Разбор Оды: Бог, Г-на Державина (Бередников)/ДО: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
 
Строка 32:
}}
<div class="text">
<center>''Разборъ Оды: Богъ, Г-на Державина.''.</center>
 
''Лирическая Поезія есть изліяніе восторженнаго сердца'' {См. Разсужденіе о Лирической Поезіи Г. Р. Державина. — Б — ''Б''.}. Сильное чувствіе раждаетъ и возвышаетъ ее. Человѣкъ, Природа, Вселенная, Богъ суть предметы высокой Оды Сердце человѣческое сотворено чувствовать и восхищаться. Необозримое пространство небесъ, усѣянное безчисленными звѣздами, шумящія грозныя волны океана, быстротекущія рѣки, дремлющія пустыни, покрытыя златыми класами нивы; — словомъ Природа въ красотъ и ужасахъ чью душу не наполнитъ возвышенными чувствіями? Но если взоръ нашъ отъ красотъ творенія вознесется къ Славѣ Зиждителя; если дѣйствія благотворной Природы откроютъ предъ очами нашими вѣчную благость Творческой премудрости: то чье сердце не воспламенится духомъ божественнаго изступленія? кто въ благоговѣніи не преклонитъ колѣна предъ Несозданнымъ? кто въ изліяніи души своей не воскликнетъ: ''Велій еси Господи! и чудна дѣла Твоя!''
 
Сіи творенія, описывающія высокіе и освященные общимъ благоговѣніемъ предметы, болѣе прочихъ были всегда достойны славы и всеобщаго вниманія вѣковъ и народовъ. Греки толпились на площадяхъ и циркахъ при пѣніи безсмертныхъ рапсодій Омира, съ сердечнымъ чувствомъ внимали схоліямъ пламеннаго Пиндара, и восхищались высокостію мыслей, отличавшихъ безсмертный Гимнъ славнаго Клеанѳа. Римляне благоговѣли передъ Виргиліями, Овидіями и Гораціями. Самая Христіянская вѣра, учредивъ въ публичныхъ богослуженіяхъ чтеніе твореній древнихъ Еврейскихъ пѣснопѣвцевъ, что иное имѣла въ виду, какъ не уваженіе народное къ симъ священнымъ пѣснямъ, служащимъ отголоскомъ сердечныхъ чувствій каждаго, и обильнымъ изліяніемъ сердца пламенѣющаго любовію къ Творцу-Благодѣтелю?
 
Новое Россійское стихотворство, возникнувъ въ началѣ XVIII столѣтія, показало нѣкоторые неподражаемые образцы въ родѣ высокой Лирической Поезіи. Неоспоримо, что Русскіе еще въ XII вѣкъ имѣли образцовыя сочиненія, и наслаждались самою изящною поезію въ прекрасномъ переводѣ на Славянской языкъ Священнаго писанія, какъ неподражаемаго образца высокаго стихотворства, — и времена Владимиіра и Ярослава суть — благословенный разсвѣтъ Славянской словесности: но грозныя тучи помрачили небосклонъ Отечества нашего, и скрыли восхожденіе златозарнаго солнца. — Съ истребленіемъ чистаго Славянскаго нарѣчія истребился и чистый вкусъ къ изящнымъ твореніямъ. До начала XVIII столѣтія Русскіе приняли иноземное стопосложеніе, совершенно несвойственное поезіи языка отечественнаго, унижали Славянской языкъ неискуснымъ соединеніемъ его съ языкомъ Русскимъ, — и одни только уродливыя сочиненія {Такова Комедія Навуходоносоръ, написанная при Алексіѣ Михайловичъ. См. Древнюю Вивліофику, Часть 8, стр. 187—328, и нѣкоторыя другія сочиненія. — Само собою разумѣется, что творенія Полотскаго, Ѳеофана и Кантемира изъ сего изключаются: ибо истинный даръ замѣняетъ вкусъ и чистоту языка. — ''Б''.} служились едва мерцавшею зарею возрожденія нашей словесности. — Но Ломоносовъ, — сей въ сѣверныхъ туманахъ возникшій Геній, которымъ могли бы гордиться цвѣтущія долины благословенной Греціи — изтребленіемъ въ Россіи ложнаго вкуса, и искуснымъ соединеніемъ Славянскаго языка съ Русскимъ, открылъ богатый источникъ истинныхъ красотъ поезіи, и безсмертными своими твореніями доказалъ силу и превосходство Лирическаго стихотворства. — Оды его: ''Къ Іову, Вечернее и утреннее размышленіе о Божіемъ величествѣ, и переводъ нѣкоторыхъ псалмовъ'' сіе доказываютъ. Послѣ Ломоносова многіе писали въ семъ родъ: но всѣ сочиненія отличаются какою-то неплодностію истиннаго дарованія, и скудостію ''высокаго,'', свойственнаго гимнамъ, прославляющимъ Божество.
 
