Портрет Дориана Грея (Уайльд; Ликиардопуло): различия между версиями
| [досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Shakko (обсуждение | вклад) |
Shakko (обсуждение | вклад) |
||
Строка 1300:
Редкий случай был упущен, она это сознавала, но утешилась, рассказывая Сибилле, как будет печальна ее жизнь теперь, когда на ее попечении осталось только одно дитя. Эту понравившуюся ей фразу она запомнила, но умолчала об угрозе, которая была так живо и драматично высказана. Она чувствовала, что они когда-нибудь все вместе посмеются над этим.
==VI==
– Вы, вероятно, уже слышали новость, Бэзиль? – сказал лорд Генри в тот же самый вечер, едва только Холлуорд вошел в отдельный кабинет «Бристоля», где уже был накрыт стол на три прибора.
– Нет, Гарри, – ответил художник, отдавая шляпу и пальто кланявшемуся лакею. – В чем дело? Надеюсь, вы не о политике? Она меня не интересует. Едва ли во всей палате общин найдется хоть одно лицо, которое бы стоило нарисовать, хотя многих не мешало бы слегка побелить.
– Дориан Грей помолвлен, – сказал лорд Генри, пристально наблюдая Бэзиля.
Холлуорд вздрогнул и потом нахмурился.
– Дориан помолвлен! – вскричал он. – Это невозможно!
– Да, это действительно так.
– С кем?
– С какой-то маленькой актрисой.
– Я не могу этому поверить. Дориан слишком рассудителен.
– Дориан слишком умен, чтобы время от времени не делать глупостей, дорогой Бэзиль.
– Едва ли брак – такая вещь, которую можно было устраивать время от времени, Гарри.
– Исключая Америки, – томно возразил лорд Генри. – Но я ведь и не сказал, что он женился. Я сказал, что он жених, а это большая разница. Я очень ясно помню, что я женился, но совершенно не припоминаю, чтобы я был женихом. Я даже склонен думать, что я никогда женихом и не был.
– Но подумайте о происхождении, общественном положении Дориана. Вступить в такой неравный брак было бы крайне нелепо.
– Если хотите, чтобы он женился на этой девушке, скажите ему это, Бэзиль. Тогда наверное он женится. Если человек делает какую-нибудь глупость, так уж всегда из благороднейших побуждений.
– Я надеюсь, эта девушка – порядочная, Гарри. Мне бы не хотелось видеть Дориана, связанного с каким-нибудь низким созданием, которое могло бы унизить его душу, погубить его ум.
– О, она более чем порядочна, она прекрасна, – промолвил лорд Генри, потягивая из стакана вермут с померанцевой. – Дориан говорит, что она прекрасна, а он редко ошибается в таких вещах. Написанный вами портрет быстро развил в нем умение оценивать внешность людей. Вот еще одно достоинство этого портрета, между прочим. Сегодня вечером мы должны ее увидеть, если только ваш мальчик не забудет своего обещания.
– Вы серьезно?
– Совершенно серьезно, Бэзиль. Я был бы несчастен, если б думал, что когда-либо могу быть более серьезным, чем в настоящую минуту.
– Но вы-то одобряете все это, Гарри? – спросил художник и зашагал, кусая губы, по комнате. – Ведь не можете же вы серьезно одобрить все это? Это какое-то глупое ослепление!
– Я никогда ничего не одобряю и не порицаю: более нелепого отношения к жизни нельзя было бы и выдумать. Мы в мир посланы не за тем, чтобы проветривать наши моральные предрассудки. Я никогда не обращаю никакого внимания на слова банальных людей и никогда не вмешиваюсь в поступки людей очаровательных. Раз меня кто-нибудь очаровал, то, что бы он ни делал, все в нем приводит меня в восторг. Дориан Грей увлекся красавицей, играющей Джульетту, и хочет жениться на ней. Почему бы и нет? Если бы он женился даже на Мессалине, он и от этого не стал бы менее интересным. Вы знаете, я не сторонник брака. Главный недостаток брака в том, что он лишает нас эгоизма. А люди не эгоистичные всегда бесцветны. В них не хватает индивидуальности. Но бывают люди, которых брак делает более сложными. Сохраняя в себе свое личное «я», они воспринимают еще и много других «я». Они вынуждены жить более, чем одною жизнью. Они становятся людьми более высокой организации, а быть человеком высшей организации – это, мне кажется, цель человеческого существования. И, кроме того, всякий опыт имеет цену, а что бы ни возражали против брака, он несомненно опыт. Надеюсь, что Дориан Грей женится на этой девушке, будет обожать ее в течение шести месяцев, а затем вдруг увлечется кем-нибудь другим. Он был бы великолепным объектом для изучения.
