Критиас (Платон; Карпов): различия между версиями
[досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
м →top: оформление |
м →top: оформление |
||
Строка 1:
{{Сочинения Платона|Критиас|т=6}}
<!-- -->
<!-- /{{№|106}}{{№|B}} -->
<center>ЛИЦА РАЗГОВАРИВАЮЩИЕ:</center>
<center>'''ТИМЕЙ, КРИТИАС, СОКРАТ, ЕРМОКРАТ.'''</center>
''Тим.'' Как мне приятно, Сократ! Я с таким же удовольствием оставил поприще слова, с каким отдыхал бы после далекого путешествия. Молюсь тому богу, который прежде, в старину, возник в вещах<ref>Возник в вещах, ἔργῳ. Под именем бога здесь разумеется видимый мир. Мир, пока созерцается просто как бытие, есть бог на самом деле, или в явлениях; но как скоро универс становится предметом исследования, вещественно существующий бог переходит в слово, делается понятием и как будто возникает заново, ибо мир в понятии далеко уже не то, что мир действительный.</ref>, а теперь только что явился у нас в слове, молюсь, чтобы все, что в беседе раскрыли мы порядочно, обратил он для нас во благо; если же о предмете, против желания, сказали что нестройное, назначил бы за то приличное наказание. А правильное наказание для сбившегося в строе, — это наставить его на строй. И так, чтобы вперед вести нам правильно речи о рождении богов, просим его даровать нам знание, — врачевство совершеннейшее и наилучшее из врачебных средств. Помолившись таким образом, дальнейшую беседу, по условию<ref>Это условие см. Тит. р. 25 Е — 27 В.</ref> передаем Критиасу.
<!-- 497
''Крит.'' И я принимаю ее, Тимей. Но чем вначале воспользовался ты, — прося (себе) снисхождения, под предлогом, что будешь говорить о великом, — о том самом прошу теперь и я; и думаю, что имею на это еще бòльшие права, по вниманию к тому, о чем будет речь. Хотя и уверен почти, что обращаюсь с просьбой слишком притязательной и чрез меру грубой, однако ж надо высказаться. Какой разумный человек решился бы сказать, что говоренное тобою сказано было не хорошо? Но что предполагаемая речь, как более трудная, имеет нужду в большем снисхождении, — это надобно постараться доказать. Ведь кто говорит что-нибудь о богах людям, тому, Тимей, легче показаться удовлетворительно говорящим, чем говорящему нам о смертных: потому что неопытность и совершенное неведение слушателей, — если таковы по какому-нибудь предмету слушатели, — доставляют большое удобство желающему о нем говорить; а вам известно, каковы мы в отношении богов<ref>Известно, каковы мы в отношении богов,-то есть, как мало их знаем: замечание, совершенно согласное с воззрением Критиаса на религию. Он. утверждал, что религия и учение о богах просто вымышлены мудрецами с политическою целью (см. Sext. Empir. Adv. mathem. IX, § 54; Plutarch. De superstit. c. 13, vol. VIII, p. 29, ed. Reisk.).</ref>. Но, чтобы мне представить яснее, что говорю, следуйте за мною далее. Ведь то, что все мы говорим, необходимо является некоторым подражанием и подобием. Так если картины живописцев, изображающие предметы божественные и небесные, рассматривать в том отношении, легко или трудно принимаются они зрителями за подражание достаточное, — мы заметим, что нас с первого же разу удовлетворяют и земля, и горы, и реки, и лес, и все вообще небо, и то, что есть и движется около него, если кто, в подражание тем предметам, сумеет представить нечто хоть немного им подобное; и при этом, не зная о них ничего точного, мы не испытываем критически и не опровергаем написанное, <!-- 498
''Сокр.'' Почему не предоставить, Критиас! Да то же самое надо нам будет предоставить и третьему — Ермократу. Ведь явно, что немного после, когда придется ему говорить, и он будет просить о том же, подобно вам. Так чтобы мог он выбрать другое начало, и не был вынужден повторять то же самое, пусть и он говорит так, будто уж заручился заранее (нашим) снисхождением. Впрочем я предупреждаю тебя, любезный Критиас, на счет настроения твоего театра<ref>Театра, — то есть, слушателей. Эта метонимия часто употребляема была позднейшими софистами (Wittenbасh. Biblioth. Crit. IX, р. 37). В данном случае она употреблена очень кстати, ибо можно думать, что Критиас был отчасти и сценический поэт. Этому второму поэту предшествовал поэт первый, то есть, Тимей, которому придается такой эпитет потому, что об универсе он рассуждал тоже μοθιχῶς, имея в виду не столько истину, сколько правдоподобие.</ref>: предыдущий поэт успел снискать в нем необычайную славу; так что ты встретишь надобность в <!-- 499
''Ерм.'' То же, Сократ, что ему, ты возвещаешь, конечно, и мне. Но люди малодушные, Критиас, еще не воздвигали трофеев: так тебе следует мужественно приступить к предмету речи и, призвав в помощь Пэона<ref>Пэона — выражение синекдохическое. Παιων есть собственно похвальная песнь Аполлону; но призывается здесь в помощь сам Аполлон, которому воспевались похвальные песни, называемые пэонами.</ref> и муз, выставить в их добрых качествах и восхвалить этих древних граждан.
