Письма с дороги (Диккенс)/ОЗ 1846 (ДО): различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
 
Строка 44:
Зачѣмъ бы также мнѣ объяснять парижскому населенію, что я былъ глава этого семейства? Да, я, а не то сіяющее воплощеніе веселости, что сидѣло со мною рядомъ въ образѣ французскаго курьера, нанлучшаго изъ слугъ и паи цвѣтущаго изъ людей. Правду сказать, онъ смотрѣлъ гораздо-патріархальнѣе моего, что, при помощи его почтенной тучности, уменьшало меня почти, или вовсе до-нельзя.
 
Мы путешествовали въ воскресенье; но въ наружности Парижа не замѣтно было ни тѣни осужденія намъ, когда мы переѣхали мостъ, неподалеку отъ плачевной Морги. Випопродавцы (по погребку на каждые два дома) занимались своей шумной торговлею; кандитеры растягивали свои палатки, либо разставляли столы и стулья передъ кафе, готовясь сбывать мороженыя и свѣжіе ликеры по-позже днемъ; чистильщики сапоговъ работали на мостахъ; лавки были отворены; кареты и телеги потрясали мостовую; всѣ узкія улицы, воронками примыкающія къ рѣкѣ, представляли ту же перспективу движущейся толпы, цвѣтныхъ ночныхъ шапочекъ въ окнахъ, трубокъ, блузъ, толстыхъ сапоговъ, косматыхъ волосъ. Ничто въ это время не показывало дня отдыха; развѣ тамъ-сямъ какое-нибудь разряженное семейство ѣхало гулять набившись въ грузную карету, либо какой-нибудь спокойный наблюдатель праздничныхъ дней, въ утреннемъ дезабилье, глядѣлъ съ невозмутимымъ ожиданіемъ на непросохшую смазку своихъ башмаковъ, выставленныхъ на наружный парапетикъ (если это былъ ''мосьё)'', на свои чулки, сохнувшіе на солнцѣ (если это была ''дама).''
 
Когда отдѣлаешься отъ мостовой большаго тракта, мостовой, которой никогда не забыть и не простить, первые три дня дороги изъ Парижа въ Марсель покажутся порядочно монотонны. Отъ Парижа до Санса, отъ Санса до Аваллона, отъ Аваллона до Шалона: по очерку одного дня можно знать всѣ три, и вотъ этотъ очеркъ:
 
У насъ четверня лошадей и одинъ почтальйонъ, который вооруженъ предлиннымъ бичомъ и правитъ своей упряжкою какъ добрый курьеръ въ циркѣ Астле или Франкони, съ тою разницею, что сидитъ, а не стоитъ на лошади. Огромные сапоги, носимые почтальйонами, считаютъ себѣ иногда вѣкъ или два древности и такъ уморительно приходятся по ногѣ, на которой надѣты, что шпора, прицѣпленная къ каблуку, оказывается вообще на полу-голенищѣ сапога. Часто почтальйонъ выходитъ изъ конюшни съ бичомъ въ рукѣ и въ башмакахъ: беретъ одинъ сапогъ за другимъ и ставитъ ихъ на-земь, подлѣ лошади, съ ненарушимою важностью. Когда все готово… и, Господи Боже! какой шумъ возвѣщаетъ вамъ это, — почтальйонъ влѣзаетъ въ сапоги съ ногами, башмаками, со всѣмъ, либо вставляется въ нихъ двумя товарищами, поправляетъ сбрую, распещренную трудами станціонныхъ голубей, пріосамляется на сѣдлѣ, осаживаетъ свою четверню лошадей, хлопаетъ какъ сумасшедшій бичомъ, кричитъ: ''Пошелъ,'', ги! и мы трогаемся съ мѣста. Почтальйонъ напередъ увѣренъ, что какъ-разъ поссорится съ своимъ конемъ, честитъ его воромъ, разбойникомъ, свиньею и множествомъ другихъ прозвищъ, и долбитъ въ голову, словно деревянную лошадь.
 
