не только остался на своей позиціи, но еще и окопался на ней. Въ объявленіи о подпискѣ на 1890 годъ, разосланномъ ''Недѣлей'' при провинціальныхъ газетахъ, говорится, что „редакція всегда старается выяснять ''общій'' (курсивъ объявленія) смыслъ событій и докапываться до ихъ ''коренныхъ основъ“.'' При этомъ ''Недѣля'' настойчиво проводитъ ту мысль, составляющую ''глубокое убѣжденіе'' редакціи, что, несмотря на многія печальныя явленія въ современной русской жизни, Россія не только не „гибнетъ“ и не „идетъ назадъ“, какъ утверждаютъ нѣкоторые, но, напротивъ, замѣтно развивается и во всѣхъ отношеніяхъ ростетъ. Видите, какъ окопалась теперь ''Недѣля
Но все дѣло становится иначе, если вы оставите редутъ въ покоѣ, не станете тащить на него читателя и вовлекать его въ рукопашный бой, а поступите согласно программы самой ''Недѣли
И въ самомъ дѣлѣ, что за причина и изъ какого источника являются всѣ эти однобокіе парадоксы, что современная печать вноситъ столько же антипрогрессивнаго, сколько и хорошаго, что одичанію взглядовъ и нравовъ она способствуетъ едва ли меньше, чѣмъ противодѣйствуетъ, что четверть вѣка назадъ исключеніемъ въ области печати было именно то, что теперь становится въ ней если не общимъ правиломъ, то явленіемъ весьма обычнымъ? Изъ какихъ тайниковъ мысли, какимъ мышленіемъ создаются всѣ эти странныя статьи, въ которыхъ то вамъ доказываютъ, что причиной самоубійствъ молодежи извѣстная часть печати, плодящая будто бы недовольство жизнью, то говорятъ, что академическое направленіе мысли — пустяки, а гораздо важнѣе работа плотниковъ и штукатуровъ, то васъ увѣряютъ, что мы переживаемъ теперь чуть ли не самый свѣтлый періодъ русской исторіи, то поучаютъ отложить въ сторону всякія общественно-политическія мысли и рекомендуютъ заняться чисто-практическими и маленькими дѣлами, не думая о томъ, что вы дѣлаете, для чего дѣлаете, такъ ли дѣлаете и къ чему приведетъ ваша работа? Вѣдь, это цѣлый потокъ парадоксовъ, въ которомъ вы видите не „докапываніе до коренныхъ“ основъ», а закапываніе коренныхъ основъ.
И если бы только этимъ однимъ закапываніемъ и ограничивалось дѣло, а то въ тѣхъ же статьяхъ вы постоянно чувствуете зубъ противъ людей недавняго прошлаго. Ни одна изъ этихъ статей не написана спокойно, ни: въ одной нѣтъ именно того самаго «докапыванія», которое ''Недѣ;ля'' вводитъ въ существенную часть своей программы. Этого мало: вы чувствуете, что всѣ эти статьи, перечисленныя ''Недѣлей'' въ объявленіи, какъ редакціонныя, именно и не сходятся съ общимъ тономъ ''Недѣли'' и съ другими ея тоже редакціонными статьями, что въ нихъ преобладаетъ какой-то субъективизмъ, что-то умственно бродячее, какія-то струйки другаго цвѣта.
