Иоанн Дамаскин (А. К. Толстой): различия между версиями

}}

 

 

Любим калифом Иоанн;

И ветер, шелестя травой,

В чертогах ходит позабытых.

 

 

Благословляю вас, леса,

{{№|205|12}}Греми лишь именем Христа,

Мое восторженное слово!

 

 

Часы бегут. Ночная тень

{{№|260|12}}Приносит вам, отцы святые,

Свой дар и гусли новый брат!»

 

 

«Отшельники Кедронского потока,

Игумен вас сзывает на совет!

Сбирайтесь все: пришедший издалека

Велики в нем и вера и призванье,

Но должен он пройти чрез испытанье.

Из вас его вручаю одному:

Он тот певец, меж всеми знаменитый,

Чьим словом ложь попрана и разбита,

То Иоанн, святых икон защита —

 

И лишь назвал игумен это имя,

И на певца дивятся и глядят,

И пробегает шепот между ними.

С смирением игумну говорят:

 

Благословен меж нас его приход,

Но кто же здесь учить того достоин,

Кто правды свет вокруг себя лиeт?

Чье слово нам как колокол звучало —

 

Тут из толпы один выходит брат;

И строг его пытующий был взгляд,

И строгое певцу он молвил слово:

Служенья ж мы не ведаем иного!—

 

Тебе согласен дать я наставленье,

Но должен ты отныне отложить

Дух праздности и прелесть песнопенья

Постом, певец, ты должен победить!

Коль ты пришел отшельником в пустыню,

Умей мечты житейские попрать,

Ты наложи молчания печать!

Исполни дух молитвой и печалью —

Вот мой устав тебе в новоначалье».

 

Замолк монах. Нежданный приговор

Смутились все. Певца померкнул взор,

Покрыла бледность впалые ланиты.

И неподвижен долго он стоял,

Безмолвно опустив на землю очи,

Но отвечать недоставало мочи.

 

И мысли все, и все мои стремленья —

Одной я только цели посвятил:

 

Но ты велишь скорбеть мне и молчать —

Уста сомкнет молчания печать.

 

Что я не раз в молитвах обещал!

Моей отрадой было песнопенье,

 

Настаньте ж, дни молчания и муки!

А вы, в груди взлелеянные звуки,

Замрите все на трепетных устах!

Спустися, ночь, на горестного брата

И тьмой его от солнца отлучи!

Моих псалмов звенящие лучи!

 

Уймись во мне, взволнованная кровь!

Свети лишь ты, небесная любовь,

 

О мой Господь! Прости последний стон

И встану я, Тобою возрожден!

 

Взор гаснет. Стынет кровь. Всему конец!

Из мира звуков ныне в мир безмолвный

Нисходит к вам развенчанный певец!»

 

 

{{indent|8}}В глубоком ущелье,

По желтым обрывам темнеют пустынные кельи,

{{indent|4}}Но речи не слышно ничьей;

Все тихо, пока не сберется к служенью

{{indent|8}}Отшельников рой;

{{indent|4}}Один отголосок глухой.

А там, над краями долины,

Безлюдной пустыни царит торжество,

И пальмы не видно нигде ни единой,

{{indent|4}}Как жгучее бремя,

Так небо усталую землю гнетет,

{{indent|4}}И кажется, будто бы время

Свой медленный звучно свершает над нею полет.

{{indent|8}}Голодного льва;

{{indent|4}}И снова наступит молчанье,

И снова шумит лишь сухая трава,

Когда из-под камней змея выползая

Крилами треща, саранча полевая

Взлетит иногда. Иль случится порой,

Пустыня проснется от дикого клика,

Посыпятся камни, и там, в вышине,

Покажется в небе. На легком коне

Появится всадник; над самым оврагом

Сдержав скакуна запенённого лёт,

Проедет он мимо обители шагом

И снова все стихнет. Лишь в полдень орлицы

На крыльях недвижных парят,

{{indent|4}}Да вечером звезды горят,

И скучною тянутся длинные дни вереницей.

 

 

{{№|380|12}}Порою в тверди голубой

Пустынный ветер, о развей

Мои недремлющие думы!

 

 

{{№|420}}Tщетно он просит и ждет от безмолвной юдоли покоя,

Там послушной рукой начертал, что ему прозвучало.

Так был нарушен устав, так прервано было молчанье.

 

{{indent|6}}Насилие и гнет:

Она, в душе рожденная свободно,

 

Ужели вправду мнил ты, близорукий,

Ужель попрать в себе живые звуки

{{indent|6}}Насильно думал ты?

С Ливанских гор, где в высоте лазурной

{{indent|6}}Белеет дальний снег,

{{indent|6}}Удержит ли свой бег?

 

{{indent|6}}Что между скал гремят?

И солнце там, поднявшись от востока,

 

 

Колоколов унылый звон

Поет напутственный тропарь,

Ему монахи вторят хором:

 

{{№|480|12}}«Какая сладость в жизни сей

Земной печали непричастна?

Прими усопшего раба

В Твои блаженные селенья!»

 

 

{{№|560|12}}Так он с монахами поет.

От наших келий отойди,

Не оскверняй собой пустыни!»

 

 

Прошла по лавре роковая весть,

Отшельников смутилося собранье:

Наставника навлек негодованье!

Ужель ему придется перенесть,

Ему, певцу, позорное изгнанье?»

И жалостью исполнились сердца,

 

Но, словно столб, наставник непреклонен,

«Устав, что мной однажды узаконен,

Не будет даром ныне отменен.

Того как терн мы вырываем вон.

Но если в нем неложны сожаленья,

 

Пусть он обходит лавры черный двор,

Свой дух смирив, пусть всюду грязь и сор

Он непокорной выметет рукою.

Дотоль над ним мой крепок приговор,

И нет ему прощенья предо мною!»

Вся братия в печали разошлась.

 

Презренье, други, на певца,

Что дар священный унижает,

{{№|630|12}}Испить ты можешь без укора

Весь унижения фиал!

 

И старца речь дошла до Дамаскина.

Эпитимьи условия узнав,

Певец спешит свои загладить вины,

Сменила радость горькую кручину:

Без ропота лопату в руки взяв,

Певец Христа не мыслит о пощаде,

Но униженье терпит Бога ради.

 

{{№|640|12}}Тот, кто с вечною любовию

Воздавал за зло добром —

Вы, Христу сопогребенные,

{{№|655|12}}Совоскреснете с Христом!

 

 

Темнеет. Пар струится синий;

Что слову вольному преградой

Я был по грубости моей!»

 

 

Воспой же, страдалец, воскресную песнь!

{{indent|6}}Возрадуйся жизнию новой!

{{indent|6}}Воскресло свободное слово!

 

{{indent|6}}Да славит немолчно созданье!

Да хвалят торжественно Господа сил

{{indent|6}}И всякое в мире дыханье!

 

{{indent|6}}И мыслить и молвить возможно!

С бестрепетным сердцем и с теплой мольбой

{{indent|6}}Со всем, что неправо и ложно!

 

{{indent|6}}Как солнце взойди над землею!

Расторгни убийственный сон бытия

{{indent|6}}Громи, что созиждено тьмою!

 

Не с диких падает высот,

{{indent|3}}Ни каждая былинка в поле,

{{indent|3}}Ни в небе каждая звезда.

 

[[Категория:Поэзия Алексея Константиновича Толстого]]