Перед чем-то (Боборыкин)/ДО: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
 
Строка 38:
«Благословенъ и тьмы приходъ».
 
{{right|''А. Пушкинъ (Евг. Онѣгинъ).''.}}
|-
|
Строка 46:
For madness as a blessing…»
 
{{right|''Byron (Manfred).''.}}
|-
|
Строка 52:
«Жить и умереть мнѣ одинаково пріятно».
 
{{right|''Cв''. ''Францискъ Ассизскій.''.}}
|-
|
Строка 58:
«Состраданіе въ человѣкѣ, живущемъ по руководству разума, само по себѣ, дурно и безполезно».
 
{{right|''Спиноза (Этика).''.}}
|}
 
{{right|''16 января 189*** года.''.}}
 
Вернулся вчера ночью въ свой номеръ съ шумомъ въ головѣ и съ душевной пустотой, доходившей до ощущенія физической тошноты.
Строка 97:
Уйти отъ себя!
 
Человѣчество скорбнымъ искусомъ страждущей души Паскаля — значитъ, больше двухсотъ лѣтъ назадъ — уже дошло до выясненія того: какая это страшная вещь: — занимать себя, чтобы ежесекундно не быть объяту ужасомъ отъ собственнаго ''я.''.
 
Мнѣ нѣтъ надобности приводить здѣсь слова французскаго янсениста. Я ихъ помню почти дословно.
Строка 125:
Громы аплодисментовъ и криковъ гулко разливаются по залѣ; а мое «сердце» растетъ. Эти восторги — только спазмы чувственности, правда, звуковой, но все-таки чувственности… Толпа эта — мнящая себя развитой и способной на сочувствіе высшимъ идеямъ — въ сущности сбѣжалась за дурманомъ, за опіумомъ, за дорогой сивухой.
 
И ей надо ''уйти отъ самой себя.''.
 
Значитъ — точь въ точь, какъ мнѣ?.. По какому же праву я ее презираю и клеймлю?
Строка 135:
И я заплатилъ за свой стулъ — кажется въ двадцать третьемъ ряду — цѣлыхъ пять рублей.
 
Чѣмъ же я-то лучше? Я доживаю свои послѣднія деньжонки и бросаю по пяти рублей даже не на то, чтобы придти въ истерику отъ ''ut dièse’а.''.
 
Кто же мѣшаетъ мнѣ вмѣсто ненужной и дорогой поѣздки заграницу — сѣсть опять въ вагонъ Николаевской дороги и изъ Москвы поѣхать въ какую-нибудь трущобу Саратовской, Рязанской или Тульской губерніи?..
Строка 145:
Нѣтъ, я не стану здѣсь морочить самого себя такими доводами. Кто болѣетъ бѣдой народа, тотъ ни передъ чѣмъ не задумается. Взялъ да и поѣхалъ. Есть нѣсколько сотъ рублей — привезъ ихъ, купилъ хлѣба, гороху, крупъ, соли, капусты и открылъ столовую, хоть на пятьдесятъ человѣкъ — до новаго урожая. И то дѣло… А нѣтъ денегъ на столовую — поѣхалъ въ любую волость, за пятьшесть часовъ ѣзды отъ Москвы — и ходи по избамъ; а что найдешь — пиши объ этомъ въ первую попавшуюся газету, пиши даромъ и разсказывай все просто и правдиво. Для этого не нужно таланта, стилистическихъ красотъ.
 
Но я ''не хочу…хочу'' У меня въ карманѣ слишкомъ тысяча рублей, въ видѣ заграничныхъ переводовъ… Кто-же мѣшаетъ хоть пятьсотъ рублей удѣлить на столовую? На это пятьдесятъ человѣкъ прокормятся до половины іюля. И какъ? По два раза въ день будутъ получать два горячихъ кушанья и хлѣба до отвалу.
 
Мышечная крѣпость у меня есть. Кто мѣшаетъ обойти или въ саняхъ объѣздить нѣсколько волостей и написать о нихъ въ любой газетѣ, не требуя за это никакого гонорара?.. Жить по деревнямъ — хоть до лѣта, больше тридцати рублей въ мѣсяцъ не проживешь, особенно если ходить пѣшкомъ изъ деревни въ деревню.
Строка 173:
Почему? Онъ былъ откровеннѣе меня. Вѣдь и мнѣ, вѣроятно, надоѣли «охи» и «ахи» надъ народной бѣдой, коли я не желаю или не могу ни въ какой формѣ отозваться на нее?..
 
{{right|''20 января.''.}}
 
Поѣздъ пришелъ вчера подъ-вечеръ и я прямо съ вокзала попалъ на крыльцо «Gotthard-Hôtel’я», вслѣдъ за носильщикомъ въ картузѣ изъ красной кожи.
Строка 185:
Я не могъ отдѣлаться отъ того факта, что это — Люцернъ, и жалѣлъ — зачѣмъ я не поѣхалъ прямо въ Миланъ, зачѣмъ заботился о своемъ комфортѣ, о хорошей постели, вмѣсто дремоты всю ночь напролетъ въ захолодѣломъ, грохочущемъ вагонѣ.
 
Мнѣ хотѣлось видѣть снѣговую альпійскую природу. Во мнѣ еще не умеръ предразсудокъ — «уходить въ природу», похожій на суевѣрную привычку къ нѣкоторымъ ''домашнимъ'' или  ''симпатическимъ'' средствамъ, вродѣ ключа за спину при судорогахъ или жженой пробки отъ насморка.
 