– Вы серьезно не верите в то, что говорите, Гарри… Вы и сами это знаете. Если бы жизнь Дориана Грея была разбита, никто бы не был этим больше опечален, чем вы. Вы гораздо лучше на самом деле, чем хотите казаться.
Лорд Генри засмеялся.
– Мы любим думать хорошо о других потому, что очень боимся за самих себя. В основе оптимизма лежит только страх. Мы думаем, что мы щедры, потому что одаряем других теми качествами, которые могли быть полезны для нас самих. Мы хвалим банкира, рассчитывая на увеличение нашего кредита, и находим хорошие качества даже в разбойнике, в надежде, что он пощадит наши собственные карманы. Я серьезно убежден во всем том, что сказал. Я питаю величайшее презрение к оптимизму. Что же до разбитой жизни, то разбитой можно назвать лишь ту жизнь, развитие которой пресечено. Если хотите испортить природу, начните ее переделывать. Что касается брака, то это, конечно, было бы глупо, но есть иные, более интересные отношения, связывающие мужчин и женщин. И их-то я буду, конечно, поощрять. В них очарование моды. Но вот и сам Дориан! Он скажет вам больше, чем я.
– Дорогой мой Гарри, дорогой Бэзиль, вы оба должны меня поздравить! – воскликнул юноша, сбрасывая с себя свое подбитое шелком пальто и пожимая поочередно руки своим друзьям. – Никогда еще я не был так счастлив. Конечно, все это случилось довольно неожиданно, как, впрочем, и случается все хорошее. И тем не менее мне кажется, что только этого я и искал всю жизнь.
От радости и возбуждения он порозовел и казался на редкость красивым.
– Надеюсь, вы всегда будете очень счастливы, Дориан, – сказал Холлуорд: – но я не могу вам простить, что вы не известили меня о своей помолвке. Гарри вы дали знать.
– А я не прощаю вам вашего опоздания к обеду, – прервал лорд Генри, улыбаясь и кладя руку на плечо юноши. – Ну, идем, сядем за стол и посмотрим, хорош ли здесь новый повар… А затем вы расскажете нам, как это все произошло.
– Да, право, тут нечего почти и рассказывать, – сказал Дориан, когда все трое уселись за маленьким круглым столом. – Случилось просто-напросто вот что. После того, как я расстался вчера вечером с вами, Гарри, я оделся, пообедал в этом маленьком итальянском ресторанчике на Руперт-стрите, который вы показали мне, и в восемь часов отправился в театр. Сибилла играла Розалинду. Ну, конечно, постановка была ужасная, а Орландо прямо смешон. Но Сибилла!.. Ах, если бы вы ее видели!
Когда она вышла в мальчишеском наряде, она была просто очаровательна. На ней была бледно-зеленая бархатная курточка с коричневыми рукавами, узкое коричневое, заплетенное лентами трико, крошечная зеленая шапочка с соколиным пером, прикрепленным блестящей пряжкой, и плащ с капюшоном на тёмно-красной подкладке. Никогда еще она не казалась мне более прекрасной. В ней была вся грация той танагрской статуэтки, что стоит у вас в мастерской, Бэзиль. Волосы вились вокруг ее лица, словно темная листва вкруг бледной розы. Что же до ее игры – так вы сами увидите ее сегодня. Она просто прирожденная артистка. Я сидел в своей жалкой ложе окончательно зачарованный. Я забыл, что я в Лондоне, что теперь девятнадцатый век! Я был далеко со своею возлюбленной, в лесу, где еще не ступала нога человеческая. По окончании представления я пошел за кулисы и заговорил с нею. Когда мы сидели рядом, я вдруг заметил в ее глазах выражение, какого раньше не видел никогда. Губы мои протянулись к ее губам. Мы поцеловались. Не могу передать, что я чувствовал в этот миг. Мне казалось, что вся моя жизнь сузилась в одно совершенное мгновение розоцветного блаженства… Она вся дрожала и трепетала точно белоснежный нарцисс. Потом она бросилась на колени и поцеловала мои руки. Я чувствую, что я не должен был рассказывать вам это, но не могу удержаться. Конечно, наша помолвка – величайшая тайна. Она даже своей матери ничего не сказала. Не знаю, что скажут мои опекуны. Лорд Рэдли, понятно, страшно рассердится, но мне это все равно. Меньше чем через год я буду совершеннолетним, и тогда я могу делать, что хочу. Не правда ли, Бэзиль, ведь я хорошо сделал, почерпнув любовь в поэзии и отыскав себе жену в драмах Шекспира? Губы, которые Шекспир научил говорить, прошептали мне на ухо свою тайну. Руки Розалинды обнимали меня, и я целовал уста Джульетты.
