Schwarzmalerei (Жаботинский): различия между версиями

| НАЗВАНИЕ = SCHWARZMALEREI

| ПОДЗАГОЛОВОК =

| ИСТОЧНИК = [https://zionistishpropaganda.wordpress.com/2018/02/21/schwarzmalerei-%D0%B2-%D0%B5-%D0%B6%D0%B0%D0%B1%D0%BE%D1%82%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9/ "Добровольная Еврейская Пропаганда"]

| СЛЕДУЮЩИЙ =

<div class="indent">

 

 

В прошлом номере г. Гольдштейн процитировал из майской книжки «Гашилоаха» следующие слова д-ра И. Клаузнера: «Палестинские школы, к нашему великому сожалению, также не оправдывают тех больших надежд, которые возлагали на них наши националисты. Еврейский язык, правда живет в устах учеников, но лишь до момента окончания школы… И родители и учителя неоднократно жаловались перед нами на то, что их дети и ученики, до 15 лет говорившие и учившиеся по еврейски в палестинских школах, по окончании школы переставали читать еврейские книги, и мало по малу забывали и еврейскую речь, наполовину или совсем.» Слишком уж густо пущена тут черная краска. Дети в палестинских колониях, за исключением одного или двух, говорят в школе и мужду собою по еврейски, не только учатся, но и играют, и ссорятся друг с другом на языке Библии. Это факт осязаемый, отрицать его также немыслимо, как отрицать влажность дождя. Д-р Клаузнер его и не оспаривает, но заявляет, что эти самые дети, прожив в атмосфере еврейского языка до 15 лет, потом мало по малу забывают его «наполовину или совсем». Нужна вся сила нервного беспокойства, которое с некоторых пор обуяло и отуманило часть нашего лагеря, чтобы написать такую гиперболическую фразу. Забыть «совсем» язык, который до 15-ит лет был твоим родным языком, — это невозможно даже на необитаемом острове; забыть его «наполовину» — это бывает только в том случае, когда субъекта на дестки лет изолировали от малейшего соприкосновения с забытым языком. В Палестине, да еще в колониях, такую изоляцию даже нарочно нельзя провести. «Гацеви» распространяется по всем колониям и служит главным, а для большинства единственным источником новостей; тот самый «Гашилоах», где напечатаны эти грустные слова, тоже расходится по колониям в количестве прямо поразительном, если вспомнить, что это все-таки деревни. В школе продолжают обучать по еврейски, маленькие дети на улице говорят по еврейски, и молодой человек, проходя мимо, слышит еврейскуб речь. При таких условиях и «наполовину» забыть невозможно. Замечается совершенно обратное явление: положительно трудно найти человека, проживающего оседло в колонии года три, который не понимал бы уже несложного разговора по еврейски. Это можно утверждать отчасти даже о женщинах. Говорить по еврейски такие новички, понятно, не решаются, но что им скажешь, то поймут, и при нужде кое-как ответят с грехом пополам. Это потому, что в колониях Палестины еврейский язык, при всех пробелах и прорехах, все-таки есть факт, живой факт улицы, и говорить о том, будто его после школы забывают, можно только с перепугу, охватившего нас в последнее время. По личным впечатлениям, вынесенным из колоний Верхней и Нижней Галилеи, Самарии и Яффского округа, я позволил бы себе, наоборот, настаивать, что молодежь, прошедшая еврейскую школу, и потом совершенно свободно владеет языком. На мои расспросы молодые люди обоего пола почти всюду давали приблизительно один и тот же ответ: они говорят по еврейски со всеми, кто одинаково свободно может им отвечать на этом языке,следовательно прежде всего с маленькими детьми, затем со сверстниками, и меньше всего, конечно, со старшим поколением. Что и в беседе с товарищами по возрасту жаргон, по мере удаления от школы, начинает играть значительную роль, этого они не отрицали, даже указывали на неизбежность такого явления; но и тут настаивали многие, что за пределы узко-деловой сферы жаргон у молодежи не распространяется, и при разговоре на мало-мальски отвлеченную тему она пользуется исключительно еврейским языком. Не берусь утверждать, что последнее замечание представляет собой абсолютную достоверность. Но забыть язык — этого не бывает и не может быть