Люцернъ!.. Завтра я его долженъ былъ увидать — пойти на телеграфъ. До поѣзда останется цѣлыхъ два часа — и куда-же дѣваться, какъ не пройтись по городу?..
Строка 269:
«Заграница» — нынче вѣдь такъ говорятъ и пишутъ — давно уже не интересуетъ и не освѣжаетъ меня. И дома мнѣ нечего дѣлать, кромѣ заботы о кускѣ хлѣба. Но кому-же нужно мое личное существованіе? Исчезни я сейчасъ, навѣрно и тѣ, кто шелъ со мною когда-то въ ногу, будутъ облегчены: я давно не ихъ человѣкъ: для однихъ ренегатъ, для другихъ — досадный обличитель, родъ бѣльма на глазу.
 
{{bar---|width=6em}}
 
— Прощай Люцернъ! — сказалъ я вполголоса, стоя на боковой галерейкѣ горнаго вагона.
Строка 295:
Дорожные восторги нѣмцевъ еще несноснѣе, чѣмъ у англичанъ. Нѣмецъ — «вѣчный провинціалъ», говоритъ гдѣ-то авторъ «Съ того берега». Но этого недостаточно. Какъ туристъ, онъ менѣе нахаленъ и себялюбивъ, чѣмъ англичанинъ или американецъ; за то — тошенъ своей жадностью къ впечатлѣніямъ и безконечнымъ разговоромъ о томъ, что онъ видитъ, и что его ждетъ, и куда онъ ѣдетъ, и въ какомъ отелѣ остановится, и въ которомъ часу и на какой станціи станетъ обѣдать.
 
''Вещный разговоръ'' захватилъ все западное культурное человѣчество. Отъ него можно съума сойти, если слушать, изо-дня въ день, болтовню иностранцевъ въ вагонахъ, казино, театрахъ, кафе, на прогулкахъ и въ гостиныхъ. ''Вещи'' и мелкія ощущенія царятъ безусловно
 
въ этой сорочьей трескотнѣ и будутъ царить все сильнѣе и сильнѣе, вплоть до какой-нибудь всесвѣтной катастрофы.
Строка 321:
Среди бѣлой пелены съ переливами холоднаго свѣта дерзко торчалъ камень, точно выкрашенный въ темношоколадный мраморъ, слегка посыпанный снѣгомъ.
 
Большими буквами стояло на немъ: ''Chocolat Menier.''.
 
И это сдѣлали люди!..
 
{{right|''23 января.''.}}
 
Квадратная уютная комнатка моего нумера въ ''Hôtel d`Europe,'', на Корсо, теплая и веселая, ярко освѣщена электрической лампочкой посрединѣ потолка.
 
Прежде, проѣзжая Миланомъ, я всегда останавливался въ одной изъ плохенькихъ гостинницъ, около самаго вокзала. Но на этотъ разъ мнѣ захотѣлось быть въ центрѣ города, хотя я заѣхалъ всего на два дня.
 
Говорю «всего на два дня», точно будто я распредѣлилъ свою поѣздку по днямъ, и мнѣ нельзя удѣлить на Миланъ ни однимъ днемъ больше, точно будто я ѣду съ цѣлью и по опредѣленному плану, какъ та прусская семья, что отправляется въ первый разъ на Ривьеру, въ Ментонъ, Ниццу и Каннъ, или «Канны», какъ нынче франтовато печатаютъ русскія газеты въ корреспонденціяхъ и депешахъ… И я ѣду, ''кажется,'', туда же, гдѣ потеплѣе; а можетъ быть попаду въ Римъ, или Неаполь, или на островъ Корфу, или на островъ Майорку.
 
Не все-ли это равно!
Строка 377:
''Брера --'' на столько смутно вспомнилось мнѣ, что я не зналъ хорошенько, въ какой части Милана находится музей.
 
Отъ собора идутъ всѣ конки. Я спросилъ у одного кондуктора, какую карету взять, и черезъ четверть часа входилъ во дворъ. Я его сейчасъ узналъ, вспомнилъ даже куда идти — въ галерею — по лѣстницѣ, къ двери, гдѣ золотыми буквами написано ''Ршасоіеса.''.
 
Не съ особеннымъ удовольствіемъ опустилъ я франкъ въ турникетъ у входа въ галерею. Теперь, слышно, и въ Ватиканѣ собираютъ франки. Плата небольшая; но зачѣмъ я опустилъ этотъ франкъ?.. Чтобы куда-нибудь дѣваться до обѣда?
Строка 413:
Онъ кисловато усмѣхнулся.
 
— Цвѣтокъ имѣлъ символическое значеніе. Но лицо Мадонны замѣчательно по письму и экспрессіи. Картина считается шедевромъ Луііни, этого лучшаго ученика Леонардо, — повторилъ онъ съ особымъ удареніемъ на словѣ ''Леонардо.''.
 
— Леонардо-да-Винчи? переспросилъ я.
Строка 451:
Никакого небеснаго голоса я не слыхалъ. Я не мистикъ и галлюцинацій у меня никогда не бывало; но я прослушалъ все это въ себѣ и изъ себя. Говорила это моя измученная и мятежная душа, жаждущая вѣчнаго покоя… или перехода въ нѣчто…
 
{{right|''24 января.''.}}
 
Зачѣмъ собственно остановился я въ Миланѣ? Не для музея-же Бреры! И отдыхать мнѣ не хотѣлось — ночь я спалъ въ Люцернѣ и могъ отправиться въ тотъ-же вечеръ въ Геную и дальше.
Строка 457:
Сколько лѣтъ я достаточно равнодушенъ къ театру, къ оперѣ, вообще къ зрѣлищамъ.
 
