Из итальянских впечатлений (Сенкевич; Лавров): различия между версиями
| [досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
м TextworkerBot переименовал страницу Из итальянских впечатлений (Сенкевич/Лавров) в Из итальянских впечатлений (Сенкевич; Лавров): Бот: страница перемещена |
Lozman (обсуждение | вклад) →Нерви: сноски |
||
Строка 18:
<div class="indent">
О Нерви у нас едва ли кто-нибудь слышал. Пельи, Сан-Ремо, Ментона, Монте-Карло и Ницца, лежащие по ту сторону Генуи, перед пограничной Вентимильей и за нею, кишат больными, спасающими остатки своего здоровья, и праздными людьми, тратящими остатки своего состояния. Здесь съезд невелик: больше всего немцев и немного англичан. А добраться сюда вовсе нетрудно. От Генуи Нерви отделяют несколько маленьких станций, которые даже не носят названий, а обозначаются просто цифрами. После получаса, проведённого в вагоне, уже оказываешься на месте, а дорога, как она не коротка, даёт понятие о той Ривьере «{{lang|it|di Levante}}»<ref>{{lang-it|Riviera di Levante}} — восточное побережье Лигурийского моря.</ref>, которая, в общем, смело может поспорить с Ривьерою «{{lang|it|di Ponente}}»<ref name="di Ponente">{{lang-it|Riviera di Ponente}} — западное побережье Лигурийского моря.</ref>.
Но ещё лучше ехать из Генуи в экипаже. Видишь больше, а потеря времени не особенно значительна. Правда, сначала испытываешь некоторое разочарование. Хотелось бы поскорее выехать из города, увидать широкий простор моря, а тут скучная итальянская улица тянется себе да тянется; высокие дома, закрывающие море, кажется, будут продолжаться без конца. Лавки, как обыкновенно бывает на окраинах города, убогие, народ серый, портовый, нетипичный. И там, и здесь на верёвках бельё и какие-то цветные тряпки; в интервалах между улицами пустые и пыльные площади; вот леса вновь строящегося дома; вот деревянные сараи неизвестного назначения, и опять ряды домов с узкой полоской неба вверху, — вот всё, что видишь при выезде из Генуи.
Но мало-помалу уличная мостовая сменяется пыльной дорогой, по которой запряжённые гуськом мулы под аккомпанемент бубенчиков и хлопанье бичей тащат тяжёлые двухколёсные телеги; сплошная линия домов прерывается, промежутки между ними становятся всё больше, кругозор расширяется. По сторонам, вместо каменных построек, старые стены, убранные кактусами, плющом, повиликой, виноградом или
Через минуту кругозор делается ещё шире. Куда ни взглянешь — всё стены и террасы. На скатах гор, посреди тёмной зелени кипарисов или пальм, напоминающих страусовые перья, белеют виллы; на газонах перед ними бьют фонтаны. На дальнейших пригорках — всюду дома, приютившиеся как гнёзда чаек или ласточек, то по одиночке, то по несколько вместе. Кое-где мелькает ободранная деревенская хата, когда-то окрашенная в красный или розовый цвет, с неизбежным бельём, развешанным на верёвках и ярко играющим на солнце. И снова стена, чрез которую льётся поток зелени, снова виноград, лимонные и апельсинные леса, серые и серебристые оливы, пинии, смело рвущиеся в лазурь неба с окраин обрывов и точно набросанные рукою опытного художника, яблони, словно снегом усыпанные цветом, розовый миндаль, персики — и повсюду море лавров.
Строка 40:
Вилла Понцоне отличается ещё тем, что, открывая свои ворота для обитателей лежащего напротив неё отеля «Эден», она облегчает им доступ к морю. За заднею стеною сада — высокая скалистая терраса, служащая местом прогулки для обитателей отеля. Море лежит на несколько метров ниже террасы. Ветер с трудом доходит до неё, — на пути у него стоят высокие стены, пыль — никогда, потому что от улицы она отделяется всею шириною садов. Зато солнце светит здесь и греет с утра до вечера. Узко здесь, но тепло и тихо. Позади — стена, впереди — море, дикие изломы скал, забегающих в воду, — и там, и здесь лесенки, вырубленные в скале и ведущие вниз; таможенный домик, башня виллы Гропалло, где когда-то находилась стража, охраняющая берег от морских разбойников; на севере абрисы Ривьеры «{{lang|it|di Ponente}}»<ref name="di Ponente" />, задёрнутые синею и розовою мглой, с другой стороны Рекко, сверкающий на солнце и море, — вот всё, что можно увидеть отсюда.
