Сказка о мёртвой царевне и о семи богатырях (Пушкин)/ДО: различия между версиями

И Царица у окна

Сѣла ждать его одна.

Смотритъ въ поле, инда очи

Разболѣлись глядючи

Съ бѣлой зори до ночи,

Не видать милова друга!

Снѣгъ валится на поля,

Вся бѣлешенька земля.

Девять мѣсяцевъ проходитъ,

Съ поля глазъ она не сводитъ.

Богъ даетъ Царицѣ дочь.

Рано утромъ гость желанный,

День и ночь такъ долго жданный,

Издалеча, наконецъ

На него она взглянула,

Тяжелешенько вздохнула,

И къ обѣднѣ умерла.

 

Но какъ быть? и онъ былъ грѣшенъ;

Годъ прошелъ какъ сонъ пустой,

Царь женился на другой.

Правду молвить, молодица

Высока, стройна, бѣла,

И умомъ и всѣмъ взяла;

Но за то горда, ломлива,

Своенравна и ревнива

Было зеркальце одно;

Свойство зеркальце имѣло:

Говорить оно умѣло.

Съ нимъ однимъ она была

Съ нимъ привѣтливо шутила,

И красуясь говорила:

«Свѣтъ мой, зеркальце! скажи,

Да всю правду доложи:

Всѣхъ румянѣй и бѣлѣе?»

И ей зеркальце въ отвѣтъ:

«Ты, конечно, спору нѣтъ;

Ты, Царица, всѣхъ милѣе,

И Царица хохотать,

И плечами пожимать,

И подмигивать глазами,

И прищелкивать перстами,

Гордо въ зеркальце глядясь.

 

Тихомолкомъ разцвѣтая,

Между тѣмъ росла, росла,

Бѣлолица, черноброва,

Нраву кроткаго такова.

И женихъ сыскался ей,

Королевичъ Елисей.

А приданое готово:

Семь торговыхъ городовъ,

 

{{indent|2|На дѣвичникъ собираясь,}}

Передъ зеркальцемъ своимъ,

Перемолвилася съ нимъ.

«Я ль, скажи мнѣ, всѣхъ милѣе,

Всѣхъ румянѣй и бѣлѣе?»

«Ты прекрасна, спору нѣтъ;

Но Царевна всѣхъ милѣе,

Всѣхъ румянѣй и бѣлѣе».

Какъ Царица отпрыгнетъ,

Да по зеркальцу какъ хлопнетъ,

Каблучкомъ-то какъ притопнетъ!..

«Ахъ ты, мерзкое стекло!

Это врешь ты мнѣ на зло.

Я въ ней дурь-то успокою.

Вишь какая подросла!

И не диво, что бѣла;

Мать беременна сидѣла,

Но скажи: какъ можно ей

Быть во всемъ меня милѣй?

Признавайся: всѣхъ я краше.

Обойди все царство наше,

Такъ ли?» Зеркальце въ отвѣтъ:

«А Царевна все жъ милѣе,

Все жъ румянѣй и бѣлѣе».

Дѣлать нѣчего. Она,

Бросивъ зеркальце подъ лавку,

Позвала къ себѣ Чернавку,

И наказываетъ ей,

Сѣнной дѣвушкѣ своей,

И, связавъ ее, живую

Подъ сосной оставить тамъ

 

{{indent|2|Чортъ ли, сладить съ бабой гнѣвной?}}

Вотъ Чернавка въ лѣсъ пошла,

И въ такую даль свела,

Что Царевна догадалась,

И до смерти испугалась,

Въ чемъ, скажи, виновна я?

Не губи меня, дѣвица!

А какъ буду я Царица,

Я пожалую тебя».

Не убила, не связала,

Отпустила и сказала:

«Не кручинься, Богъ съ тобой».

А сама пришла домой.

Гдѣ красавица-дѣвица?»

— «Тамъ въ лѣсу, стоитъ одна, —

Отвѣчаетъ ей она, —

Крѣпко связаны ей локти;

Меньше будетъ ей терпѣть,

Легче будетъ умереть».

{{indent|2|И молва трезвонить стала:}}

Дочка царская пропала!

Королевичъ Елисей,

Помолясь усердно Богу,

Отправляется въ дорогу

За красавицей-душой,

 

{{indent|2|Но невѣста молодая,}}

Между тѣмъ все шла да шла,

И на теремъ набрела.