Строка 19 ⟶ 18 :
''Крит.'' Ах, любезный Ермократ! став на очередь последним и имея впереди себя другого, ты еще смел; но каково действительно мое положение, тебе скоро покажет самое дело. Впрочем, коли ты вызываешь и ободряешь, надо тебя послушаться, и, кроме тех богов, о которых ты сказал, призвать еще других, — особенно Мнимосину. Ведь едва ли не важнейшая часть речи зависит у нас от этой богини<ref>Мнимосина (память), по Омиру и Исиоду, была дочь Урана (времени) и мать муз (от Зевса): ей приписывалось такое родство, конечно, потому, что до изобретения письма память служила, в области знания, единственным средством что-нибудь удержать и сохранить во времени.</ref>. Отбит, именно, лишь восстановить хорошенько в памяти и пересказать то, что некогда сообщали жрецы и перенес сюда Солон, и я почти уверен, что мы выполним свое дело в глазах этого театра удовлетворительно. Приступим же к самому делу, не медля более.
Прежде всего вспомним, что прошло около девяти тысяч лет с того времени, как происходила, говорят, война между всеми жителями по ту и по эту сторону Иракловых столпов. Эту-то войну надо теперь рассмотреть подробно. Над одной стороной начальствовал этот город — и вел, говорят, всю ту войну, а над другой — цари острова Атлантиды. Остров Атлантида, говорили мы, когда-то был больше Ливии и Азии, а теперь осел от землетрясений, и <!-- 500
Некогда всю землю, отдельными участками, боги разделили между собою, — однако ж без всякого спора; — ибо неразумно было бы допускать, будто боги не знали (сами), что каждому из них приличествовало, или, зная, что то или это больше шло к другому, пытались добыть это самое для самих себя посредством споров. Нет, по указаниям справедливости получили они в удел, что им нравилось, и водворились в странах, водворившись же, питали нас, свое стяжание и заботу, как пастыри — свои стада<ref>Боги поселялись в странах, какие кому из них выпали по жребию. О сравнении царей с пастухами см. Legg. IV р. 713 С, где рассказывается, что Сатурн, в золотом веке, поставил над людьми стражей и правителей, которые были настолько выше людей, насколько пастухи выше своих стад (сравн. Politic. р. 271 D). Совсем в другом смысле люди называются стяжанием богов, — χτήματα θεῶν (см. об этом Phaedon, р. 62 В).</ref>; но при этом не насиловали тел телами, как пастухи пасут свой скот, гоняя его бичами, — нет, они имели дело с животным особенно послушным: правя, будто рулем с кормы, силою убеждения, они располагали по своему усмотрению его душою, и ведя его таким образом, управляли всем смертным родом. Между тем как другие боги получили по жребию другие места и устрояли их, Ифест и Афина, имея общую природу<ref>Ифесту и Афине приписывается одна и та же природа — во-первых, потому, что оба они родились от одного и того же отца — Зевса; во-вторых, потому, что оба предаются одному призванию — к искусствам. Оттого достался им {{перенос сноски|ref}}</ref>, — так <!-- 501
▲Некогда всю землю, отдельными участками, боги разделили между собою, — однако ж без всякого спора; — ибо неразумно было бы допускать, будто боги не знали (сами), что каждому из них приличествовало, или, зная, что то или это больше шло к другому, пытались добыть это самое для самих себя посредством споров. Нет, по указаниям справедливости получили они в удел, что им нравилось, и водворились в странах, водворившись же, питали нас, свое стяжание и заботу, как пастыри — свои стада<ref>Боги поселялись в странах, какие кому из них выпали по жребию. О сравнении царей с пастухами см. Legg. IV р. 713 С, где рассказывается, что Сатурн, в золотом веке, поставил над людьми стражей и правителей, которые были настолько выше людей, насколько пастухи выше своих стад (сравн. Politic. р. 271 D). Совсем в другом смысле люди называются стяжанием богов, — χτήματα θεῶν (см. об этом Phaedon, р. 62 В).</ref>; но при этом не насиловали тел телами, как пастухи пасут свой скот, гоняя его бичами, — нет, они имели дело с животным особенно послушным: правя, будто рулем с кормы, силою убеждения, они располагали по своему усмотрению его душою, и ведя его таким образом, управляли всем смертным родом. Между тем как другие боги получили по жребию другие места и устрояли их, Ифест и Афина, имея общую природу<ref>Ифесту и Афине приписывается одна и та же природа — во-первых, потому, что оба они родились от одного и того же отца — Зевса; во-вторых, потому, что оба предаются одному призванию — к искусствам. Оттого достался им {{перенос сноски|ref}}</ref>, — так <!-- 501 /{{№|D}}{{№|E}}/ -->как были дети того же отца и увлекались одинаковым призванием к философии и искусству, — оба, по жребию, получили себе в удел одну и ту же — здешнюю страну, как землю, по природе дружественную и благоприятную добродетели и мудрости, и, водворив туземцами ее людей добрых, вложили им в ум учреждение гражданского правления. Имена тех людей сохранились, но дела, вследствие гибели преемников их и за давностью времени, пришли в забвение; ибо остававшееся всякий раз поколение, как уже было сказано<ref>См. Tim. p. 23 А. В.</ref>, держалось гор и не имело письменности, слышало только об именах властителей в стране и очень немногое затем о их делах. Поэтому люди довольствовались тем, что передавали своим потомкам одни имена, а заслуг и законов своих предшественников не знали, разве только по некоторым темным относительно каждого слухам. Нуждаясь, в продолжение многих поколений, в предметах насущной потребности, как