Наконецъ явился Державинъ, и смѣлый умъ его, водимый небеснымъ вдохновеніемъ, начерталъ безсмертную хвалу непостижимой славѣ Создателя. Вся пѣснь его ознаменована просвѣщеннымъ духомъ истинной философіи, силою мыслей, рѣдкимъ расположеніемъ частей, искусными паденіями, духомъ благоговѣнія, и наконецъ неподражаемымъ искусствомъ великаго Стихотворца. Разсматривать красоты безсмертнаго творенія усладительно для каждаго сердца. Ода ''Богъ'' занимаетъ умъ, плѣняетъ воображеніе, служитъ образцемъ высокаго стихотворства, и изображаетъ во всемъ возможномъ величіи Существо непостижимое. Приступимъ къ самому началу:
Строка 70:
Живый въ движеньи вещества.
 
Всѣ извѣстныя системы древности были согласны съ сею истиною. ''Богъ'', училъ Пиѳагоръ, ''есть тонкая матерія, ефиръ, чистѣйшій огнь всюду разлитый и все приводящій въ движеніе; слѣдовательно душа вселенной.''. Самая Христіянская вѣра являетъ духъ Божій наполняющимъ собою необозримое пространство вселенной. Пѣвецъ Бога можетъ быть имѣлъ здѣсь въ виду сіе мѣсто вѣнценоснаго Пророка, живо описавшаго безсмертное свойство Вездѣсущаго: «Камо пойду отъ духа Твоего и отъ лица Твоего камо бѣжу? Аще взыду на небо, тамо еси; аще возьму крилѣ мой рано, и вселюся въ послѣднихъ моря, и тамо рука Твоя накажетъ мя, и удержитъ десница Твоя. Богъ нашъ на небеси и на земли {Псалом. 138, ст. 7—10.}.
 
Теченьемъ времени предвѣчный.
Строка 90:
Тебѣ числа и мѣры нѣтъ.
 
Все то, что человѣческія знанія и мудрость ни содержатъ въ себѣ удивительнаго, есть ничто въ сравненіи со славою зиждителя. Подобно Икару, дерзнувшему стремиться къ солнцу, мысли человѣческія стремятся къ созерцанію славы Творческой, и теряются въ неизмѣримости безчисленныхъ совершенствъ и непостижимыхъ свойствъ Его. Юнгъ сказалъ: ''Еслибъ мы были способны постигнуть Бога: то Богъ не былъ бы Богомъ, или бы мы не были человѣки.''.
 
Не могутъ духи просвѣщенны
Строка 138:
И смертію животъ даришь.
 
Вся природа представляетъ намъ сію истину, что все смертію стремится къ жизни. Въ царствѣ творенія все дѣйствуетъ — бездѣйствіемъ оживляется — сномъ, украшается — безобразіемъ, живетъ — смертію. Настоящія дѣйствія естественнаго міра суть картина будущаго состоянія нравственнаго; ''Смерть и гробъ'', говоритъ Юнгъ, ''есть толь мрачный переходъ, сладкій сонъ, который возставляя утомленныя силы наши пробудитъ насъ для новой безсмертной жизни!'' Сія философія присущна всѣмъ вѣкамъ. Апостолъ Павелъ такъ говоритъ о безсмертіи: „Но речетъ кто, како возстанутъ мертвіи, коимъ же тѣломъ пріидутъ? безумне! ты еже сѣеши не оживетъ аще не умретъ. Такожде и воскресеніе мертвыхъ. Сѣется въ тлѣніи, возстаетъ въ нетлѣніи: сѣется не въ честь, возстаетъ въ славѣ; сѣется тѣло душевное, возстаетъ тѣло духовное {Посланіе къ Коринѳянамъ. Гл. 15. ст. 35—44.}.“ Клеанѳъ, сей толико прославленный въ древности умъ, тожъ самое разумѣетъ, сказавъ: ''Тобою смѣшеніе образуетъ порядокъ; Тобою стихи сражаясь, соединяются.''. Юнгъ, Аддисонъ, Клопштокъ и Гердеръ, словомъ, всѣ извѣстные въ областяхъ высокой поезіи и краснорѣчія мужи, заимствовали: мысль сію, и украсили ее всѣми цвѣтами, приличными роду ихъ сочиненій, собственному духу и философіи каждаго. --
 
Возвратимся къ златой арфъ нашего Поета:
Строка 176:
Передъ Тобой, какъ нощь предъ днемъ.
 
