Легенды о происхождении власти (Доувес Деккер; Чеботаревская): различия между версиями

— Брат мой, о, ты, который выше меня, достань мне с дерева гранату. Она, как красавица с полуоткрытыми устами, улыбается мне из-за огненных цветов и темнойтёмной зелени. Видишь, она вполне созрела и даже раскололась, и пурпуром горят края раны, которою она старается привлечь меня. Мне страстно хочется достать эту гранату, о, брат мой! Ты, который выше меня, протяни руку и сорви, чтобы я мог еееё съесть!

Вскоре после этого старший брат пошелпошёл бродить по полям и увидел дикую козу, спустившуюся с гор в долину, и искавшую своего козленкакозлёнка.

— Не видал ли ты моего козленкакозлёнка, — сказала коза, обращаясь ко льву, — ты живешьживёшь в долине и знаешь все тропинки, столь мучительные для моих слабых ног, с раздвоенными копытами?

— Брось искать козленкакозлёнка, — отвечал лев, — и приди ко мне, чтобы я тебя съел.

— Зачем ты съел козу, искавшую своего козленкакозлёнка? — спросил у льва старший брат.

— Ты слышал, как она жаловалась на неприспособленные ноги, — отвечал лев. — Разве я поступил неправильно, съев еееё?.. Посмотри на мои когти, как они «приспособлены»! Взгляни, какие у меня зубы! Вот почему я съел козу!

Юноша задумался и посмотрел на свои руки, которые были длинны, крепки и мускулисты. Он счелсчёл их настолько «приспособленными», что… решил заставить младшего брата служить себе.

[[Вольтер]] сказал: «Если бы не было Бога, то пришлось бы его выдумать». Само собою разумеется! Всякая власть от Бога. Кто хочет власти, хочет Бога. Кто нуждается во власти, в авторитете, тот создаетсоздаёт себе Бога. Так поступали Моисей, Конфуций, Заратустра, Нума, Колумб, Кортес. Так поступали народные вожди, авгуры, волшебники, жрецы. Так поступает и в наше время всякий, кто хочет властвовать. Количество богов, поэтому столь же велико, как число желаний. Для каждого нового желания новый бог.

Одна служанка пошла гулять с детьми своего господина. Ей приказали хорошенько смотреть за ними. Но, подите ж, дети были непослушны и разбежались, так что еееё присмотр и заботы были ни к чему.

Тогда она из «ничего» создала чернуючёрную собаку, которая должна была искусать каждого ребенкаребёнка, не желавшего оставаться вблизи неенеё. И дети страшно испугались этой собаки, и стали послушны, и не отходили от неенеё. В глубине сердца она взглянула на бога, которого создала и нашла, что он хорош.

Один путник везвёз много золота и серебра. Из боязни разбойников он запасся оружием. За ним во множестве следовали его слуги, которых было больше, чем всех разбойников в стране, вместе взятых. Он был так хорошо вооруженвооружён, и у него была такая хорошая свита, что целое войско не могло бы отнять у него его сокровищ.

Один разбойник, умудренныйумудрённый примером собратьев, попросил совета у святого отшельника, который знал всевсё, так как долго прожил в одиночестве.

— Средство простое, — отвечал благочестивый отшельник. — Накинь ему на шею веревкуверёвку, которую я тебе дам, и тогда он не сможет оказать никакого сопротивления. Он повелит слугам преклониться перед тобою до земли и дать тебе то, чего ты хочешь.

Эта веревкаверёвка звалась «вера», и сохранила свою силу вплоть до нынешнего дня.

== ЧетвертаяЧетвёртая легенда о власти ==

— Тороплюсь выпить три меры плохого вина, которое ожидает меня у безобразнейшей из моих трехтрёх любовниц, — отвечал Филоинос, пошатываясь.

— ПойдемПойдём со мною, вина с тебя достаточно, а любовниц, боюсь, чересчур много.

— Учитель говорил не о вине и не о гетерах, пойдемпойдём со мною…

У родителей появился на свет первый ребенокребёнок. Мать была в восторге, отец также не мог на него насмотреться.

— ТвоеТвоё дитя станет взрослым человеком, — сказал Гений. — Оно не долго будет питаться твоею грудью. Настанет время, когда ты не сможешь носить его на руках.

— О, Гений, — воскликнула испуганная мать, — неужели моемоё дитя уйдетуйдёт от меня? Научившись бегать, оно уйдетуйдёт от меня? Что сделать мне, чтобы дитя не ушло от меня, когда научится ходить?

— Люби твоетвоё дитя, — сказал Гений, — и оно не уйдетуйдёт от тебя.