Если ''Вѣстникъ Европы'' и
Бываютъ случаи, когда начинающіе авторы не подписываютъ своихъ именъ или выставляютъ ихъ не вполнѣ, изъ неувѣренности въ себѣ. (Привожу фактъ хотя и личный, но думаю, что онъ фактъ и общій). Есть провинціальная газета, отъ которой вѣетъ здоровымъ, укрѣпляющимъ горнымъ воздухомъ, въ которой чувствуется тѣсная сплоченность, однородность и не видно ни умственной наготы, ни двойнаго хвоста, которымъ обзавелись теперь многія изъ нашихъ газетъ и особенно петербургскія. Газета эта ''Екатеринбургская Недѣля.'' Въ ней есть «Журнальныя замѣтки», которыя до сихъ поръ подписывались неполнымъ именемъ: Н. О--въ. Случалось и этимъ «замѣткамъ» со мною не соглашаться, случалось и мнѣ съ ними не соглашаться. Теперь въ объявленіи о подпискѣ ''Екат. Недѣля'' раскрываетъ псевдонимъ своего журнальнаго обозрѣвателя и обозрѣватель и самъ сталъ подписываться полною фамиліей. И, узнавъ, что Н. О--ва есть H. В. Остроумова, я этому радуюсь; да, радуюсь, — радуюсь потому, что знаю человѣка, что, встрѣтившись съ нимъ, мнѣ не нужно будетъ наводить о немъ никакихъ справокъ, ни ждать взаимной рекомендаціи. Въ этой возможности узнавать другъ друга никогда не видѣвшись и на разстояніи десятковъ, тысячъ верстъ, въ этой возможности дѣлать себя извѣстнымъ не только писателямъ, но и всѣмъ читателямъ, въ этой широкой гласности, которая раскрываетъ вамъ душу человѣка и вы уже заранѣе его знаете, — знаете, какъ далеко съ нимъ можете идти, въ чемъ найдете въ немъ себѣ друга и единомышленника и въ чемъ врага и злоумышленника, — заключается одно изъ величайшихъ общественныхъ благъ гласности и одно изъ счастливыхъ привилегій писателей и вообще общественныхъ дѣятелей. Это одно изъ тѣхъ величайшихъ личныхъ нравственныхъ благъ, которымъ каждый изъ насъ долженъ дорожить, которымъ онъ долженъ гордиться, которое онъ долженъ охранять и оберегать какъ зеницу ока.
Но, кромѣ извѣстной доли личнаго счастья и нравственнаго удовлетвотворенія, которыя гласность доставляетъ каждому порядочному человѣку, она имѣетъ еще и общественно-контролирующее значеніе и служитъ однимъ изъ стимуловъ общественно-нравственной чистоплотности. Это контролирующее значеніе гласности расширяется по мѣрѣ политически-общественнаго развитія каждаго общества, а по мѣрѣ демократизаціи идей проникаетъ до извѣстной степени и въ личную дѣятельность каждаго. У насъ еще, пока, говорятъ проимущественно о мертвыхъ, а о живыхъ говорить не рѣшаются, вѣроятно, изъ боязни, чтобы не вызвать разговоровъ о себѣ. Но въ Европѣ общественная пытливость начинаетъ проникать въ душевные тайники даже такихъ лицъ, къ которымъ до сихъ поръ она не смѣла подходить и за сто верстъ. Припомните опубликованный дневникъ императора Фридриха и характеристику императора Вильгельма II, напечатанную его воспитателемъ.