Дорогой, подъѣзжая къ Милану я почему-то вдругъ вспомнилъ, что мнѣ никогда не удавалось попасть въ самый знаменитый оперный театръ Италіи, въ ''Скалу'', или, какъ онъ форменно называется: «Teatro ''alla'' Scala». Кажется, въ первый мой пріѣздъ сюда — я ходилъ осматривать, днемъ, залу и «кустокуст''о''дъ» водилъ меня, съ фонаремъ, по всему зданію.
 
Но вечеромъ, на спектаклѣ не бывалъ. Въ Италіи это весьма легко можетъ случиться. ''Скала'' открыта только въ карнавалъ или на святой. Пріѣзжайте въ другое время — нѣтъ представленій.
Строка 485:
Почему туда, а не въ Неаполь? Развѣ это не все равно? Ближе и навѣрно теплѣе…
 
{{right|''27 января.''.}}
 
Переодѣвшись, я поднялся на нолъгоры и сѣлъ на площадкѣ, откуда видна вся бухта и вся скала, гдѣ наверху ютится княжеское гнѣздо. Фонари въ нѣсколько рядовъ шли по горѣ и внизу, въ слободкѣ. Тамъ я помѣстился за семь франковъ въ сутки, въ первомъ попавшемся недорогомъ пансіончикѣ.
Строка 625:
Ощущеніе было самое гнусное и я себя срамилъ за весь этотъ ненужный и скандальный переполохъ.
 
{{bar---|width=6em}}
 
И сидя на площадкѣ, въ десятомъ часу того-же вечера, я опять устыдился своего поведенія и спрашивалъ себя: почему-же я такъ испугался въ вагонѣ, когда почувствовалъ, что ко рту моему приложена вата съ хлороформомъ и меня хотятъ усыпить; почему я кинулся на того мизерабля, скрутилъ его и предалъ въ руки правосудія?
Строка 645:
Правда, эта радость длилась только нѣсколько секундъ; а потомъ, и у чиновника, производившаго дознаніе, и дальше, всю дорогу, и на вышкѣ, два часа назадъ, и теперь, въ комнатѣ, гдѣ я, черезъ нѣсколько минутъ, буду засыпать, — меня гложетъ жалость и къ тому, кого посадили за меня въ тюрьму, и еще большая жалость къ самому себѣ за то, что слѣпая воля ''житъ'' не дала мнѣ принять отъ неудачника-грабителя избавленіе отъ бытія.
 
{{right|''1 февраля.''.}}
 
Сижу въ углу въ одной изъ двухъ крайнихъ залъ, недавно отдѣланныхъ, на угловомъ диванѣ, смотрю на игорный столъ съ «Trente et quarante» и слышу, среди общаго молчанія, оклики крупье и несмолкаемый звукъ золотыхъ монетъ.
Строка 683:
Нѣтъ! Не чувствую!
 
Да и какъ можетъ человѣкъ, даже и не въ моемъ настроеніи — любить эту или какую-бы то ни было ''толпу,'', въ цѣломъ? Чѣмъ она въ состояніи привлечь его? Что она способна вызвать въ немъ самоотверженнаго и сочувственнаго?
 
Толпа вездѣ толпа — что бы она ни дѣлала: играетъ она, или развратничаетъ, производитъ безпорядки, дерется на войнѣ, или доходитъ до припадковъ фанатизма — мыслящій человѣкъ не въ силахъ любить ее.
Строка 691:
На это есть избранники или уроды, иллюминаты, пророки, люди съ гипертрофіей чувства, какъ бываетъ гипертрофія тѣлеснаго сердца, вслѣдствіе порока всей кровеносной системы.
 
Нельзя любить ни эту, ни какую-бы то ни было толпу, нельзя любить и отвлеченнаго, ''собирательнаго человѣка,'', потому что такого человѣка нѣтъ и онъ — созданіе нашей обобщающей способности. Къ такому созданію вы можете привязаться; но это уже — форма вашего себялюбія, а не любовь къ двуногому одного съ вами зоологическаго вида или къ собранію такихъ двуногихъ, каковы-бы они ни были: герои, праведники, мерзавцы, злодѣи, шелопаи, красавцы, уроды…
 
А попробовалъ-бы я выбрать кого изъ этой толпы, предающейся на моихъ глазахъ самой гнусной и разрушительной страсти, и разобрать его по ниточкамъ — можетъ-быть я ощутилъ-бы къ нему жалость, или интересъ, какъ къ курьезному психическому субъекту. Но и въ томъ, и въ другомъ случаѣ — любовь не при чемъ. Кто возбуждаетъ въ васъ жалость, того вы считаете ниже себя; стало быть, онъ для васъ — только мѣрило вашего достоинства, вашей личности. Если-же онъ васъ заинтересуетъ, то опять-таки какъ предметъ вашей мозговой работы. Это будетъ диллетанство, или серьезный умственный интересъ; ''но не любовь,'', которая можетъ одухотворять и человѣка самаго ограниченнаго, почти идіота.
 
Въ глаза мои дерзко мечется одинъ скромный и несомнѣнный фактъ; изъ ста человѣкъ, мужчинъ и женщинъ, кто-бы они ни были, по уму, образованію, общественной роли, порядочности — восемьдесятъ, а можетъ и девяносто пять — пустите ихъ сюда — будутъ играть: одни изъ жадности, другіе — и такихъ двѣ трети — изъ задорнаго самолюбія, изъ нелѣпаго чувства суетной борьбы съ удачей, т. е. изъ самыхъ низменныхъ и себялюбивыхъ побужденій.
Строка 757:
Зачѣмъ-же торчитъ здѣсь? Зачѣмъ?
 