Так всевсё это осталось и по сей день.

«Первым королемкоролём был счастливый воин», — сказал Вольтер, но я не знаю, правда ли это.

Столь же возможно, — даже более, чем столь же, — что первым королемкоролём был некто, водивший знакомство с отшельниками, одолжавшими веревкиверёвки.

В силу всех этих заслуг Кратес сделался королемкоролём.

У маленького Кратеса, его сына, была английская болезнь, что однако не помешало ему пожелать сделаться королемкоролём после отца, обладавшего такою силой.

— Почему ты — король? — спрашивал народ, который был ещеещё глуп и не имел понятия о престолонаследии.

Народ не был знаком с логикой, и когда Кратес II говорил: «Идите ко мне!», все разбегались. Когда он говорил: «Уходите!», то все бежали к нему сломя голову. Короче говоря, авторитет был расшатан, а Кратес № 2 был слишком недогадлив, чтобы проводить свою волю путемпутём противоположных приказаний.

«Зачем, о кривоногий и неразумный Кратес № 2, зачем занимаешь ты место человека, который двадцать лет тому назад жил в одной хижине с женщиной, тебя родившей? Встань и освободи место и не говори „уйди“ или „подойди“, словно ты настоящий, старый Кратес! Где ограды из дубов, которые ты сломал одним пальцем? Месяц не двигается с места, хотя бы ты в эту минуту думал о разверстии всей вселенной! Ты не можешь убить и блохи, и твоетвоё чихание не причиняет пожара. Сойди и предоставь место другому, который умеет проделывать все эти полезные вещи!»

Кратес, по всей вероятности, был бы принужденпринуждён покинуть стул, названный им троном, если бы старая нянька не обратилась со следующими словами к народу:

— Внимай мне, о народ, ибо я нянчила маленького Кратеса, когда он был ещеещё гораздо меньше, чем теперь! Когда он родился, его отец помазал себе голову маслом, и одна капля масла упала также на голову моего питомца. Поэтому нет нужды в том, чтобы он ломал стены, шатал месяц, причинял кашлем пожары. Говорю вам…

На немнём сидит он и по сей день.

Тюгатер доила коров отца и доила их хорошо, ибо молоко, приносимое ею домой, давало больше масла, чем то молоко, которое приносили домой еееё братья. Я открою тебе причину, слушай внимательно, Фэнси, чтобы ты знала, если тебе когда-нибудь придетсяпридётся доить коров. Рассказываю это однако не для того, чтобы побудить тебя доить коров, как Тюгатер, а чтобы указать тебе на пример еееё братьев, доивших хуже, чем сестра, а поступавших вследствие этого лучше, или по крайней мере умнее!

Задолго до прибытия на пастбище доильщиц коровы толпятся у решеткирешётки, с нетерпением ожидая минуты, когда их освободят от излишка молока, который они накапливают в сущности для телят. Люди же съедают телят, считая себя вправе на это, и тогда у коров образуется излишек молока в вымени.

Что же случается, когда коровы тупо ожидают у решеткирешётки? В это время наиболее легкиелёгкие части молока: сливки, жир, масло, поднимаются кверху, удаляясь от сосцов. Тот, кто выдаивает терпеливо, до конца, приносит домой жирное молоко; тот же, кто торопится, оставляет сливки.

Тюгатер никогда не спешила, а еееё братья торопились вечно.

— Мне хочется жить с белокурой Гюной, — заявлял четвертыйчетвёртый, — и иметь собственный дом и доильщиц, которые доили бы моих коров.

Таким образом, у каждого брата было своесвоё желание, своесвоё стремление, была своя воля. Планы эти так увлекали их, что у них не оставалось времени выдаивать сливки, которые коровы меланхолически должны были хранить в себе, без пользы себе и людям.

Что касается Тюгатер, то она выдаивала всевсё, до последней капли.

— А что, если и у неенеё явится желание постранствовать по свету, половить рыбу, поохотиться? Если ей также придетпридёт в голову поселиться вместе с каким-нибудь белокурым или темноволосым человеком и иметь собственный дом со всем, что с этим связано? Без вас я могу обойтись, а без неенеё нет… потому что молоко, приносимое ею, — самое жирное.

— Отец, не учи еееё ничему! Тогда она всю жизнь будет доить твоих коров. Не показывай ей, как натянутая тетива, будучи спущена, выбрасывает стрелу: и у неенеё не явится желания охотиться. Пусть она не знает, что рыба проглатывает острый крючок, когда он искусно скрыт в приманке, — и ей не захочется закидывать удочки или сети. Не учи еееё, как выдалбливают дерево, чтобы переплыть в немнём на другой берег озера, и она не будет стремиться на противоположную сторону. Пусть она никогда не узнает, что совместно с белокурым или темноволосым человеком можно иметь свой дом и всевсё, что к нему относится! Не рассказывай ей никогда об этом, отец, и она останется навсегда с тобою, и молоко твоих коров будет жирно по-прежнему. А сыновей твоих отпусти, отец, каждого в ту сторону, куда его тянет!