Пытливая общественная мысль и у насъ сдѣлала несомнѣнные успѣхи, но успѣхи эти больше теоретическіе. Что же касается практики гласности, то формула ея та же, надъ которой подсмѣивался еще тридцать лѣтъ назадъ Добролюбовъ: «въ одномъ повременномъ изданіи одинъ писатель…» или «одна медицинская знаменитость съ одною дамой…», или «въ одномъ земскомъ собраніи одинъ гласный…», т.-е. мы, попрежнему, склоняемъ на всѣ лады мѣстоименія одинъ и одна и въ этомъ усматриваемъ даже извѣстную личную деликатность, забывая, что на свѣтѣ есть еще болѣе важная деликатность — общественная, ради которой обязательно разоблачать то, что обществу должно быть извѣстно. Не лицамъ служить печать, а общественнымъ интересамъ. Несомнѣнно, что въ послѣднія десять лѣтъ гласность у насъ очень упала, и когда она встанетъ на ноги — неизвѣстно. Этому упадку гласности я приписываю и упрекъ, сдѣланный мнѣ ''Недѣлей'' въ личной неделикатности. Предположите, что я, публицистъ, встрѣчаю въ какомъ-нибудь органѣ печати не одну, а рядъ статей, которыя точно бусы нанизываются на одну и ту же нитку. Во всѣхъ этихъ статьяхъ ясно, а чаще всего робко, таинственно, подъ вуалью, высказываются мысли и тенденціи далеко не общественныя, а по времени и вполнѣ безтактныя. Такъ, напримѣръ, самоубійства приписываются «извѣстной части печати», будто бы только плодящей недовольство, и т. д. Вниманіе, оказываемое редакціею этимъ статьямъ, не возбуждающимъ умственной симпатіи ни содержаніемъ, ни пріемомъ писанья, закутаннымъ и неоткровеннымъ, заставляетъ предполагать больше, чѣмъ единоборство авторовъ ихъ съ людьми и идеями недавняго прошлаго. Тутъ чувствуется цѣлое теченіе извѣстныхъ мыслей, пока еще робко и неувѣренно выступающихъ впередъ, но теченіе, очевидно, стремящееся проложить себѣ путь, создать направленіе, завербовать сторонниковъ, явиться пропагандой. И вотъ, когда изъ массы мелкихъ и непріятныхъ впечатлѣній, производимыхъ статьями, во мнѣ слагается и боязливая, и досадная мысль, что, вѣдь, это же проповѣдь оглупѣнія и одичанія, что, вѣдь, это же провозглашеніе вражды къ людямъ и идеямъ, которые и такъ уже находятся не въ авантажѣ, я нахожу въ ''Словарѣ'' г. Венгерова біографію публициста, которая разрѣшаетъ всѣ мои боязливыя и досадныя мысли. Публицистъ этотъ г. Абрамовъ, а біографія его составлена по матеріаламъ, имъ самимъ доставленнымъ издателю ''Словаря.'' Оказывается, что у насъ народилась цѣлая «фракція» людей и писателей, додумавшихся до возможности и плодотворности такихъ общественныхъ порядковъ, когда вся общественная работа можетъ быть сведена къ однимъ практическимъ мѣропріятіямъ внизу, а верхнимъ, мыслящимъ слоямъ общества надѣвается ночной колпакъ. Весьма вѣроятно, что когда выйдутъ послѣдующіе томы ''Словаря'', то писатели и люди этой фракціи окажутся и въ буквахъ Б, В, Т и т. д. Но пока вышла буква А, подъ которой значится одинъ г. Абрамовъ. Атакъ какъ между «фракціей», къ которой принадлежитъ г. Абрамовъ, статьями ''Недѣли'', о которыхъ рѣчь, очевидно, самая тѣсная связь, то на эту связь я и указываю. Во всемъ этомъ нѣтъ ничего ни личнаго, ни окольнаго. Если г. Абрамовъ представляется мнѣ весьма характернымъ обращикомъ «новаго» публициста, то и это заключеніе я сдѣлалъ изъ его же автобіографіи, которую всякій можетъ прочесть въ ''Словарѣ'' г. Венгерова. Какіе же тутъ секреты и отъ чего тутъ прятаться? «Назвался груздемъ — долѣзай въ кузовъ». Наконецъ, если г. Абрамову, какъ начинающему писателю, еще не создавшему себѣ точнаго положенія въ публицистикѣ, непріятна возможность даже самаго отдаленнаго предположенія, что эти статьи или нѣкоторыя изъ нихъ могутъ быть приписаны ецу, то въ той же ''Недѣлѣ'' онъ можетъ заявить, что статьи эти ему не принадлежатъ.
Ну, вотъ, моему, вынужденному предисловію и конецъ. Теперь я буду говорить о томъ, о чемъ задумалъ говорить въ настоящемъ ''Очеркѣ.'' А думалъ я говорить все о той же печати.