Но всё это носит характер настолько итальянский, настолько купается в свете и лазури, что глаз отвести нельзя. Здесь сосредоточивается жизнь Нерви; здесь по целым часам просиживают туристы и больные; здесь, в более широких местах, торговцы расставляют свои лари, наполненные «тартаругой»<ref>{{lang-it|[[wikt:tartaruga|tartaruga]]}} — черепаха.</ref> (черепаховыми изделиями), кораллами и тонкой серебряной филигранью. На других ларях продаются шёлковые материи и большие миткалевые платки, с пёстрыми цветами и деревьями. Босые девчонки, со всклоченными волосами и чёрными глазами, угощают иноземцев пучками сирени, букетами фиалок, ландышей или анемонов. Снизу рыбаки предлагают свои лодки. Иногда из Генуи приезжают сюда новобрачные, садятся куда-нибудь в уединённый уголок, склоняются друг к другу, смотрят в бесконечную морскую даль и набираются на всю жизнь запасом светлых и лазурных воспоминаний. А море шумит и ласково подбегает к их ногам. Во всяком случае, душа Нерви, это — море, а не виллы, не сады, не пальмы, не леса цветущих лимонных деревьев, не радуга роз и камелий, — одно только море составляет его главное обаяние. Но не повсюду, в особенности не везде на Ривьере «{{lang|it|di Ponente}}»<ref name="di Ponente" />, оно одинаково. В Пельи, в Сан-Ремо, в Ментоне, в Монте-Карло, Ницце и Каннах человек так исключительно не сосредоточивается на море. Там его за другую руку тянет жизнь, её великолепие и её развлечения; здесь, когда тебя разъединяют с городом эти высокие стены, сожжённые солнцем, когда ты очутишься на этой узкой скалистой террасе, тебе остаётся только море и ничего более. Испытываешь впечатление, что находишься где-то в открытом море, вдали от жизни света, посреди необъятного пространства. И кто придёт сюда, тот братается с морем, научается отдаваться ему, любить его и не сумеет забыть воспоминаний, связанных с ним. Потому что оно соединяет в себе две особенности, на вид противоположные. Оно вечно одинаково и вечно изменчиво, — оно и успокаивает нас, и, вместо того, чтобы наводить скуку, оживляет. Кто знает — для более глубокой человеческой души спокойствие в форме разнообразия не представляется ли чем-то близким к счастью? Я просиживал в Нерви над морем по целым дням и чувствовал ясно, что все картины, которые развёртывались перед моими глазами, — утренние ли, полуденные или вечерние, — одухотворены какой-то одной общей душой, но вместе с тем ни двух одинаковых картин, ни двух одинаковых минут не видал.
Утром море свежо, прозрачно как кристалл и подвижно более, чем в другую пору дня, точно оно подкрепило себя сном. У берегов сильно пахнет водорослями, выброшенными за ночь. В маленьких заливчиках рыбаки снаряжают ладьи, которые готовятся выйти в открытое море, а над ними кружатся стаи чаек. Солнце, поднимавшееся из-за Джуго, бросает всё бо́льшие и бо́льшие массы света в даль, тогда как ближе к берегу, там, куда косой луч не сразу доходит, всё море испещрено полосками, дорожками, словно морской сумрак, как флёр, растянутый по всему пространству, прежде, чем солнце окончательно сорвёт его, цепляется за гребни волн. По этим дорожкам стремятся к свету белые паруса. Вода, у берега волнующаяся, вдали так спокойна, что отражает в себе не только паруса, но и окрашенные бока лодок.
| |||