{{right|''6 февраля.''.}}
 
Въ нашемъ пансіончикѣ — собраніе отбросковъ и обглодковъ общества разныхъ національностей.
Строка 773:
Спрашиваю хозяйку: почему онъ такъ приверженъ къ камфорѣ?
 
— Monsieur, il se ''rasp aille.''.
 
Онъ лечится, значитъ, по методѣ когда-то знаменитаго Распайля, принимаетъ камфору внутрь и производитъ, и утромъ, и на ночь, какія-то продолжительныя обливанія.
Строка 801:
А я?..
 
Но къ чему эти вопросы? Въ нихъ я еще рабъ все той-же безплодной замашки: постоянно резюмировать, возиться съ собою, придавать важное значеніе тому, что ежесекундно бороздитъ мой мозгъ. Точно будто и вся-то такъ называемая дѣйствительность не есть только ''явленіе,'', т. е. продуктъ нашей преходящей чувственности.
 
Время и пространство не существуютъ сами по себѣ: въ это я увѣровалъ, когда одолѣлъ старую и знаменитую книгу кенигсберскаго чудака, сидѣвшаго надъ ней десятки лѣтъ.
 
За это я ему признателенъ. Онъ первый отучилъ меня отъ иллюзій и дѣтскихъ грезъ; но онъ же выдѣлилъ и ''волю'', какъ первоначало всего, и позволилъ тому, другому нѣмцу, отъ котораго, полвѣка спустя, столько головъ, и моя въ ихъ числѣ, ''отравились,'', выдумать борьбу двухъ началъ и между ихъ жерновами измолоть въ муку наши мутящіяся души, вливъ въ нихъ ядъ безумно-притязательной погони за счастьемъ и отрицанія цѣли и смысла жизни, съ ея безплоднымъ зломъ и страданіемъ.
 
А мы сами поусердствовали, чтобы и практически, судьбой личной жизни, подкрѣпить безпощадные выводы этого второго ехиднаго нѣмца, сдѣлать изъ себя его роковыя жертвы, неизлечимыхъ субъектовъ его госпиталя.
Строка 821:
Но здѣсь животная жизнь ничѣмъ не нарушается, никакой борьбой. Климатъ — самый мягкій на всемъ материкѣ, холода прекратились, дождя нѣтъ, полное одиночество… Коли не ходить и за табль д’отъ, или не подниматься наверхъ, въ казино — въ теченіи сутокъ можно не проронить больше десятка словъ. Никто не встрѣтится, ни откуда не придетъ письма, ни къ кому не нужно идти, ни о чемъ хлопотать.
 
Та первоначальная и всесильная ''воля'', которая приведетъ-де каждое существо, а потомъ и всю жизнь къ уничтоженію — можетъ''уничтоженію --'' можетъ, на полномъ просторѣ подтачивать чувственную пружинку «воспріятій» и довести мое ''я'' до самоуничтоженія — какъ ей угодно, въ пять секундъ или въ пять недѣль.
 
Но я теперь ближе къ развязкѣ, чѣмъ когда-либо. Ужъ конечно ближе, чѣмъ былъ въ ту минуту, когда мизерабль хотѣлъ усыпить меня хлороформомъ!
Строка 827:
Если изъ Италіи по этому дѣлу будетъ мнѣ запросъ — я не откликнусь. Да я и адресъ-то далъ совсѣмъ другой.
 
{{right|''8 февраля.''.}}
 
Нѣтъ! Видно еще не пришелъ мой часъ.
Строка 853:
И такъ мнѣ сдѣлалось пріятно отъ сознанія, что я совершу послѣдній актъ воли въ прекрасной обстановкѣ, среди тишины, не оставлю безобразнаго трупа, ни крови, никакихъ вещественныхъ доказательствъ. Только хорошенько раскачнуться, спрыгнуть на выступъ утеса и ринуться внизъ.
 
И слѣдъ простылъ! Это, конечно, лучше, чѣмъ опыты лондонскихъ бѣднягъ, бросавшихся съ самаго верха колонны, на ''Трафальгаръ-сквэрѣ.''.
 
Еще разъ свѣсился я съ парапета — и невольно заглядѣлся на колеръ горной породы, съ ея выпуклостями, полосами и пятнами. Но я себя поймалъ на ненужномъ диллетантствѣ. Вѣдь если-бы красота природы — ея эффекты и неожиданности — владѣли мною до сихъ поръ, какъ художникомъ или созерцателемъ, я бы не забрался на этотъ бастіонъ съ такимъ назойливымъ и безповоротнымъ рѣшеніемъ воли!
Строка 993:
Наверхъ я уже не вернулся — опять изъ того-же стыдливаго чувства.
 
{{right|''13 февраля.''.}}
 
Вотъ это забавно! Я ходилъ къ доктору.
Строка 1051:
А въ человѣчествѣ, въ лицѣ его одаренныхъ и чуткихъ представителей, нашлись-бы совсѣмъ другіе врачи, если-бъ потребность была выяснена.
 
Необходимы ''врачи нормальной души,'', но не теперешніе альенисты, не патентованные психіатры, хотя. они и приписываютъ себѣ право и компетентность лечить всѣхъ страждущихъ духомъ.
 