Строка 73:
Нѣтъ, не въ томъ заключается «идейность» или «высшій идеи», чтобы говорить о томъ, о чемъ нельзя говорить «рѣзко и категорически». Нельзя говорить, такъ и не говорите. Но то, о чемъ говорить можно и о чемъ вы говорите, говорите идейно и не считайте свой публицистскій долгъ выполненнымъ, если" вы только сидите надъ муравейными кучами, ковыряете въ нихъ палкой, раскладываете муравьиныя яйца по ихъ величинѣ на горсточки и считаете, сколько въ каждой горсточкѣ яицъ.
Чтобы говорить прямо и просто, не прибѣгая къ замаскированнымъ выраженіямъ, которыя читателя удовлетворить не могутъ, я выясню на примѣрѣ, какъ существенна и важна роль идейности въ публицистикѣ и къ чему ведетъ «недостаточное вниманіе» къ ней, которое, — какъ выразилась ''Недѣля'', — она дѣйствительно къ «высшимъ идеямъ» обнаруживаетъ. Прибавлю, что я вовсе не полемизирую съ ''Недѣлей
Въ томъ же 48 No ''Недѣли'', въ которомъ она на меня несправедливо сердится, напечатана статья ''Чумазые лэндъ-лорды.'' Прозвище "чумазый"г утвердившееся въ публицистикѣ, какъ характерное, мѣткое и заключающее ясный и опредѣленный для всѣхъ смыслъ, принадлежитъ Салтыкову. И у Салтыкова «чумазый» имѣлъ не только опредѣленный смыслъ, но и страшный, путающій образъ. Вы чувствовали, какъ этотъ «чумазый» ползетъ изъ каждой щели, какъ онъ надвигается со всѣхъ сторонъ точно туча, заволакивающая горизонтъ, какъ онъ забираетъ въ руки все, что не твердо лежитъ, какъ онъ грозитъ своимъ грубымъ нравомъ, обиходомъ, обычаемъ, своею холодною и неумолимою эксплуатаціей, безжалостною и безсердечною, вытѣснить ту небольшую общественную культуру, которую мы пока успѣли создать, и хозяиномъ всѣхъ отношеній хочетъ поставить себя. Эту надвигающуюся тучу вы видѣли, — видѣли, какъ она идетъ на васъ, какъ она васъ захватываетъ. Вотъ ужь она, кажется, и совсѣмъ подлѣ, вы озираетесь со страхомъ, вы всматриваетесь въ окружающую жизнь, вы въ нее вдумываетесь, въ васъ начинаетъ работать критическая мысль. Вотъ что такое «чумазый» Салтыкова. Онъ не только общественное явленіе, на которое вамъ раскрываютъ глаза, онъ еще и толчокъ, заставляющій васъ думать въ общественномъ направленіи и пробуждающій критическую мысль. Скажутъ: Салтыковъ — крупный талантъ. Нѣтъ, тутъ талантъ на второмъ мѣстѣ; на первомъ стоитъ крупный, обобщающій умъ и его проницательная критическая сила. <sub>z</sub>
Посмотримъ же, что даютъ ''Чумазые лэндъ-лорды'', напечатанные въ ''Недѣлѣ.'' Статья эта составлена частью по газетнымъ корреспонденціямъ, частью по книгѣ о Башкиріи г. Ремезова, частью, какъ кажется, по личнымъ матеріаламъ автора. Но статья — компилятивная, центръ тяжести которой, собственномъ фактахъ, а не въ обобщеніяхъ. Вамъ дается списокъ разбогатѣвшихъ мужиковъ, владѣющихъ на югѣ и востокѣ Россіи громаднѣйшими площадями земли, даже до двухсотъ тысячъ десятинъ. Тутъ и Мальцевъ, и Мазаевъ, и Петрикъ, и Панкеевъ, — однимъ словомъ, всѣ крупные землевладѣльцы, вышедшіе изъ молоканъ, колонистовъ, купцовъ, крестьянъ. И каждаго изъ нихъ авторъ пришпиливаетъ булавкой и дѣлаетъ это съ злобнымъ чувствомъ, которое передается и читателю, ибо статья пестрѣетъ фамиліями съ болѣе или менѣе личною характеристикой. Есть, правда, указаніе и въ происхожденіе этихъ богатствъ, но это указаніе болѣе вводное и центръ тяжести статьи совсѣмъ не въ немъ, а въ ея чисто-личномъ настроеніи.