— Эх, разве можно помешать ей узнать то, чему я не буду еееё учить? Что будет, когда она увидит голубую стрекозу, плывущую по воде на древесной веточке? Когда натянутая нитка на еееё станке, внезапно оборвавшись, отбросит с силою челнок? Когда на берегу ручья она сама увидит рыбу, которая с неловкостью прожоры, желая схватить юркого червячка, поймается на колючий узел прибрежного тростника? Когда, наконец, весною она найдетнайдёт гнездышкогнёздышко, свитое жаворонками в душистом клевере?

— ВсеВсё это ничего ей не раскроет, отец. Она слишком глупа, чтобы от знания перейти к желанию. И мы ничего не знали бы, если бы ты не просветил нас.

Так всевсё это осталось и по сей день.

С досадой и завистью глядел он на то, как покупатели поддерживали богатого Ауледа, жившего на циновке неподалекунеподалёку от него. Все, имевшие высокие хоромы, жили в Дамаске на циновках, так как не имели над собою крыши. Богатство Ауледа заключалось также не в домах, а в саде, который был так плодороден, что росшие в немнём финики были втрое крупнее обыкновенных. Поэтому всякий, кто проходил мимо, покупал финики у Ауледа, а не у Гассана.

В это время в город пришелпришёл дервиш, обладавший большою мудростью, но не имевший пищи. По крайней мере ему приходилось свои познания обменивать на кушанья, и мы увидим, какую пользу извлекизвлёк из этой мены Гассан.

— Увы, о дервиш, посланный мне Аллахом — целую твои ноги, — финики Ауледа — да пошлетпошлёт ему Аллах судороги! — втрое крупнее обыкновенных фиников. Вступи на мою циновку, сядь, скрестив ноги, будь благословен и научи, что мне сделать, чтобы мои финики были крупнее, и чтобы народ покупал их у меня.

Гассан мог бы спросить, почему дервиш, одаренныйодарённый такою силой, нуждается в пище. Но насмешничать Гассан не любил. Он поставил перед гостем варенуюварёную кожу — всевсё, что у него оставалось от украденного козленкакозлёнка.

— Да пошлетпошлёт тебе Аллах детей и скота! Я хотел бы, чтобы мои финики были втрое крупней тех, в какие ты мог бы их превратить.

— Хорошо, — сказал дервиш. — Взгляни на эту птицу, привезеннуюпривезённую мною с далекогодалёкого Востока. Скажи ей, что каждый из твоих фиников равняется тремтрём твоим финикам.

— Да наградит тебя Аллах женамижёнами и верблюдами, о дервиш, — но разве поможет, если я скажу птице то, чего нет?

Гассан пожелал птице, чтобы у неенеё выросли длиннейшие перья и назвал еееё птицею Рох. Но то не была гигантская птица Рох восточной мифологии. То была маленькая птичка, похожая на ворону, с болтливым языком и подпрыгивающей походкой. Дервиш вывез еееё с о. Суматра, куда она была завезеназавезёна купцами, приехавшими морем из страны, где люди похожи на негров, хотя это и далеко от Африки. Гассан назвал еееё птицей Рох, так как знал что всякий, от кого чего-нибудь ждут, делается важным. И наоборот. Когда кому что либо нужно от другого, то он съеживаетсясъёживается и унижает себя. Таков в Дамаске был обычай.

— Я — твой раб, о птица Рох! Отец мой был собака, а каждый из моих фиников по величине равняется тремтрём моим финикам!

Добродетель вскоре была награждена. Не успел ещеещё калиф в третий раз повелеть лишить жизни всех обитательниц своего гарема… не успела ещеещё ни одна мать снарядить как следует свою дочь на рынок в Константинополь… не успел ещеещё Гассан поймать ни одного заблудшего козленкакозлёнка, как вдруг птица сказала:

И финики всевсё росли! Люди чуть не давили друг друга, чтобы добиться случая поесть этих фиников.

Аулед впал в бедность. Гассан накупил много козлов и козлят и построил крышу над своей циновкой. Он стал очень честен и считал позором, когда кто-нибудь, не имея собственных козлят, съедал у него козленкакозлёнка. Он продолжал по прежнему бояться и чтить Аллаха.

Так всевсё это осталось и по сей день.