И они могли-бы это дѣлать, еслибъ въ ихъ средѣ выработался особый классъ ''руководителей человѣческой души,'', сначала глубоко изучившихъ психологію нормальную, не болѣзненную, способныхъ давать консультаціи не въ видѣ общихъ мѣстъ, на счетъ развлеченій, прогулокъ и дѣланія пріятныхъ визитовъ, а въ видѣ тончайшихъ и точнѣйшихъ опредѣленій, согрѣтыхъ теплой и самоотверженной симпатіей къ личности человѣка, къ міру его идей, упованій и страстей. Совершенно такъ, какъ въ вѣрующихъ сферахъ есть «руководители совѣсти».
 
Слушая своего практиканта, я хотѣлъ ему сказать:
Строка 1073:
Ужъ конечно оно могло бы сослужить и мнѣ добрую службу въ ту лунную ночь, и приходъ непрошеннаго свидѣтеля не удержалъ бы меня…
 
{{right|''16 февраля.''.}}
 
Неужели?.. Это послѣдняя капля!..
Строка 1079:
Убѣжать отъ возможности встрѣчи съ ''нею --'' легко. Но я не хочу. Не хочу и бросаться вонъ изъ жизни за тѣмъ только, чтобы случай не столкнулъ съ нею лицомъ къ лицу.
 
«Мачиха-судьба» — сказалъ бы я, если-бъ былъ суевѣренъ — потянула меня, третьяго дня наверхъ; но не къ замку и не въ верхній садъ, — онъ мнѣ почему-то сдѣлался какъ-бы противенъ, — а къ «Галереѣ Карла III-го», идущей вдоль отеля ''Метрополь.''. Тамъ безподобный видъ въ сторону Италіи. Въ ясные дни — они уже начались — прозрачность воздуха, переливы цвѣтовъ въ морской водѣ, очертанія береговъ и фіолетовая дымка дальнихъ горъ, — все это дрожитъ неувядаемой красотой, и художника, любителя античной жизни, можетъ сразу относить къ той эпохѣ, когда эллинское племя населяло все прибрежье Средиземнаго моря. Такова была и сама Эллада, съ своими заливами, усыпанными сизо-зеленой порослью оливъ, надъ склонами зеленѣющихъ обрывовъ, откуда люди съ богоподобными формами любовались собою въ изумрудной и бирюзовой зыби.
 
Въ будни, когда въ кафе нѣтъ музыки и террасу не обсиживаютъ неизбѣжные англичане, я люблю сидѣть тамъ, подальше, на площадкѣ, замыкающей террасу, въ тиши, передъ морскимъ просторомъ.
Строка 1165:
Она, она здѣсь!.. Она — попрошайка игорныхъ залъ!..
 
{{right|''20 февраля.''.}}
 
Не могу встряхнуться. Сознаніе того, что эта женщина тутъ, гдѣ-нибудь, въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ меня, мутитъ и терзаетъ.
Строка 1193:
Но та женщина — изъ мрамора. Не чистотой линій берутъ онѣ, а живымъ, трепетнымъ тѣломъ, его окраской; блескомъ глазъ, голосомъ, колебаніями похотливаго торса. Онѣ — страсть, ея ежесекундное воплощеніе. Онѣ — символъ рабства мужчины и всего человѣчества передъ звѣремъ, сидящимъ въ насъ, передъ постыднѣйшими волненіями души нашей: передъ страхомъ и поползновеніемъ.
 
Тотъ ''нѣмецъ-сатана,'', кого я долженъ проклинать, кто влилъ въ меня, отраву своего ученія о безсмыслицѣ нашего бытія — изливаетъ на женщину весь ядъ своихъ геніальныхъ обличеній. И я ничего не скажу здѣсь болѣе сильнаго и злобнаго… Но я и не берусь за это…
 
Я страдаю — заново. И не могу убѣжать отъ того, что съ утра до вечера бороздитъ мою душу, заставляетъ голову мучительно работать и выискивать самые сокровенные доводы въ пользу моей темы.
Строка 1203:
Ха-ха!..
 
''Единеніе душъ!'' Печать Каина — для мужчины, связавшаго свою судьбу съ однимъ изъ этихъ жалкихъ созданій — и состоитъ въ томъ, что  ''онѣ'' не въ состояніи никогда, нигдѣ думать, какъ мы, чувствовать, какъ мы, страдать и наслаждаться, какъ мы.
 
«И не нужно — скажетъ мнѣ любой женолюбъ… Онѣ изъ другого тѣста, хотя и изъ нашего ребра. Ихъ прелесть совсѣмъ не въ томъ. Онѣ пополняютъ насъ. Ими надо наслаждаться, какъ цвѣткомъ, жалѣть и любить ихъ, какъ дѣтей».
Строка 1219:
Сколько разъ, послѣ временныхъ разрывовъ, я доходилъ до самаго дна такого анализа, убѣждался въ томъ, какъ великъ самообманъ каждаго изъ насъ, до какой степени женщина чужда намъ и мы ей чужды, до чего мы не въ силахъ идти съ нею въ ногу ни въ чемъ, и опять, при новомъ примиреніи, жалость брала верхъ; а съ жалостью и съ малодушной тоской одиночества воля становилась опять дряблой и туманила голову.
 
Ни одна великая идея, ни въ наукѣ, ни въ мірѣ нравственномъ, ни одна высокая жертва на алтарѣ человѣчества — ''не были выношены въ сообществѣ женщины,'', ни въ воздухѣ дружбы съ нею, ни на лонѣ любовной страсти.
 
Женщина пойдетъ вмѣстѣ съ вами на смерть, она будетъ неистово проповѣдывать ваше ученіе; но она не въ состояніи войти въ ''творчество вашей души.''. Она схватится только за его продуктъ; да и то потому, что для ея страсти рѣшительно все равно: гдѣ, въ чемъ и какъ проявлять себя.
 
