Страница:Шелли. Полное собрание сочинений. том 2. 1904.djvu/342

Отъ мести и отъ гордости своей;
830 Во мнѣ нѣтъ больше ничего дурного
Ни въ мысляхъ, ни въ поступкахъ, ни въ словахъ;
Скрываетъ этотъ пепелъ, этотъ прахъ,
Вотъ это замирающее слово—
Послѣдній уголь, свѣтъ того огня,
Который, жаромъ вспыхнувъ, сжегъ меня.
Уже зіяетъ темная могила:
Какъ, ей закрытъ, я буду вовсе нѣмъ,—
О, если-бъ такъ забвеніе покрыло
Мою печаль, чтобъ я притихъ совсѣмъ!
840 Вотъ, воздухъ скрылъ всѣ звуки восклицаній,
Какъ скорбь взяла все сердце—пусть теперь
Смерть скорбь возьметъ—и въ жизнь закроетъ дверь.»

Онъ смолкъ, и легъ, помедливъ, на диванѣ,
Съ печальною улыбкою, и спалъ
Тяжелымъ сномъ, и грустно, и невнятно
Во снѣ родное имя называлъ,
Оплакивая то, что невозвратно,
И вмѣстѣ съ нимъ, слезъ нашихъ не стыдясь,
Мы плакали. Нѣтъ, никогда взволнованъ
850 Такъ не былъ я, какъ въ этотъ скорбный часъ.
Кто-бъ не былъ скорбью съ этимъ скорбнымъ скованъ!
Нечеловѣкъ онъ былъ бы.—Кликнувъ слугъ,—
Забывши о недавнемъ разговорѣ,—
Мы къ Маддало отправились, и море
Туманилось и пѣнилось вокругъ,
Бросая свой налетъ, воздушнѣй пуха.
Пріѣхали къ обѣду. Но вино
И пища намъ расположенья духа
Не создали. Въ душѣ у насъ одно
860 Стояло—эта тѣнь съ лицомъ несчастнымъ,
И говорили только мы о немъ,
Всю ночь, пока на небѣ голубомъ,
Гася созвѣздья, не зажегся яснымъ
Сіяніемъ разсвѣтъ,—дневной пожаръ.
Рѣшили оба мы, что другъ любимый,

Тот же текст в современной орфографии

От мести и от гордости своей;
830 Во мне нет больше ничего дурного
Ни в мыслях, ни в поступках, ни в словах;
Скрывает этот пепел, этот прах,
Вот это замирающее слово —
Последний уголь, свет того огня,
Который, жаром вспыхнув, сжег меня.
Уже зияет темная могила:
Как, ей закрыт, я буду вовсе нем, —
О, если б так забвение покрыло
Мою печаль, чтоб я притих совсем!
840 Вот, воздух скрыл все звуки восклицаний,
Как скорбь взяла всё сердце — пусть теперь
Смерть скорбь возьмет — и в жизнь закроет дверь.»

Он смолк, и лег, помедлив, на диване,
С печальною улыбкою, и спал
Тяжелым сном, и грустно, и невнятно
Во сне родное имя называл,
Оплакивая то, что невозвратно,
И вместе с ним, слез наших не стыдясь,
Мы плакали. Нет, никогда взволнован
850 Так не был я, как в этот скорбный час.
Кто б не был скорбью с этим скорбным скован!
Нечеловек он был бы. — Кликнув слуг, —
Забывши о недавнем разговоре, —
Мы к Маддало отправились, и море
Туманилось и пенилось вокруг,
Бросая свой налет, воздушней пуха.
Приехали к обеду. Но вино
И пища нам расположенья духа
Не создали. В душе у нас одно
860 Стояло — эта тень с лицом несчастным,
И говорили только мы о нём,
Всю ночь, пока на небе голубом,
Гася созвездья, не зажегся ясным
Сиянием рассвет, — дневной пожар.
Решили оба мы, что друг любимый,