Первые два дня въ видѣ страны нѣтъ никакой разницы. Переѣзжаете съ широкой равнины въ нескончаемую аллею, и изъ нескончаемой аллеи на широкую равнину. Виноградныхъ лозъ много въ поляхъ, -мелкихъ лозъ, не развѣшанныхъ фестонами, а прицѣпленныхъ къ тычинкамъ, что очень некрасиво. Повсюду несчетное множество нищихъ, по народонаселеніе малочисленное, и нигдѣ я не встрѣчалъ такъ мало дѣтей (едва-ли видѣлъ ихъ съ сотню между Булонью и Шалономъ). Проѣзжаете старинные оригинальные города, съ подъемными мостами и обвалившимися стѣнами, съ башенками по угламъ, которыя кажутся шутовскими, маскарадными головами крѣпости, глядящимися въ ровъ; другія башенки въ садахъ, на поляхъ и мызныхъ дворахъ, уединенныя, всегда круглыя, съ заостреной крышею, не годныя ни къ чему, развалившіяся зданія всякаго рода; иногда городская ратуша, иногда караульня, иногда жилой домъ, иногда замокъ, съ безвкуснымъ садомъ, обилующимъ одуванчиками, обставленнымъ башенками въ формѣ гасильниковъ, и освѣщеннымъ маленькими окнами, похожими на прищуренные глаза… таковы главные предметы, которые безпрестанно попадаются на дорогѣ; иногда проѣдешь мимо деревенской гостинницы, со стѣнами, готовыми упасть, съ цѣлымъ городомъ сараевъ, и съ вывѣскою: Конюшня на шестьдесятъ лошадей!..
Строка 91:
Что за городъ Ліонъ! Есть извѣстныя несчастныя обстоятельства, когда люди говорятъ, что имъ кажется, будто они упали съ облаковъ. Тутъ цѣлый городъ какъ-будто спустился подобно этимъ камнямъ, которые, до паденія, подняты были съ какой-нибудь степи или другой безплодной равнины. Двѣ большія улицы, по которымъ текутъ двѣ большія рѣки Ліона, и всѣ мелкія улицы, которыя въ нихъ упираются, жарки какъ душники, вонючи, удушливы, гадки; домы высоки и обширны, грязны до чрезвычайности, гнилы какъ старый сыръ, и столько же населены. Эти домы набиты жителями до самыхъ холмовъ, облегающихъ городъ — мы видѣли, какъ всѣ эти человѣческіе призраки появлялись въ окошкахъ, просушая свои лохмотья на жердяхъ, влачились въ дверяхъ, одни выходя, другіе входя, задыхаясь на мостовой, ползая промежду колоннъ или тюковъ съ товарами, и живя или скорѣе не умирая до опредѣленнаго часа въ истощенномъ пріемникѣ. Смѣшайте всѣ мануфактурные города въ одинъ, врядъ-ли вы будете имѣть понятіе о Ліонѣ, какъ онъ предсталъ моимъ впечатлѣніямъ; я увидѣлъ въ немъ или думалъ увидѣть всѣ бѣдствія нашихъ собственныхъ промышленыхъ городовъ, сосредоточенныя въ одинъ иностранный городъ. Такое непріятное впечатлѣніе произвелъ онъ на мои глаза, уши и обоняніе, что легче я сдѣлаю крюкъ въ нѣсколько льё, нежели встрѣчу еще Ліонъ на моей дорогѣ.
 
Когда настала прохлада вечера — или точнѣе, простывшій зной дня — мы пошли поглядѣть соборъ, гдѣ нѣсколько старухъ углублены были въ созерцательность. Мы не нашли никакой разницы, относительно опрятости, между поломъ церкви и мостовою улицъ. Намъ показали восковую фигуру въ коробочкѣ, похожей на клѣтку, въ которой спятъ на кораблѣ, только закрытую стекломъ. Мадамъ Тюссо, Курцій Лейчестер-Сквера, не приняла бъ его въ число своихъ фигуръ, и Вестминстерское-Аббатство постыдилось бы помѣстить его на ряду съ своими. Если желаете узнать архитектуру этого собора или всякой другой церкви во Франціи, его древность, размѣры, исторію, дѣлайте по-моему: справьтесь въ ''Путеводителѣ,'', изданномъ Мореемъ; вы, подобно мнѣ, будете удовлетворены.
 