в Палестине ни с кем, кто прошел еврейскую школу. Другое дело вопрос о рецидиве жаргона у бывших воспитанников этой школы. Можно не забыть еврейского и все-таки привыкнуть к жаргону: это действительно замечается, и с этим явлением надо серьезно считаться. Избежать его при нынешних условиях просто немыслимо. Старшее поколение, выросшее в атмосфере жаргона, говорит и еще долго будет говорить на жаргоне; и так как в руках этого поколения вся деловая жизнь — хозяйство, урожай, торговля, — то языком деловой сферы является жаргон. Малое дитя, попадая в детский сад, через три месяца уже лепечет по еврейски, и дальнейший рост его совершается на этом языке; но родители между собой говорят на жаргоне, вообще вся «взрослая» жизнь охвачена пока жаргоном, и по мере того, как дитя, выростая, все больше соприкасается с этой сферой, оно привыкает связывать ее с жаргоном так же естественно, как связывает школу, книгу, интеллигентность с еврейским языком. Вот почему в первом поколении рецидив жаргона неизбежен. Большинство учителей, с которыми мне пришлось побеседовать, высказали мнение, которое, насколько знаю, подтверждается и опытами других стран, где пробовали систематически насаждать новый язык посредством школы: настоящая гибраизация может начаться только со второго поколения. Сегодняшние дети гибраизируют только детскую, потому что их родители, при всем желании, не в состоянии говорить с ними по еврейски. Но уже дети этих детей, если не будет внешней помехи, легко гибраизируют весь дом, всю семейную сферу. Это в малой степени замечается даже теперь: вслед за детьми начинает кое-как объясняться по еврейски мать, а еще скорее прислуга, где она есть. Без всякого труда завершится этот процесс во втором поколении, где родителям придется не учится языку, а только возобновить несколько ослабшую привычку говорить обо всем и всегда по еврейски. Понятно, я здесь не учитываю наплыва новых жаргонных элементов, неустранимого при росте колонизации: это будет вносить осложнения, путаницу, предположительно выплывут и в Палестине жаргонисты черновицкого типа, и вообще процесс полного возрождения давно замолкавшего языка не в десять и не в двадцать лет закончится. Но ход его не может быть иным, как через эти две ступени: дети поселенцев будут гебраизированы лишь на половину; только внуки поселенца, родившиеся от местных уроженцев, поддадутся полной гибраизации. Горевать об этом нечего, теперь — это все равно, что ходить в январь по малину. Впрочем, «Гашилоаха» у меня под руками нет, всей статьи д-ра Клаузнера я не читал и считаю себя не в праве применить к нему слово, поставленное в заглавии этой статьи. Но вообще SCHWARZMALEREI самого прискорбного типа у нас теперь в большой моде, и не только по школьному вопросу, а во всем. Палестина, мол, уходит от нас к итальянцам и немцам с быстротой американского поезда — по сту километров в час; торопитесь, спешите, спасайся кто может, измена, караул; если мы пропустим еще минуту, еще неделю, еще год то все погибло. Это и, к особенному сожалению, еще многое другое изображено, например в одной из последних статей г. Я. Рабиновича, в газете «Геед- Газман». Многих статья эта возмутила; по моему, она скорее может огорчить, потому что в ней слышытся неподдельная истерика, симптоматическая для нашего избранного племени и всех его дел. В основе этой припадочности несомненно лежит крупное зерно правды: у нас многое хромает, и следовало бы гораздо энергичнее лечить наши недуги, чем мы это делаем; и момент в Палестине бесспорно очень серьезный, и нельзя никому отказать в праве тревожиться, волноваться и критиковать наше кунктаторство*. Но когда все это рисуют в виде чехарды, где надо вот именно сейчас и вот обязательно через это место перепрыгнуть, иначе капут, то остается спокойно сказать: все это вовершенные пустяки с первого слова до последнего, исторический момент не измеряется по секундной стрелке, особенно когда самого меряльщика трясет лихорадка, и черно-малярное искусство меньше всего похоже на ту критику, что нам действительно необходима.