– Да, Дориан, я думаю, что вы хорошо сделали, – медленно произнес Холлуорд.
– А сегодня вы виделись с ней? – спросил лорд Генри.
Дориан Грей покачал головой.
– Я расстался с нею в лесах Ардена, а найду ее в одном из Веронских садов.
Лорд Генри задумчиво потягивал шампанское.
– В какой же именно момент вы упомянули о свадьбе, Дориан? И что она вам ответила? Может быть, вы об этом забыли?
– Мой дорогой Гарри, я не смотрел на это, как на деловую сделку, и формального предложения я не делал. Я сказал ей, что люблю ее, а она ответила, что недостойна быть моей женой. Недостойна. Когда весь мир ничто для меня в сравнении с нею.
– Женщины удивительно практичны, гораздо практичнее нас, – проронил лорд Генри. – В подобного рода положениях мы часто забываем упомянуть о браке, а они нам сейчас же напоминают.
Холлуорд тронул его за руку.
– Не надо говорить так, Гарри. Вы рассердили Дориана. Ведь он не такой, как другие, и никогда бы никому не принес страдания. Он для этого слишком благороден Лорд Генри посмотрел через стол.
– Дориан никогда на меня не сердится, – ответил он. – Я задал этот вопрос из самого лучшего побуждения, единственного, которое, в сущности, оправдывает какие бы то ни было вопросы: из простого любопытства. По моей теории, предложение всегда делает нам женщина, а не мы ей. Исключение, конечно, представляют средние классы. Но ведь средние классы всегда отстают от века.
Дориан Грей засмеялся и покачал головой.
– Вы положительно неисправимы, Гарри, но мне это все равно. На вас сердиться нельзя. Когда вы увидите Сибиллу Вэн, вы поймете, что нужно быть зверем, бессердечным зверем, чтобы обидеть ее. Я не могу понять, как можно желать позорить то, что любишь. Я люблю Сибиллу Вэн. Я хочу поставить ее на золотой пьедестал и видеть целый свет преклоняющимся перед женщиной, которая принадлежит мне. Что такое брак? Непреложный обет. Вы смеетесь надо мной за это. А! Не смейтесь. Я именно и хочу принять на себя непреложный обет. Ее доверие делает меня верным, ее вера делает меня нравственным. Когда я с нею, я стыжусь всего, чему вы научили меня. Я становлюсь совсем иным, не тем, каким вы знали меня, я меняюсь, и одно прикосновение ее руки заставляет меня забывать вас со всеми вашими лживыми, увлекательными, ядовитыми, восхитительными теориями…
– Какие это теории? – спросил лорд Генри, кладя себе на тарелку салат.
– О, наши теории о жизни, ваши теории о любви, ваши теории о наслаждении. Одним словом, все ваши теории, Гарри.
– Наслаждение – единственная вещь, достойная теории, – ответил он своим медленным, музыкальным голосом. – Но боюсь, что не могу назвать эти теории моими. они придуманы природой, а не мной. Наслаждение – это пробный камень природы, ее знак одобрения. Когда мы счастливы, мы всегда нравственны, но когда мы нравственны, мы не всегда счастливы.
– Но что вы понимаете под словом «нравственный»? – воскликнул Бэзил Холлуорд.
– Да, – повторил Дориан, откидываясь на спинку стула и глядя на лорда Генри через густой куст пурпурноустых ирисов, стоявших посредине стола, – что вы понимаете под словом «нравственный», Гарри?
– Быть нравственным – значит быть в гармонии с самим собою, – ответил он, касаясь тонкой ножки своего бокала бледными, заостренными пальцами. – Разлад начинается тогда, когда бываешь принужден быть в гармонии с другими. Собственная жизнь – вот самое главное. Что касается жизни своих ближних, то, желая прослыть за пуританина или ханжу, можешь, конечно, проветривать свои моральные взгляды на них, но это никого не касается. К тому же у индивидуализма высшая цель. Современная мораль состоит в том, чтобы принимать мерило своего века. Я же считаю, что величайшая безнравственность для культурного человека заключается в принятии мерила своего века.