Благодаря этой книгѣ, я не сталъ бы упоминать о любопытныхъ часахъ ліонскаго собора, еслибъ не долженъ былъ признаться въ промахѣ, какой сдѣлалъ по поводу этой механики. Причетникъ непремѣнно хотѣлъ показать ее намъ, отчасти для славы церкви и города, отчасти же, можетъ-быть, для того, что онъ взимаетъ по стольку-то со ста на прибавочное жалованье, которое ему даютъ. Какъ бы то ни было, часы были пущены въ ходъ: отворилось множество дверецъ; безчисленныя фигурки выходили оттуда, покачиваясь, и входили назадъ подпрыгивая, въ-слѣдствіе той нетвердости походки, которою обыкновенно отличаются фигуры, приводимыя въ движеніе часовыми пружинами. Между тѣмъ, причетникъ изъяснялъ намъ всѣ эти диковинки и палочкою показывалъ одну за другою. Посрединѣ была какая-то статуйка и подлѣ нея маленькая дверца голубятни, изъ которой вдругъ появилась другая фигурка; преуморительно кувыркнувшись, эта фигурка тотчасъ же скрылась и крѣпко хлопнула за собой дверцой.
Строка 150:
Мы остановились въ довольно-хорошей гостинницѣ «Рая», находящейся въ узкой улицѣ съ высокими домами; противъ гостинницы была лавка парикмахера. За однимъ изъ оконъ его лавки повертывались двѣ восковыя барыни, къ крайнему удовольствію хозяина-артиста, со всею семьею лѣниво возсѣдавшаго въ вынесенныхъ на троттуаръ креслахъ и съ достоинствомъ взиравшаго на восторгъ прохожихъ, которые зѣвали на куколъ. Когда мы, въ полночь, воротились въ гостинницу, семейство парикмахера вѣроятно уже спало, но самъ тучный хозяинъ сидѣлъ еще въ креслѣ, въ туфляхъ и халатѣ, не рѣшаясь, повидимому, закрыть ставни передъ своими красивыми барынями.
 
На другой день, мы сошли въ гавань, гдѣ матросы всѣхъ націй нагружали и разгружали суда самыми разнородными товарами: шелками, матеріями, плодами, съѣстными припасами, сѣменами и масломъ. Мы наняли одинъ изъ множества хорошенькихъ яликовъ, стоящихъ у пристани, и поплыли между большими судами, пробираясь безпрестанно между натянутыми или спущенными въ воду канатами и встрѣчая другія лодки, подобно нашимъ украшенныя зонтиками, для защиты отъ солнечныхъ лучей. Мы доѣхали до красиваго пароваго пакетбота ''Марія-Антунетта,'', готовившагося къ отплытію въ Геную и стоявшаго на якорѣ въ концѣ гавани. Между-тѣмъ, наша карета, тяжелая бездѣлушка лондонскаго Пантехникона, важно ѣхала за нами на плоскодонной лодкѣ, задѣвая все, что ни попадалось ей на встрѣчу и преслѣдуемая невыразимыми ругательствами и бранью. Около пяти часовъ мы были въ открытомъ морѣ. Пакетботъ былъ блистательно чистъ и опрятенъ; намъ подали обѣдать на палубѣ, подъ палаткой; вечеръ былъ тихій, ясный; небо и море невыразимо-прелестны.
 
На другой день рано утромъ, мы проѣхали Ниццу и плыли близь береговъ, въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Корниши, дороги, о которой я послѣ буду говорить. Прежде четвертаго часа по полудни мы увидѣли Геную. Великолѣпный амфитеатръ ея развивался предъ нами постепенно, терраса за террасой, садъ за садомъ, дворецъ за дворцомъ, возвышенность за возвышенностью. Это зрѣлище чрезвычайно занимало насъ до самаго въѣзда въ гавань. Тамъ, какъ настоящіе Англичане, мы позѣвали на капуцинскихъ монаховъ, зѣвавшихъ на насъ, и отправились въ Альбаро, въ двухъ миляхъ оттуда, гдѣ наняли домъ.
 