Одиночество, воздержаніе отъ всякой сдѣлки съ естествомъ женщины, одни способны дать мужчинѣ обладаніе собою, мощь творца и героя. Но когда спохватишься, жизнь изжита. Никакое одиночество не поможетъ… Десять лѣтъ назадъ, когда силъ было достаточно — половина ихъ ушла на миражъ единенія двухъ существъ… Еслибъ и безъ встрѣчи съ женщиной человѣкъ, какъ я, дошелъ до того-же банкротства души, по крайней мѣрѣ не было-бы такой горечи за самообманъ, въ которомъ толчокъ, импульсъ — подлая погоня за личнымъ счастьемъ.
Строка 1241:
Рѣшилъ убѣжать отъ бытія; а застыдился устранить себя отъ ненужной и тошной встрѣчи съ какой-то русской барынькой!..
 
{{right|''25 февраля.''.}}
 
Неужели я наконецъ встрѣтилъ человѣка, способнаго войти въ мою душу?..
Строка 1293:
Мы присѣли къ столу. Я уже успѣлъ все вспомнить — что онъ ученый, натуралистъ; кажется, занимаетъ гдѣ-то каѳедру.
 
И тотчасъ-же меня точно что прокололо. Мнѣ припомнились слова моего незнакомца-бытовика — какъ онъ съ какимъ-то «профессоромъ» оказали денежную помощь русской барынѣ, чахоточной, впавшей въ нищету, т. е. ''ей.''.
 
Слова «незнакомца» заиграли у меня въ груди и я — не знаю почему — сейчасъ-же рѣшилъ подойти къ этому, сегодня-же узнать отъ него и другія подробности.
Строка 1435:
— Да, такое отсутствіе коренныхъ влеченій, общихъ всему животному царству?..
 
— Позвольте. Высшія животныя любятъ игру. Но какую? Художественную, безкорыстную, хотя, прнэтомъ, и могутъ подражать схваткѣ, какъ у собакъ и другихъ породъ. Никакого ненормальнаго стяжанія они не знаютъ и никакой безумной гордости, чванства или суетнаго задора: — какъ, молъ, рулетка смѣетъ надо мною издѣваться и обдирать меня, какъ Сидорову козу? Ха, ха! Нѣтъ-съ, я за четвероногихъ! Только у двуногихъ, только у ''homo sapiens'' страсти, помрачающія его разумъ. А вы жалѣете, что васъ не тянетъ къ зеленому столу? Полноте!.. Если-бъ у насъ преподавали психологію и мораль не книжно, а съ демонстраціями, какъ въ клиникахъ и кабинетахъ — приводить-бы студентовъ и ''in anima vili'' на сотняхъ экземпляровъ демонстрировать — до какой степени современное и притомъ высшее человѣчество утратило всякій обликъ разумныхъ существъ, въ какомъ оно рабствѣ у своихъ аффектовъ!..
 
Все это отвѣчало прямо на мои приговоры и оцѣнки. Но говори я — я-бы началъ волноваться. У меня выходило-бы это нервно, сердито и вмѣстѣ какъ-то страдательно. Онъ употреблялъ сильныя выраженія; но не сердился, голосъ звучалъ задушевно и въ глазахъ искрилась тихая усмѣшка мыслящаго человѣка, дѣйствительно скорбящаго о томъ, что двуногія существа культурнаго слоя такіе рабы своихъ похотей и своего задора.
Строка 1443:
— Еще бы! подхватилъ онъ и даже приподнялъ вверхъ свой ножъ съ живостью, какой у него не было до того. А глаза его остановились на мнѣ пристально. Должно быть, въ звукахъ моего голоса онъ почуялъ нѣчто личное, начало признанія.
 
— Еще бы! повторилъ онъ. — Какъ вы изволите выражаться: банкрутство души — это теперешній общій недугъ, и не отъ одной порочности, отъ такихъ разрушительныхъ страстей, какъ игра, или непомѣрное женолюбіе, что-ли… Нѣтъ! Но вѣдь страсть надо понимать гораздо шире… Страсть — какъ источникъ рабства души — все, что вводитъ насъ въ обманъ, что возбуждаетъ дѣятельность нашего ''«я»'', но не ведетъ къ истинѣ, если позволите педантскій терминъ — къ ''адекватнымъ понятіямъ,'', то есть, въ данномъ случаѣ, къ такимъ, которыя отвѣчаютъ идеѣ нашей внутренней свободы.
 
Онъ поглядѣлъ на меня снизу вверхъ — я на голову его выше — и сказалъ, скороговоркой, и со своей милой усмѣшкой:
Строка 1465:
Въ этомъ человѣкѣ есть что-то особенно ласковое и примиряющее, хотя онъ такъ охотно «громитъ» свою эпоху и все культурное человѣчество.
 
Но вѣдь онъ правъ. Передъ нимъ сидѣла одна изъ жертвъ этого всеобщаго разброда и ''рабства,'', какъ онъ его разумѣетъ.
 
Когда намъ подали кофе, онъ посмотрѣлъ на часы, ударилъ себя по лбу и поднялся.
Строка 1525:
Только у воротъ ресторана, когда мы жали другъ другу руки, обмѣнялись мы своими именами. Я ему далъ свою карточку; съ нимъ карточки не было.
 
И теперь, прошло какихъ-нибудь два дня, я не знаю такъ-ли я произношу его фамилію. Имя, отечество осталось отчетливо въ памяти: Сергѣй Петровичъ. Лучше буду звать его ''голотурій,'', съ мужскимъ окончаніемъ.
 