Безсмертныя выраженія! Стихотворецъ въ духѣ истиннаго величія своего искусства, изображаетъ величіе Бога. Постеленное усиленіе важности предметовъ превышаетъ наше понятіе и придаетъ величайшую силу сему мѣсту. — Вообразимъ необъятную неизмѣримость вселенныя, и тмы свѣтящихся тѣлъ, плавающихъ въ обширномъ океанѣ творенія. Мысль высокая! Но Духъ Поета ею не довольствуется; онъ представляетъ горящія въ ночномъ мракъ свѣтозарныя лампады, воображаетъ безпредѣльное пространство, златыми волнами кипящее, изображаетъ вѣчнымъ огнемъ пылающіе ефиры, выводитъ миріяды тѣлъ блистающихъ въ кругъ вселенныя, и наконецъ обращаясь къ Зиждителю говоритъ, что все сіе передъ Нимъ, ''какъ нощь предъ днемъ.''. — Мы въ изступленіи; духъ нашъ пылаетъ благоговѣніемъ ко славѣ Создателя; мы проливаемъ радостныя слезы: и лира Поета благословенна!
 
Какъ капля въ море опущена
Строка 182:
Вся твердь передъ Тобой сія.
 
Стихотворецъ продолжаетъ сравненіе. Вся твердь сія, все пространство, заключающее въ себѣ тмы міровъ, освѣщаемыхъ, милліонами солнцевъ, есть '' капля опущенная въ море. — Здѣсь --'' Здѣсь непримѣтно вспомнить о высокомъ выраженіи вѣнценоснаго Пророка: „Яко тысяща лѣтъ предъ очима твоима, Господи, яко день вчерашній, иже мимо иде {Псал. 89, ст. 5.}.“ Ломоносовъ подобно сему представляетъ ''горящій вѣчно Океанъ,'', и говоритъ:
 
Тамъ огненны валы стремятся,
Строка 200:
Какъ искра предъ Тобой одна.
 
Слава Россійскому Пиндару! — Но скажемъ, что сіе мѣсто нашего Пѣвца тѣмъ возвышеннѣе, чѣмъ слѣдствіе изъ онаго выведенное поразительнѣе. Изображая величіе Безсмертнаго, онъ истощилъ уже всѣ краски неподражаемой своей кисти, представилъ Бога во всемъ величіи, въ какомъ только человѣкъ можетъ Его представить. Какое же слѣдствіе? Онъ ужасается самъ вѣчной Его силы и величія. Если солнцы наподобіе искръ сыплются отъ пламеннаго Его престола; если огромныя небесныя тѣла, подобно инею крутящемуся надъ снѣгами, вратятся, зыблются и блистаютъ въ безднахъ подъ трономъ Зиждителя; если всѣ безчисленные сферы, содержащія въ кругахъ своихъ тмы темъ вселенныхъ, подобныхъ нашей — есть предъ Нимъ, ''какъ нощь предъ днемъ'', есть ''малая капля опущенная въ море:'' то послѣ сего Стихотворецъ спрашиваетъ:
 
Но что мной зримая вселенна,
Строка 240:
Очень видно чрезмѣрное различіе кисти прекраснаго Трагика, рожденнаго для ужасовъ котурна, отъ кисти безсмертнаго Лирика, коего удѣлъ есть представлять все великое, страстное, пламенное, — и Державинъ, изобразивъ Бога, достоинъ лавровъ Калліопы столько же, сколько Сумароковъ, выведши на театръ Синава и Семиру, достоинъ вѣнца Мельпомены.
 
Мы видѣли, до какой степени Пѣснопѣвецъ унизилъ человѣка въ сравненіи его съ величіемъ безпредѣльнаго пространства вселенной. Посмотримъ, какимъ образомъ искусство его возвыситъ человѣка по имени, первѣйшаго на земли творенія — до образа Божества. Стихотворецъ, кажется, сомнѣвается, сказавъ; ''ничто.''. Пойдемъ за нимъ далѣе:
 
Ничто! — Но Ты во мнѣ сіяешь
Строка 298:
И цѣпь существъ связалъ всѣхъ мной.
 