Мы проѣхали по главнымъ улицамъ Генуи, но не по ''Страда-Нуова'', ни по ''Страда-Бальби,'', знаменитѣйшимъ улицамъ, обставленнымъ дворцами. Никогда въ жизнь свою я не былъ такъ огорченъ! Я былъ какъ-бы ошеломленъ странною новостію встрѣчавшихся мнѣ предметовъ, непривычною вонью, необъяснимою неопрятностью этого города, слывущаго чистѣйшимъ городомъ Италіи, безпорядочностью некрасивыхъ домовъ, нагроможденныхъ одинъ на другой, узкими и грязными переулками — отвратительнѣйшими улицами Сен-Джейльскаго-Квартала въ Лондонѣ или древняго Парижа, въ которые входили и изъ которыхъ выходили не оборванные бродяги, но женщины хорошо-одѣтыя, съ бѣлыми вуалями и широкими опахалами. Не было ничего общаго съ другими городами, видѣнными мною; словомъ, все въ этомъ скопищѣ грязи, безпорядка и неудобствъ, если не бѣдности, непріятнымъ образомъ поражало и изумляло меня. Я впалъ въ мрачную задумчивость. Какъ-бы въ лихорадочномъ бреду видѣлъ я монаховъ, капуциновъ и солдатъ, большіе красные занавѣсы у входовъ въ церкви, улицы, идущія въ гору къ другимъ улицамъ, опять ведущимъ въ гору, — прилавки торговокъ плодами, гдѣ апельсины, и лимоны висятъ гирляндами, перевитые виноградными листьями, — гауптвахту, подъемный мостъ, продавцовъ мороженаго и лимонада, и т. п., пока наконецъ меня не высадили на мрачномъ дворѣ, поросшемъ травой, за которымъ слѣдовало нѣчто въ родѣ красной тюрьмы и не сказали: здѣсь вы будете жить.
 
Я никакъ не надѣялся, что крѣпко полюблю мостовую въ Генуѣ и что буду вспоминать объ этомъ городѣ съ признательностью, внушаемою воспоминаніемъ о сладостныхъ часахъ покоя и счастія… Но прежде всего я долженъ былъ откровенно описать первыя впечатлѣнія, произведенныя на меня этимъ городомъ, и потомъ уже разсказать, какимъ образомъ они были замѣнены другими.
Строка 169:
Къ этому уединенному мѣсту должно взбираться по такимъ узкимъ переулкамъ, что въ таможнѣ ожидали насъ люди, ''смѣрявшіе'' самый широкій изъ этихъ переулковъ, чтобъ удостовѣриться, проѣдетъ ли тамъ нашъ экипажъ. Эта важная церемонія происходила на улицѣ, между-тѣмъ, какъ мы съ безпокойствомъ ожидали результатовъ мѣрки. По счастію, проѣздъ былъ возможенъ, въ такой, однакожъ, степени, что каждый день я любуюсь полосами, оставшимися отъ колесъ нашего экипажа по стѣнамъ, по обѣимъ сторонамъ переулка, по которому мы пробирались въ виллу Баньерелло. Меня поздравляли съ тѣмъ, что я не подвергнулся одинакой у части съ одной старой дамой, коюрая, нанявъ квартиру въ этой же части города, остановилась вдругъ съ своимъ экипажемъ посреди переулка, и такъ-какъ не было никакой возможности открыть дверецъ, то она должна была подвергнуться непріятности быть извлеченной изъ кареты въ переднее окно, точно такъ, какъ вытаскивается арлекинъ изъ суфлёрской ложи.
 
Наконецъ, выбравшись изъ этихъ узкихъ переулковъ, вы подходите къ портику, неплотно закрытому старой заржавѣлой рѣшеткой. У старой заржавѣлой рѣшетки виситъ ручка отъ колокольчика, за которую вы можете дергать сколько вашей душѣ угодно, но отвѣта не получите, потому-что колокольчикъ не имѣетъ никакого сообщснія съ домомъ. Къ-счастію, тутъ же есть старый заржавѣлый молотокъ, столь дурно прикрѣпленный, что онъ скользитъ въ вашихъ рукахъ, лишь-только вы къ нему прикоснетесь; но, попавъ наконецъ механизмъ его, вы стучите долго и терпѣливо — и вамъ отворяютъ. Большею частію мнѣ отворяетъ мой добрый курьеръ. Вы проходите чрезъ маленькій садикъ, поросшій сорными травами; потомъ входите въ четыреугольныя сѣни, похожія на погребъ; всходите по мраморной, полуразрушенной лѣстницѣ и вступаете въ обширный покой со сподами, стѣны котораго, выбѣленныя известкой, напоминаютъ часовню или молельню методистовъ; эгогъ покой называется ''залой --'' la — la sala. Въ немъ пять оконъ и пять дверей. Картины, украшающія стѣны, обрадовали бы тѣхъ лондонскихъ картинныхъ реставраторовъ, вывѣски которыхъ изображаютъ картину, раздѣленную на двое, и ставятъ васъ въ непріятное сомнѣніе на-счетъ того, вычистилъ ли находчивый артистъ одну половину, или замаралъ другую. Мебель въ этой залѣ покрыта красной парчой. Кресла стоятъ неподвижно; они такъ тяжелы, что ихъ трудно сдвинуть съ мѣста. Диванъ вѣситъ нѣсколько центнеровъ.
 