Онъ мнѣ крикнулъ на прощаніе:
Строка 1531:
— Если сядете играть и выиграете, подумайте о той несчастной барынькѣ!
 
{{right|''1 марта.''.}}
 
Стучатъ въ дверь. Это было сегодня утромъ, передъ завтракомъ. Я сидѣлъ у балкона и читалъ.
Строка 1577:
— Зачѣмъ же вамъ одному входить въ такіе расходы? остановилъ я его.
 
— Я не отказываюсь… по силѣ-возможности… сложиться можно. Я заверну и къ тому земскому обывателю. Онъ завтракаетъ тамъ, около казино, въ ''Oysterbarlb,'', внизу, недалеко отъ станціи. Можетъ еще въ выигрышѣ, такъ навѣрно отвалитъ.
 
Онъ хотѣлъ было разсмѣяться; но что-то его удержало.
Строка 1661:
И быстро побѣжалъ внизъ.
 
{{right|''3 марта.''.}}
 
Дошелъ я до церкви, что на верху, около англійской аптеки и спустился по крутой лѣстницѣ въ узкій проходъ, носящій названіе какого-то пассажа. Дорогу мнѣ указалъ мальчикъ — «егерь» изъ отеля.
Строка 1709:
Лицо всегда было худощавое; теперь оно побурѣло и обтянулось, съ синевой подъ глазами и безъ румянца, даже безъ розовыхъ пятенъ на щекахъ. Въ глазахъ непріятный чахоточный блескъ. Въ нихъ я прочелъ все ту-же смѣсь нервности, суетности, лжи, самообмана, ненасытнаго жуирства, будь то любовное увлеченіе или желаніе играть роль, или рулетка. Сѣдыя пряди прилипли къ влажной кожѣ. Ее замѣтно лихорадило.
 
Оглядѣлъ я ее всю, и во мнѣ поднялось щемящее чувство, не злости, а жалости ''къ себѣ.''.
 
И на эту женщину я положилъ полжизни, ровно половину того двадцатилѣтія, какое мнѣ отпущено было, съ выхода изъ университета! Не прикуй меня рабство, страсть къ ней, я бы, врядъ-ли, кончилъ такимъ скорымъ ''всеобщимъ'' банкротствомъ моей души. Я это сознавалъ, сидя на краю ея кровати, сильнѣе чѣмъ когда-нибудь, ярче, чѣмъ въ самыя ужасныя минуты испытаній, внесенныхъ въ мою жизнь этой женщиной.
Строка 1811:
Мы — мужчины — какіе-то слѣпорожденные, обреченные на вѣчное ослѣпленіе, и его главный предметъ — женщина.
 
{{right|''6 марта.''.}}
 
Шлюпка везла насъ поперегъ бухты, между двумя мысами. Поднималась такая-же золотистая луна, какъ и въ ту ночь, когда я бродилъ по бастіону верхняго сада.
Строка 1817:
Два рыбака дружно дѣйствовали веслами. Сергѣй Петровичъ въ мягкой шляпченкѣ сидѣлъ на рулѣ и щурился. Онъ предложилъ мнѣ довезти меня на своей «зоологической» шлюпкѣ до станціи, гдѣ я возьму поѣздъ.
 
Съ пятаго часа я пробылъ у него, въ лабораторіи. Онъ мнѣ показывалъ всѣхъ своихъ «козявокъ» и «морскихъ звѣрей». Но въ задней комнатѣ, гдѣ у него небольшая библіотечка, — мы долго разговаривали о ''ней.''.
 
Его тронулъ мой визитъ туда, въ комнатку подвальнаго этажа. Я попросилъ его не безпокоиться, сказалъ и про сидѣлку.
Строка 1925:
— Можетъ быть! Но я отрицаю, чтобы кто-нибудь, будь онъ герой или мученикъ, я отрицаю, чтобы и его служеніе голодной и невѣжественной толпѣ имѣло какой-нибудь смыслъ!
 
— Коли вы до этого дошли, а личная жизнь и ея приманки для васъ безвкусны и тяжки, разумѣется, самое простое, что можно сдѣлать, это, какъ французы выражаются — ''le grand couac,'', скачекъ въ вѣчность.
 
Онъ выговорилъ это просто, безъ всякой шутки и безъ всякой грусти, что меня кольнуло.
Строка 1951:
Молча дошли мы до станціи.
 
{{right|''9 марта.''.}}
 
Съ холоднымъ потомъ на вискахъ проснулся я сегодня. Сквозь планки деревянныхъ ставень еле-еле брежжилъ сѣроватый свѣтъ.
Строка 2009:
Но подъ этимъ ощущеніемъ залегло что-то другое — какъ будто я успокоился, какъ успокоивается преступникъ, знающій, что его просьба о кассаціи не уважена и день казни близокъ.
 
{{right|''13 марта.''.}}
 
Надъ бухтой легло низкое и длинное облако. Сквозь него пробивался съ усиліемъ темно-красный свѣтъ, точно кто-то подходитъ съ сигнальнымъ фонаремъ.
Строка 2049:
Мы поняли другъ друга. Онъ затрусилъ своей колеблющейся походкой вверхъ, по подъему; а я не могъ оторвать глазъ отъ того мѣста, гдѣ красный свѣтъ луны пробивался, часъ передъ тѣмъ.
 
{{right|''16 марта.''.}}
 
У окна сидѣлъ ''я'' и смотрѣлъ на кровать, гдѣ лежало ея тѣло.
Строка 2107:
Отъ покойницы я перешелъ душою къ счетамъ съ своимъ «я» и со всѣмъ тѣмъ, куда связь съ покойницей не входила.
 