Здѣсь Пѣснопѣвейъ цѣлитъ на извѣстное опредѣленіе человѣка философами среднихъ вѣковъ: ''nexusutriusque mundi''. Аддисонъ въ своемъ Зритиелѣ подтверждаетъ тожъ самое: "Человѣкъ, говоритъ онъ, занимаетъ среднее мѣсто между естественною и духовною природою, между видимымъ и невидимымъ міромъ, и составляетъ то звѣно въ цѣпи существъ, которое въ нѣкоторомъ смыслѣ подобно чистѣйшимъ духамъ, славящимъ Безплотнаго, которое дерзаетъ называть безконечное Существо отцемъ; въ другомъ смыслѣ человѣкъ можетъ сказать съ Іовомъ тлѣнію: ''Ты мой отецъ!'' и черьвю: ''Ты моя мать'' {Іовъ Гл. 7, ст. 14. Смерть назвахъ отца моего быти; — матерь же и сестру ми гной.}.'' Нашъ Стихотворецъ сіе самое ужасное различіе выразилъ далѣе въ семъ описаніи разительными красками поезіи. Онъ продолжаетъ:
 
Я связь міровъ повсюду сущихъ,
Строка 372:
Мы въ изступленіи; — слезы льются изъ глазъ нашихъ, — и безсмертное искусство Поета торжествуетъ.
 
Такъ! признаемся, что геній Державина единственъ, неподражаемъ, безсмертенъ. Если духъ его не всегда можетъ выдержать паренія, какимъ мы удивляемся въ Пиндарѣ и Ломоносовѣ; то онъ вознаградилъ сіе едва ли не большею выгодою. Насъ мало занимаютъ баснословныя происшествія Грековъ, славныя Олимпійскія игры, быстротекущія Елидскія колесницы, хвала героевъ многими тысящелѣтіями отъ насъ отдѣленныхъ, словомъ предметы мало дѣйствующіе на наше сердце, на которые Греческой Пѣснопѣвецъ набросалъ толико дышущихъ ароматами цвѣтовъ. Насъ мало трогаютъ высокія и можетъ быть слишкомъ украшенныя лестію похвалы Повелительницѣ милліоновъ, которая конечно навсегда пребудетъ въ памяти сыновъ Отечества; но похвалы сіи не всѣ достойны высокой лиры Поета, — и представляютъ одну только сторону несравненнаго искусства, которымъ Ломоносовъ умѣлъ столько блеснуть, — и блескъ лучей своихъ продлить до отдаленнаго потомства. Пѣвецъ Елисаветы великъ, безсмертенъ; но лира его, посвященная единственно хвалѣ и славѣ одного человѣка, менѣе трогаетъ насъ, нежели изображеніе тѣхъ предметовъ, кои имѣютъ на насъ дѣйствіе, и можетъ быть будутъ имѣть вліяніе столько же важное и на потомковъ нашихъ. Сіи предметы одни достойны неподражаемаго рѣзца бесмертнаго искусства; и они-то подъ кистію Генія блистаютъ въ вѣкахъ и трогаютъ собою чувствительность и добродѣтель. — Всѣ почти творенія Державина носятъ на себѣ сей отпечатокъ. — Оды его: ''къ Богу, къ Фелицѣ, на Коварство, на Вельможу, на Побѣды Россійскаго Аннибала, на Безсмертіе, на Водопадъ, къ Ангелолопобной Плѣнирѣ,'', доколѣ искусства будутъ находить обитель въ обширномъ зданіи міра, доколѣ добродѣтель не истребится на земномъ шарѣ, доколѣ пламенникъ Злобной Тизифоны не превратитъ въ пепелъ всѣхъ памятниковъ человѣческой мудрости — дотолѣ будутъ блистать и трогать собою души чувствительныя, дотолѣ будутъ незабвенны и въ храмъ Отечества и въ кущѣ родимой. --
 
Кто духъ Горація съ Пиндаромъ съединилъ,
Строка 384:
Тотъ соорудилъ себѣ вѣчный памятникъ.
 
{{right|''Яковъ Бередниковъ.''.}}
 
''С. Петербургъ.''.
 
{{right|''"Вѣстникъ Европы". Часть LXII, No 7, 1812''}}
Строка 397:
[[Категория:Литература 1812 года]]
[[Категория:Дореформенная орфография]]
[[Категория:Импорт/lib.ru]]