– Но если человек живет только ради себя, Гарри, то ведь за это приходится платить огромной ценой, – вставил художник.
– Да. Мы и так за все переплачиваем в наши дни. Мне кажется, что настоящая трагедия бедняков в том и состоит, что им по средствам лишь самоотречение. Прекрасные грехи, как и все прекрасное, – привилегия богачей.
– Приходится расплачиваться не одними только деньгами…
– Чем же, Бэзиль?
– О! Мне кажется, угрызениями совести, страданием… ну, сознанием унижения.
Лорд Генри пожал плечами.
– Милый мой, средневековое искусство очаровательно, но средневековые чувства отжили свой век. Конечно, их можно применять в беллетристике. Но ведь в беллетристике можно применять только то, что в действительности вышло из употребления. Поверьте мне, ни один культурный человек никогда не сожалеет об испытанном наслаждении, и ни один некультурный человек не знает, что такое наслаждение.
– Я знаю, что такое наслаждение! – воскликнул Дориан Грей. – Это – обожать кого-нибудь.
– Конечно, это лучше, чем быть обожаемым, – ответил лорд Генри, играя фруктами. – Быть обожаемым – это страшно скучно. Женщины обращаются с нами точно так же, как человечество со своими богами, они обожают нас и в то же время постоянно надоедают нам просьбами.
– Я сказал бы, что то, чего они просят, они сами дают нам раньше, – промолвил серьезно юноша, – они будят в нас любовь, они имеют право требовать ее обратно.
– Это совершенно верно, Дориан! – воскликнул Холлуорд.
– Ничего совершенно верного никогда не бывает, – сказал лорд Генри.
– Но это верно, – прервал Дориан. – Вы должны согласиться, что женщины отдают мужчинам золото своей жизни.
– Возможно, – вздохнул он. – Но они всегда требуют его обратно, размененным на самую мелкую монету. И это так скучно. Женщины, как заметил какой-то остроумный француз, вдохновляют нас на великие произведения, но никогда не дают нам их создать.–
Гарри, вы ужасны! Я не понимаю, почему я вас так люблю.
– Вы всегда будете любить меня, Дориан, – ответил лорд Генри. – Господа, хотите кофе? Человек, подайте кофе, fine champagne и папиросы. Впрочем, нет, – папирос не надо, у меня есть с собой. Бэзиль, я не могу позволить вам курить сигару, – выкурите лучше папиросу. Папироса – это совершеннейший тип совершенного удовольствия: она восхитительна и оставляет человека неудовлетворенным. Можно ли требовать чего-нибудь большего? Да, Дориан, вы будете всегда ко мне привязаны. Для вас я воплощаю все прегрешения, совершить которые у вас никогда не хватало мужества.
– Что за глупости вы говорите, Гарри! – воскликнул Дориан Грей, закуривая папиросу от огнедышащего серебряного дракона, которого лакей поставил на стол. – Поедемте в театр. Увидев Сибиллу, вы найдете новый идеал жизни. В ней вы увидите нечто такое, чего вы до сих пор еще никогда не встречали.
– Я встречал решительно все, – проговорил лорд Генри, и в глазах его мелькнуло усталое выражение. – Но я всегда готов воспринять новые ощущения. Боюсь только, что для меня, во всяком случае, новых ощущений уже нет. И все-таки ваша чудная девушка, может быть, выведет меня из оцепенения. Я люблю театр, – он гораздо правдоподобнее жизни. Дориан, вы поедете со мной. Мне очень жаль, Бэзиль, но в моем экипаже хватит места только на двоих. Вам придется следовать за нами в кебе.
Они поднялись и, надев пальто, стоя выпили кофе. Холлуорд молчал и казался озабоченным. Его окутал какой-то мрак. Он не мог примириться с мыслью об этом браке, который однако все же казался ему лучшим, чем многое, что могло бы случиться. Через несколько минут все трое спустились вниз. Холлуорд поехал один, как было условлено, следуя за яркими фонарями маленького купе, несшегося впереди. Им овладело странное чувство, будто он что-то утратил. Он чувствовал, что Дориан Грей никогда уже не будет для него тем, чем он был раньше. Между ними стала жизнь… В глазах у него темнело, а людные, освещенные улицы казались ему тусклыми. Когда кеб остановился перед театром, Бэзилю почудилось, что он на несколько лет постарел.
==VII==
== Примечания ==
| |||