Въ томъ же этажѣ, вокругъ этой обширной комнаты, находятся столовая, гостиная и другіе жилые покои, всѣ со множествомъ оконъ и дверей. Наверху еще комнаты въ бѣдственномъ положеніи, и — ''кухня;'' впрочемъ, внизу есть ещедругая кухня съ разнородными печами, и похожая на лабораторію алхимика. Есть у насъ еще шесть маленькихъ комнатъ, служащихъ въ знойномъ іюльскомъ мѣсяцѣ убѣжищемъ для слугъ отъ невыносимаго жара. Тамъ мой добрый курьеръ проводитъ вечера, играя на разныхъ инструментахъ своей фабрикаціи. Словомъ, моя вилла обширное, печальное зданіе, эхо котораго наводитъ страхъ, и гдѣ весьма-легко можно встрѣтить какое-нибудь привидѣніе.
Строка 181:
Въ прошлую пятницу была религіозная церемонія, ''ипа festa'', въ честь матери Богородицы, и молодые люди, вооруженные тирсами, которые обвиты виноградными листьями, составили процессію. Сцена была довольно-живописная, хоть я и долженъ признаться въ своемъ невѣжествѣ: я не зналъ, что день былъ праздничный и вообразилъ, что тирсы служили имъ для отогнанія мухъ.
 
Вчера — опять праздникъ; кажется, въ честь святаго Назара. Одинъ изъ молодыхъ людей принесъ мнѣ послѣ завтрака два огромные букета и самъ поднесъ ихъ мнѣ. Это былъ вѣжливый предлогъ собрать нѣсколько денегъ, чтобъ нанять музыкантовъ для пляски. Мы съ удовольствіемъ заплатили дань, и молодой депутатъ, весело поблагодаривъ насъ, удалился. Въ шесть часовъ по полудни, мы пошли въ церковь, находящуюся по близости, украшенную фестонами и драпировками и наполненную женщинами. Женщины не носятъ шляпокъ, а надѣваютъ на голову просто длинный бѣлый вуаль'', — mezzer --'' что — что очень-красиво и граціозно. Женщины сидѣли; мужчинъ было очень-мало; они стояли на колѣняхъ въ проходахъ, такъ-что легко можно было наткнуться на нихъ и упасть. Безчисленное множество свѣчей составляло богатую иллюминацію, ярко освѣщавшую серебряныя и жестяныя украшенія, расточаемыя здѣсь всѣмъ святымъ. Священники сидѣли вокругъ главнаго алтаря; торжественные звуки органа сливались съ музыкой оркестра, которымъ дирижировалъ капельмейстеръ, усердно колотившій сверткомъ нотъ по пюпитру, трудно было угадать, доволенъ ли былъ или сердился капельмейстеръ на свой оркестръ, посреди котораго онъ коверкался какъ бѣснующійся. Потомъ запѣлъ теноръ или, лучше-сказать, должно быть теноръ, потому-что у него рѣшительно не было никакого голоса. Въ жизнь свою я не слышалъ ничего неблагозвучнѣе этой инструментальной и вокальной музыки; впрочемъ, это, быть-можетъ, отъ-того, что жаръ въ церкви былъ нестерпимый.
 
Внѣ церкви, простой народъ по-своему проводилъ праздникъ, играя въ кегли или лакомясь сластями. На игравшихъ были красныя шапки; черезъ илечо были перекинуты куртки, которыхъ они никогда не надѣваютъ. Шестеро изъ нихъ, окончивъ партію, отправлялись въ церковь, обмакивали пальцы въ кропильникъ, крестились, преклоняли колѣни, отпускали нѣсколько поклоновъ, и опять возвращались къ своей партіи.
Строка 235:
[[Категория:Литература 1846 года]]
[[Категория:Дореформенная орфография]]
[[Категория:Импорт/lib.ru]]