Всѣ — точно виноваты передо мной: идеи, стремленія, попытки, книжки и люди — ''особенно люди,'', мои учители, подстрекатели, проповѣдники, начетчики — всѣ!
 
Развѣ они меня тащили на арканѣ? Или держали меня въ неволѣ? Я самъ шелъ къ нимъ, самъ — не лучше, чѣмъ эта бѣдная русская барынька средней руки — кидался туда, куда повѣетъ вѣтеръ, искалъ все чего-то абсолютнаго; панацеи, излеченія золъ и недуговъ и въ себѣ, и во всемъ человѣчествѣ, обличалъ, громилъ, создавалъ себѣ кумиры и разбивалъ ихъ о первую попавшуюся тумбу.
Строка 2127:
— Теперь ты можешь покончить съ собою… Я не мѣшаю!..
 
{{right|''19 марта.''.}}
 
— Дружище — голосъ Сергѣя Петровича звучалъ особенно задушевно и вдумчиво; мы сидѣли рядомъ на диванѣ, у воротъ верхняго сада — не вѣрю я въ то, что вамъ — не для чего больше оставаться съ нами, на этой планетѣ. Не вѣрю! — сильнѣе воскликнулъ онъ… Я не психологъ, не психіатръ, даже не литературный наблюдатель душевной жизни; но кое-что видалъ на своемъ вѣку и не мало знавалъ людей — сродни вамъ… Мы вѣдь одной генераціи. Мы, какъ нынче называютъ — ''семидесятники.''.
 
— Да семидесятники, — повторилъ я машинально.
Строка 2145:
— Не одно это. Идеи, упованія, книжки, проповѣди… все отошло и оставило еще горьшую оскомину.
 
— И хорошо, что отошло. Значитъ, больше уже не владѣетъ вами. И разумъ не сегодня-завтра возьметъ верхъ. Да вотъ чего же дальше ходить? Проводили мы съ вами на кладбище покойницу… Я присматривался къ вамъ, когда мы ее хоронили, и на другой день. У васъ были слезы наглазахъ, не отрицайте этого. И вы ей простили. Смерть примиряетъ все. Ея нѣтъ въ живыхъ — исчезъ и лишній поводъ мятежныхъ, недобрыхъ чувствъ. Ничто не мѣшаетъ вамъ полюбовно покончить и остальные горькіе счеты съ прошлымъ. Видите, господа абсолютные пессимисты злобствуютъ на смерть и на страданія. А смерть, право, хорошая вещь… ''Безъ нея нельзя.''. Нельзя и безъ страданій… Что такое боль, какъ не способъ распознавать и наслаждаться?
 
Я разсмѣялся этому парадоксу.
Строка 2181:
Да и зачѣмъ сталъ-бы я ему противорѣчить? Онъ ''такъ'' чувствуетъ… Этого довольно.
 
{{right|''21 марта.''.}}
 
Нѣсколько часовъ гулялъ я по горамъ, потомъ, къ закату солнца, спустился съ высотъ и пошелъ на ту косу, покрытую кустарникомъ и оливами, гдѣ, на самомъ краю, бѣлѣетъ маякъ.
Строка 2195:
Символомъ пахнуло на меня: сочетаніемъ природы и творческой красоты.
 
«Но развѣ красота существуетъ внѣ нашего сознанія? Гдѣ краски? Гдѣ звуки? Ихъ нѣтъ нигдѣ, кромѣ нашего „я“. А если ''и есть,'', то некому ихъ сочетать въ одно прекрасное цѣлое».
 
Такъ думалъ я, и медленно подвигался къ цѣли моей прогулки, къ площадкѣ подъ маякомъ — срывалъ цвѣтки, похожіе на астры, съ густой поросли изъ растенія, вродѣ алоэ. Глаза жадно глядѣли, грудь емко дышала, ухо прислушивалось къ чуть слышному шопоту волны.
Строка 2227:
Все это точно кануло куда-то. Все это держалось за какихъ-то людей и казнило только за ''свои'' заблужденія и порывы, за собственный задоръ и напускные укоры себѣ, за гордость, за рабство страстей и самообмановъ.
 
И ночью, вернувшись домой, когда я подошелъ къ окну, къ тому, гдѣ хозяйка до сихъ поръ не замѣнила оборванную мной занавѣску, я могъ взглянуть ''издали'' и  ''со стороны'' на того неудачника, который, въ припадкѣ, вызванномъ сонной грезой, хотѣлъ удавиться на обрывкахъ кисейной занавѣски.
 
Мнѣ стало не то что стыдно, а жалко этого неудачника…
 
«Да и зачѣмъ непремѣнно удача?» Это все тотъ-же ''эвдемонизмъ,'', презираемый моимъ милымъ «Голотуріемъ».
 
Неужели мнѣ опять хочется жить?!
 
{{right|''26 марта.''.}}
 
Надо жить! Надо?.. Для чего? Для созерцанія судебъ муравейника, который мы хвастливо называемъ «вселенной»? Такъ скажетъ, вѣроятно, и мой милый «Голотурій». Я къ нему привязался. Мнѣ жалко уйти отъ него. ''Неужели только его и жаль?..''..
 
Зачѣмъ вопросы? Не хочу я ихъ, не хочу!.. Сегодня перестаю записывать въ эту тетрадь. Къ чему эта возня съ собою? Жить или умереть, не все-ли равно?..
 
{{right|'''Н. Боборыкинъ.'''.}}
 
1892 г.
Строка 2255:
[[Категория:Литература 1892 года]]
[[Категория:Дореформенная орфография]]
[[Категория:Импорт/lib.ru]]