Эта мелкая, личная и исключительно фактическая постройка статьи и дѣлаетъ ее сѣрой, безъидейной, скользящей поверхностно въ умѣ читателя. Даже и заглавіе-то къ статьѣ не подходитъ. Ну, какіе всѣ эти разбогатѣвшіе мужики «лэндъ-лорды», а тѣмъ болѣе «чумазые»? И что хочетъ сказать авторъ своею ироніей? То, что въ крупные землевладѣльцы полѣзли мужики? А если бы земли скупали графы и князья, т.-е. настоящіе лэндъ-лорды, а не «чумазые», — имъ бы это простилось? Выходитъ какъ будто такъ, потому что, перечисляя по именамъ разбогатѣвшихъ молоканъ, колонистовъ и т. д., авторъ подчеркиваетъ, что они еще на нашихъ глазахъ были лапотниками и кабатчиками. Онъ не скупится на черныя краски, но всѣ эти черныя краски идутъ у него на рисованіе портретовъ. Правда, онъ группируетъ нѣкоторыя общія черты и говоритъ, что въ лицѣ «чумазаго лэндъ-лорда» народился новый типъ людей, поклоняющійся только золотому тельцу. Но, во-первыхъ, «типъ» есть коллективная личность, значитъ опять личная, а не общественная постановка вопроса; а, во-вторыхъ, когда же люди, особенно промышленные, молились другому богу? Вѣдь, и всѣ наши купцы, всѣ наши промышленники, фабриканты, заводчики свои помыслы и желанія направляютъ тоже только на пріобрѣтеніе и увеличеніе средствъ. Тутъ же рядомъ съ «чумазыми лэндъ-лордами» выросли заводы Юза и Пастухова, создавшіе небывалую еще у насъ по своимъ гигантскимъ размѣрамъ промышленность, но ни Юзъ, ни Пастуховъ не оказываются «чумазыми». Да и что хочетъ сказать авторъ своимъ Презрительнымъ прилагательнымъ? Въ Европѣ вся интеллигенція и аристократія чумазаго происхожденія. Чумазымъ былъ отецъ Гладстона, Биконсфильдъ санъ былъ чумазымъ. Въ Америкѣ большинство президентовъ и ихъ помощниковъ изъ чумазыхъ, — одинъ былъ портнымъ, другой сапожникомъ, третій лѣсорубомъ и сплавщикомъ. Современные денежные короли Ротшильды происходятъ отъ чумазаго дѣда. А мы развѣ не чумазаго происхожденія? Много ли вы найдете русскихъ родовитыхъ фамилій, которыя бы не происходили отъ чумазаго родоначальника? Самъ же авторъ говоритъ, что «чумазые лэндъ-лорды» отдаютъ своихъ дѣтей въ науку, что болѣе честолюбивые и дальновидные изъ нихъ не бѣгутъ отъ общественнаго дѣла, «и, благодаря своему вліянію, сразу становятся въ передніе ряды, занимая важнѣйшія и почетнѣйшія должности», что «современное поколѣніе лэндъ-лордовъ болѣе ранняго происхожденія (Фальцфейны, Люстичи, Панкеевы) состоитъ изъ лицъ, получившихъ образованіе». Очевидно, что «чумазость» не есть основной и характерный признакъ этихъ людей, а, между тѣмъ, авторъ только ее и выдвигаетъ на первое мѣсто и всю свою статью строитъ на чумазости и на желаніи возбудить какое-то личное чувство противъ перечисляемыхъ имъ Мазаевыхъ, Петриковъ, Мальцевыхъ и т. д. Авторъ настолько послѣдователенъ въ своемъ лично пренебрежительномъ отношеніи къ происхожденію этихъ внезапно и изъ ничего возникшихъ крупныхъ земельныхъ собственниковъ, что не допускаетъ ничего порядочнаго даже въ ихъ потомствѣ. «Ужь и теперь они (т.-е. теперешніе владѣльцы) даютъ себя знать, — говоритъ онъ въ заключеніе, — и если роль ихъ въ жизни страны пока скромнѣе роли англійскихъ лэндъ-лордовъ, то это зависитъ лишь отъ того, что они еще не развернулись… Да и неудивительно: вчера еще были лапотники и кабацкіе сидѣльцы, а нынче — „короли“, — поневолѣ ошалѣешь. За то новое поколѣніе, выростающее или уже выросшее въ положеніи „лэндъ-лордовъ“, покажетъ себя во всей силѣ».