Прибѣжалъ и смолкъ, играя;

Въ ворота вошла она,

На подворьѣ тишина.

Песъ бѣжитъ за ней, ласкаясь,

Поднялася на крыльцо

И взялася за кольцо;

Дверь тихонько отворилась,

И Царевна очутилась

Лавки, крытыя ковромъ,

Подъ святыми столъ дубовый,

Печь съ лежанкой изразцовой.

Видитъ дѣвица, что тутъ

Знать, не будетъ ей обидно.

Никого межъ тѣмъ не видно.

Домъ Царевна обошла,

Все порядкомъ убрала,

Затопила жарко печку,

На палаты взобралась

 

{{indent|2|Часъ обѣда приближался,}}

Входятъ семь богатырей,

Семь румяныхъ усачей.

Старшій молвилъ: «Что за диво!

Все такъ чисто и красиво.

Да хозяевъ поджидалъ.

Кто же? выдь и покажися,

Съ нами чинно подружися:

Коль ты старый человѣкъ,

Коли парень ты румяный,

Будешь братецъ намъ названый.

Коль старушка, будь намъ мать,

Такъ и станемъ величать.

Будь намъ милая сестрица».

 

Честь хозяямъ отдала,

Въ поясъ низко поклонилась;

Что-де въ гости къ нимъ зашла,

Хоть звана и не была.

Вмигъ по рѣчи тѣ спознали,

Что царевну принимали;

Подносили пирожокъ,

Рюмку полну наливали,

На подносѣ подавали.

Отъ зеленаго вина

Пирожокъ лишь разломила,

Да кусочекъ прикусила,

И съ дороги отдыхать

Отпросилась на кровать.

Вверхъ во свѣтлую свѣтлицу

И оставили одну,

 

{{indent|2|День за днемъ идетъ, мелькая,}}

Всё въ лѣсу, не скучно ей

У семи богатырей.

Передъ утренней зарею

Братья дружною толпою

Сѣрыхъ утокъ пострѣлять,

Руку правую потѣшить,

Сорочина въ полѣ спѣшить,

Иль башку съ широкихъ плечъ

Или вытравить изъ лѣса

Пятигорскаго черкеса,

А хозяюшкой она

Въ терему межъ тѣмъ одна

Имъ она не прекословитъ,

Не перечатъ ей они.

 

{{indent|2|Братья милую дѣвицу}}

Разъ, лишь только разсвѣло,

Всѣхъ ихъ семеро вошло.

Старшій молвилъ ей: «Дѣвица,

Знаешь: всѣмъ ты намъ сестрица,

Всѣ мы любимъ, за себя

Взять тебя мы всѣ бы рады,

Да нельзя, такъ бога ради

Помири насъ какъ-нибудь:

Прочимъ ласковой сестрою.

Что жъ качаешь головою?

Аль товаръ не по купцамъ?»

 

Братцы вы мои родные,—

Имъ царевна говоритъ, —

Коли лгу, пусть богъ велитъ

Не сойти живой мнѣ съ мѣста.

Для меня вы всѣ равны,

Всѣ удалы, всѣ умны,

Всѣхъ я васъ люблю сердечно;

Но другому я навѣчно

Королевичъ Елисей».

 

Да въ затылкѣ почесали.

«Спросъ не грѣхъ. Прости ты насъ,

Коли такъ, не заикнуся

Ужъ о томъ». — «Я не сержуся, —

Тихо молвила она, —

И отказъ мой не вина».

Потихоньку удалились,

И согласно всѣ опять

 

{{indent|2|Между тѣмъ царица злая,}}

Не могла простить ее,

А на зеркальце свое

Долго дулась и сердилась;

Наконецъ объ немъ хватилась

Передъ нимъ, забыла гнѣвъ,

Красоваться снова стала

И съ улыбкою сказала:

«Здравствуй, зеркальце! скажи

Я ль на свѣтѣ всѣхъ милѣе,

Всѣхъ румянѣй и бѣлѣе?»

И ей зеркальце въ отвѣтъ:

«Ты прекрасна, спору нѣтъ;

Средь зеленыя дубравы,

У семи богатырей

Та, что все жъ тебя милѣй».

И царица налетѣла

Обмануть меня? и въ чемъ!..»