Строка 85:
Увидѣть, что тавричане вѣсятъ отъ 8 до 9 пудовъ, что они имѣютъ аршинъ въ плечахъ, что это все тѣ же деревенскіе кулаки, но орудующіе десятками тысячъ десятинъ и тысячами рабочихъ, — можетъ всякій, у кого есть глаза. Но это факты простые, непосредственные и очевидные. За этими простыми фактами начинаются другіе, болѣе сложные, запутанные, я чтобы подмѣтить ихъ, нужно имѣть уже иное зрѣніе. Не въ «девяти-пудовыхъ» тавричанахъ и не въ томъ тутъ дѣло, чтобы возбуждать къ нимъ негодующее личное чувство, — тавричане, какъ и расхитители башкирскихъ земель, больше ничего, какъ извѣстная очевидность или наглядная несообразность, указывающая на нѣчто имъ предшествующее и создающее изъ нихъ аграрную уродливость. Всѣ эти девяти-пудовые тавричане нужны постольку, поскольку они указываютъ на систему внутреннихъ отношеній дающую просторъ противу общественнымъ инстинктамъ. И вотъ съ этого-то мѣста и начинается публицистъ, а не съ установленія простыхъ и однородныхъ фактовъ, которые даетъ репортеръ и корреспондентъ.
Недоразумѣніе, значитъ, вотъ въ чемъ. «Новое» практическое направленіе въ публицистикѣ считаетъ для себя вполнѣ достаточнымъ работать надъ простыми фактами, а «высшія идеи», т.-е. сложные общественные факты, оно выстраняетъ изъ поля своихъ наблюденій. Оттого-то и получаются у новыхъ публицистовъ такія чисто фактическія статьи, какъ ''Чумазые лэндъ лорды
Укажемъ на ''Русскія Вѣдомости.'' Газета эта небольшая, особеннымъ разнообразіемъ содержанія или полнотой она не отличается, ведется серьезно, даже немножко скучно, ни рекламъ, ни широковѣщательныхъ объявленій съ заманчивыми обѣщаніями не разсылаетъ. Достигла она успѣха только «идейностью». Въ ''Русскихъ Вѣдомостяхъ'' читатель чувствуетъ вѣрнаго друга, во мнѣніяхъ котораго онъ всегда найдетъ спокойную, безпристрастную объективность.
Газета идетъ съ жизнью рядомъ, объясняя каждый ея общественный фактъ, выясняя смыслъ ея явленій, пользуясь для оцѣнки фактовъ только «идейнымъ» аршиномъ, т.-е. тѣми «идеями высшаго порядка», которыя нашимъ практическимъ оппортюнистамъ кажутся «публицистскимъ празднословіемъ».