Та призналася во всемъ:

Такъ и такъ. Царица злая,

Ей рогаткой угрожая,

Иль царевну погубить.

 

Милыхъ братьевъ поджидая,

Пряла, сидя подъ окномъ.

Песъ залаялъ, и дѣвица

Видитъ: нищая черница

Ходитъ по двору, клюкой

Отгоняя пса. «Постой,

Ей кричитъ она въ окошко, —

Пригрожу сама я псу

И кой-что тебѣ снесу».

Отвѣчаетъ ей черница:

Песъ проклятый одолѣлъ,

Чуть до смерти не заѣлъ.

Посмотри, какъ онъ хлопочетъ!

Выдь ко мнѣ». — Царевна хочетъ

Но съ крылечка лишь сошла,

Песъ ей подъ ноги — и лаетъ,

И къ старухѣ не пускаетъ;

Лишь пойдетъ старуха къ ней,

На старуху. «Что за чудо?

Видно, выспался онъ худо, —

Ей царевна говоритъ, —

На жъ, лови!» — и хлѣбъ летитъ.

«Благодарствую, — сказала. —

Богъ тебя благослови;

Вотъ за то тебѣ, лови!»

И къ царевнѣ наливное,

Прямо яблочко летитъ…

Песъ какъ прыгнетъ, завизжитъ…

Но царевна въ обѣ руки

Хвать — поймала. «Ради скуки,

Благодарствуй за обѣдъ», —

Старушоночка сказала,

Поклонилась и пропала…

И съ царевной на крыльцо

Жалко смотритъ, грозно воетъ,

Словно сердце песье ноетъ,

Словно хочетъ ей сказать:

Брось! — Она его ласкать,

«Что, Соколко, что съ тобою?

Лягъ!» — и въ комнату вошла,

Дверь тихонько заперла,

Подъ окно за пряжу сѣла

Все на яблоко. Оно

Соку спѣлаго полно,

Такъ свѣжо и такъ душисто,

Такъ румяно-золотисто,

Видны сѣмечки насквозь…

Подождать она хотѣла

До обѣда, не стерпѣла,

Въ руки яблочко взяла,

Потихоньку прокусила

И кусочекъ проглотила…

Вдругъ она, моя душа,

Пошатнулась не дыша,

Плодъ румяный уронила,

Закатилися глаза,

И она подъ образа

Головой на лавку пала

 

{{indent|2|Братья въ ту пору домой}}

Съ молодецкаго разбоя.

Имъ навстрѣчу, грозно воя,

Путь имъ кажетъ. «Не къ добру!

Братья молвили, — печали

Не минуемъ». Прискакали,

Входятъ, ахнули. Вбѣжавъ,

Съ лаемъ кинулся, озлился,

Проглотилъ его, свалился

И издохъ. Напоено

Было ядомъ, знать, оно.

Братья въ горести душевной

Всѣ поникли головой

И съ молитвою святой

Съ лавки подняли, одѣли,

И раздумали. Она,

Какъ подъ крылышкомъ у сна,

Такъ тиха, свѣжа лежала,

Что лишь только не дышала.

Не возстала ото сна.

Сотворивъ обрядъ печальный,

Вотъ они во гробъ хрустальный

Трупъ царевны молодой

Понесли въ пустую гору,

И въ полуночную пору

Гробъ ея къ шести столбамъ

На цѣпяхъ чугунныхъ тамъ

И рѣшеткой оградили;

И, предъ мертвою сестрой

Сотворивъ поклонъ земной,

Старшій молвилъ: «Спи во гробѣ.

На землѣ твоя краса;

Духъ твой примутъ небеса.

Нами ты была любима

И для милаго хранима —

Только гробу одному».

 

Доброй вѣсти ожидая,

Втайнѣ зеркальце взяла

«Я ль, скажи мнѣ, всѣхъ милѣе,

Всѣхъ румянѣй и бѣлѣе?»

И услышала въ отвѣтъ:

«Ты, царица, спору нѣтъ,

Всѣхъ румянѣй и бѣлѣе».

 

Королевичъ Елисей

Между тѣмъ по свѣту скачетъ.

И кого ни спроситъ онъ,

Всѣмъ вопросъ его мудренъ;

Кто въ глаза ему смѣется,

Кто скорѣе отвернется;

Обратился молодецъ.