Зная «идейную» программу ''Русскихъ Вѣдомостей'' и «практическое» направленіе другихъ газетъ, сдѣлайте, читатель, такой умственный опытъ. Опустите въ редакціонный ящикъ ''Русск. Вѣд….'' ну, хоть бы статью ''Чумазые лэндъ-лорды'' и посмотрите, какое чудесное и умное превращеніе свершится съ этою статьей. Ея факты останутся фактами, но рядомъ съ этими фактами, увидѣть которые достаточно самаго обыкновеннаго «простаго» зрѣнія, явятся еще и тонкіе, сложные факты, для которыхъ требуется «двойное» зрѣніе. Никто не потянетъ за руку всѣхъ этихъ Мизаевыхъ и Петриковъ и не станетъ ихъ рекомендовать вамъ: «вотъ чумазый лэндъ-лордъ Мазаевъ», или «вотъ чумазый лэндъ-лордъ Петрикъ», даже и слово «чумазый» исчезнетъ изъ статьи, потому что оно совершенно не кстати взято отъ Салтыкова. Въ его «картинѣ» оно имѣло смыслъ и потому производило эффектъ, а въ публицистской статьѣ оно не только не имѣетъ смысла, но вноситъ еще путающія понятія. Вопросъ ''Русск. Вѣд.
Ошибка нашего практическаго оппортюнизма только въ томъ и заключается, что онъ теряется между частными теченіями и мелкія временныя случайности или даже отдѣльные голоса принимаетъ за требованія времени или за общее руководящее указаніе. Въ этомъ не только ошибка оппортюнизма, но и его гибель, потому что, говоря сегодня одно, а завтра другое, смотря по тому, въ какое теченіе онъ попадетъ, онъ не только теряетъ свою собственную ниточку, но и своего читателя. Сегодняшній случайный читатель назавтра имъ можетъ перестать быть. Будьте тѣмъ, чѣмъ вы должны быть, и читатель придетъ къ вамъ самъ.
Строка 109:
Опустившись на дно жизненнаго русла, гдѣ преобладаетъ неосмысленный и несознаваемый фактъ, практическій оппортюнизмъ напоминаетъ сказку Сисмонди о водоносѣ. Какъ и хозяинъ въ этой сказкѣ, онъ хочетъ бороться только съ фактомъ, а волшебнаго слова, которое бы закрыло путь развитію факта, не знаетъ.
И въ шестидесятыхъ годахъ шла борьба съ фактомъ, да еще съ какимъ! Но тогда у борцовъ было волшебное слово, и борьба шла во имя общечеловѣческихъ началъ. Теперешнее же практическое направленіе, выработавшее даже и свою теорію, думаетъ, что можно прожить умно на свѣтѣ, не затрудняя себя ни общественными, ни политическими соображеніями. Вотъ это-то и есть та самая нопятность, то оглупѣніе, съ которымъ борятся даже и тѣ самые органы печати, которые это оглупѣніе отстаиваютъ и проповѣдуютъ. Въ чемъ причина, что у насъ упало художественное творчество и что оно не находитъ для себя жизненныхъ темъ; въ чемъ причина, что у насъ исчезла литературная критика, а общественно критическая мысль сидитъ за печкой, "точно сандрильонка; въ чемъ причина, что, какъ говоритъ критикъ той же ''Недѣли
Обозрѣвая экономическую дѣятельность Россіи за прошлый годъ, ''Русскія Вѣдомости'' указываютъ на тѣ признаки, которыми характеризуется общее экономическое положеніе народа. «Если торговля въ застоѣ, — говоритъ газета, — если движеніе и сборы желѣзныхъ дорогъ идутъ на убыль, если и банки сокращаютъ свои учетно-ссудныя операціи, то это вѣрный знакъ, что и въ различныхъ отрасляхъ производства и потребленія, во всѣхъ внутреннихъ тайникахъ народной жизни, куда не въ силахъ проникнуть статистикъ съ своими бланками и цифрами, всюду ощущается заминка и чувствуется недомоганіе, которое можетъ современемъ перейти въ открытое разстройство. Напротивъ, бойкая торговля, оживленное движеніе по рельсовымъ путямъ, сильный спросъ на кредитъ обыкновенно указываютъ на бодрую, здоровую работу народнаго хозяйства».
Строка 127:
Въ Западной Европѣ эта программа служитъ не для однихъ историковъ. Выработали ее для сужденія о прошломъ, европейскій умъ пользуется ею и для сужденія о настоящемъ. Программа эта есть программа каждаго выдающагося и свободномыслящаго государственнаго человѣка, политическаго дѣятеля и публициста, ибо эта программа собственно тѣхъ знаній и понятій, которыя каждый изъ нихъ долженъ имѣть о своей странѣ и своемъ времени, — тѣхъ понятій и того общественнаго кругозора, которые каждый изъ нихъ долженъ себѣ выработать и которыми долженъ руководствоваться, чтобы, взвѣшивая текущія событія и уясняя текущія явленія, умѣть находить для ихъ разрѣшенія и уравновѣшенія средства справедливыя и прогрессивныя, помогающія историческому движенію впередъ, а не останавливающія его.
Сравнительно съ многообъемлющею программой, которую предъявляетъ современная сложная жизнь современному публицисту, программа нашихъ «патріотическихъ» органовъ поражаетъ своею прямолинейною простотой и односложностью. О ней говорить я не стану, потому что она достаточно извѣстна читателю, да и не о «патріотической» печати я говорю теперь. Не буду говорить подробно и о «русской» программѣ ''Новаго Времени'', а сошлюсь на нее лишь настолько, насколько это нужно для ясности и связи ''Очерка.''
Корреспондентъ изъ Екатеринославля пишетъ ''Новому Времени
Состоится ли это ходатайство и какъ отнесется къ нему правительство — неизвѣстно, но ''Новое Бремя'' разрѣшило вопросъ такъ: съ принципіальной точки зрѣнія оно считаетъ мѣру, предположенную екатеринославскимъ земствомъ, вполнѣ основательной, потому что «подъ давленіемъ и гнетомъ надвигающейся тучи германизма постепенно могутъ исчезнуть, не успѣвъ привиться, русскіе элементы на нашемъ югѣ, и безъ того уже бывшіе тамъ весьма слабыми и неустойчивыми». «Не слѣдуетъ забывать, — пишетъ ''Новое Время'' (начинается программа „русской“ партіи), — что Россія есть государство русское, и, поэтому, хотя въ ней и существуетъ масса инородческихъ и иноплеменныхъ элементовъ, эти элементы должны всегда подчиняться и уступать кореннымъ началамъ нашей государственной жизни, сложившимся въ теченіе вѣковъ и вытекающимъ изъ характера русскаго народа, изъ его своеобразныхъ племенныхъ свойствъ. Это преобладаніе русскихъ началъ въ государственномъ строѣ Россіи является необходимымъ условіемъ нормальнаго теченія нашей внутренней государственной жизни. Тамъ, гдѣ этого нѣтъ, гдѣ чуждая національность начинаетъ получать преобладающее вліяніе, немедленно должны быть — въ интересахъ государственныхъ — принимаемы мѣры для возстановленія нарушеннаго равновѣсія, для поддержанія ослабѣвающихъ началъ господствующей русской національности».
Все это теоретически правильно, хотя и выражено слишкомъ торжественно. Нужно бы, однако, прежде всего, доказать, что «туча германизма» на насъ дѣйствительно надвигается и грозитъ нашему государственному строю. Да и откуда взяться этой тучѣ? Вѣдь, не сто же менонитовъ, живущихъ на югѣ, сгустились внезапно въ такую грозную тучу. Да и въ «нѣмецкой тучѣ» ли тутъ дѣло? Національный ли это вопросъ или аграрный? Въ тучу ли собрались нѣмцы-скупщики или образовали тучу Мазаевы, Петрики и Мальцевы, скупившіе по 100, 150, 200 тысячъ десятинъ, да громадный хвостъ болѣе мелкихъ скупщиковъ-кулаковъ, который именно и грозитъ потрясти основы народнаго земледѣльческаго быта? Вотъ въ чемъ, казалось бы, слѣдовало видѣть «русское начало»; слѣдовало бы видѣть его въ томъ, чтобы земля не ускользала изъ рукъ русскаго кореннаго земледѣльца.
Строка 159:
[[Категория:Литература 1890 года]]
[[Категория:Дореформенная орфография]]
[[Категория:Импорт/lib.ru]]
|