«Свѣтъ нашъ солнышко! ты ходишь

Круглый годъ по небу, сводишь

Зиму съ теплою весной,

Аль откажешь мнѣ въ отвѣтѣ?

Не видало ль гдѣ на свѣтѣ

Ты царевны молодой?

Я женихъ ей». — «Свѣтъ ты мой, —

Я царевны не видало.

Знать, её въ живыхъ ужъ нѣтъ.

Развѣ мѣсяцъ, мой сосѣдъ,

Гдѣ-нибудь ее да встрѣтилъ

 

{{indent|2|Темной ночки Елисей}}

Только мѣсяцъ показался,

Онъ за нимъ съ мольбой погнался.

Позолоченный рожокъ!

Ты встаешь во тьмѣ глубокой,

Круглолицый, свѣтлоокій,

И, обычай твой любя,

Аль откажешь мнѣ въ отвѣтѣ?

Не видалъ ли гдѣ на свѣтѣ

Ты царевны молодой?

Я женихъ ей». — «Братецъ мой, —

Не видалъ я дѣвы красной.

На сторожѣ я стою

Только въ очередь мою.

Безъ меня царевна видно

Королевичъ отвѣчалъ.

Ясный мѣсяцъ продолжалъ:

«Погоди; объ ней, быть можетъ,

Вѣтеръ знаетъ. Онъ поможетъ.

Не печалься же, прощай».

 

Къ вѣтру кинулся, взывая:

«Вѣтеръ, вѣтеръ! Ты могучъ,

Ты волнуешь сине море,

Всюду вѣешь на просторѣ.

Не боишься никого,

Кромѣ бога одного.

Не видалъ ли гдѣ на свѣтѣ

Ты царевны молодой?

Я женихъ ея». — «Постой, —

Отвѣчаетъ вѣтеръ буйный, —

Есть высокая гора,

Въ ней глубокая нора;

Въ той норѣ, во тьмѣ печальной,

Гробъ качается хрустальный

Не видать ничьихъ слѣдовъ

Вкругъ того пустого мѣста,

 

{{indent|2|Вѣтеръ далѣ побѣжалъ.}}

И пошелъ къ пустому мѣсту

На прекрасную невѣсту

Посмотрѣть еще хоть разъ.

Вотъ идетъ; и поднялась

Вкругъ нее страна пустая;

Подъ горою темный входъ.

Онъ туда скорѣй идетъ.

Передъ нимъ, во мглѣ печальной,

И въ хрустальномъ гробѣ томъ

Спитъ царевна вѣчнымъ сномъ.

И о гробъ невѣсты милой

Онъ ударился всей силой.

Ожила. Глядитъ вокругъ

Изумленными глазами,

И, качаясь надъ цѣпями,

Привздохнувъ, произнесла:

И встаетъ она изъ гроба…

Ахъ!.. и зарыдали оба.

Въ руки онъ ее беретъ

И на свѣтъ изъ тьмы несетъ,

Въ путь пускаются обратно,

И трубитъ уже молва:

 

{{indent|2|Дома въ ту пору безъ дѣла}}

Передъ зеркальцемъ своимъ

И бесѣдовала съ нимъ,

Говоря: «Я ль всѣхъ милѣе,

Всѣхъ румянѣй и бѣлѣе?»

«Ты прекрасна, слова нѣтъ,

Но царевна все жъ милѣе,

Всё румянѣй и бѣлѣе».

Злая мачеха, вскочивъ,

Въ двери прямо побѣжала

И царевну повстрѣчала.

Тутъ ее тоска взяла,

И царица умерла.

Свадьбу тотчасъ учинили,

И съ невѣстою своей

Обвѣнчался Елисей;

И никто съ начала міра

Я тамъ былъ, медъ, пиво пилъ,

Да усы лишь обмочилъ.|1831<ref>Написано осенью 1833 г., напечатано въ 1834 г. Представляетъ собой свободную обработку въ чисто народномъ духѣ русской сказки, съ введеніемъ мотивовъ изъ западноевропейскаго (нѣмецкаго) фольклора. При обработкѣ Пушкинъ, по своему обыкновенію, убиралъ ненужныя сюжетныя детали, не связанныя съ основной мыслью сказки. Написана сказка литературнымъ (хореическимъ) стихомъ.</ref>}}