______________
[[Категория:Сочинения Платона:Продолжающиеся сноски, проверить section]]
<section begin="ref"/>и общий удел — эта страна, по естественным своим расположениям к мудрости и доблести им родственная. Что Аттика еще в глубокой древности была местом чествования Афины и Ифеста, — известно из предания, по которому Ерихтоний всех жителей Аттики разделил на четыре трибы, названные по именам четырех богов, — эти трибы были: Диада, Афинаида, Посейдониада и Ифестиада (Pollux. VIII, 109, р. 931, ed. Hemster.; сн. Schomann. De comitiis athen. p. 349). Может показаться странным, что здесь идет речь об Ифесте, а о прочих богах, особенно чтимых в Аттике, умалчивается. Это произошло, думаем, по двум причинам. Во-первых, все это, надобно заметить, излагается так, что порядки древних афинян становятся, по-видимому, в ближайшее сродство с установлениями египетскими. Но у египтян были божества, соответствовавшие Ифесту и Афине, - по имени Фта и Нейт, чествовавшиеся особенно в Мемфисе (см. Proclus in Tim. p. 30; Plutarch. De Iside et Osiride, p. 534). Посейдон же и Аполлон были египтянам совершенно чужды. Во-вторых, нельзя упускать из виду и того, что жители Аттики тотчас характеризуются как люди мудрейшие, умам которых сами боги сообщили способность к устроению гражданского порядка. Поэтому афиняне хвалились, что они — люди самородные, автохтоны, и верили, что искони чтили Ифеста, как отца, и землю, как мать (см. М e и г s. De Regn. Attic. I, 6, et II, 1). Отсюда у Эсхила (Eumenid. v. 13) афиняне называются παῖδες Ἡφαίστου.<section end="ref"/>
<!-- 502
Так вот, будучи таковы сами и на таких постоянно основаниях управляя справедливо как собственной страной, так и Элладой, эти люди прославились и красотою тела, и различными добродетелями душевными в целой Европе и Азии, и были знамениты более всех тогдашних народов. Но теперь огласим и положение их противников, — каково оно было и как с самого начала слагалось; — если память не изменит нам в том, что слышали мы, еще быв детьми, — чтобы сведениям о том приобщить, друзья, и вас.
Строка 34:
Но свою речь я должен предварить еще кратким замечанием: не удивляйтесь, если часто будете слышать у варваров мужей греческие имена. Причину этого вы узнаете. В намерении воспользоваться этим сказанием для своего стихотворения, Солон разыскивал значение имен, и нашел, что те первые египтяне записали их в переводе на свой язык; поэтому и сам он, схватывая значение каждого имени, записывал его в переводе на наш язык. Эти-то записи были у моего деда, да есть у меня и доныне, и я перечитывал их еще в детстве. Так если услышите имена, такие же как и у нас, — не удивляйтесь: причину этому вы знаете. — Длинное повествование началось тогда приблизительно таким образом.
Согласно тому, что сказано было ранее о дележе богов, — что они поделили между собою всю землю участками, где {{перенос|боль|шими}} <!-- 507
Прежде всего, кольца воды, огибавшие древний матерь-город, снабдили они мостами и открыли путь от царского дворца и к дворцу. Дворец же царский в этой обители бога и предков соорудили они тотчас же, с самого начала, и затем каждый, принимая его один от другого и украшая уже украшенное, всегда превосходил в этом по возможности своего предшественника, — пока не отделали они этого жилища так, что величием и красотою работ поражал он зрение. Начиная от моря вплоть до крайнего внешнего кольца прокопали они канал, в три плетра<ref>Т. е., в полстадии, или триста футов.</ref> ширины и сто футов глубины, длиною же в пятьдесят стадий, и таким образом открыли доступ к тому кольцу из моря, как будто в гавань, а устье расширили настолько, что в него могли входить самые большие корабли. Да и земляные валы, которые разделяли кольца моря розняли они, по направлению мостов, настолько, чтобы переплывать из одного в другое на одной триреме, и эти проходы покрыли сверху, так чтобы плавание совершалось внизу; ибо прокопы земляных колец <!-- 511
▲Прежде всего, кольца воды, огибавшие древний матерь-город, снабдили они мостами и открыли путь от царского дворца и к дворцу. Дворец же царский в этой обители бога и предков соорудили они тотчас же, с самого начала, и затем каждый, принимая его один от другого и украшая уже украшенное, всегда превосходил в этом по возможности своего предшественника, — пока не отделали они этого жилища так, что величием и красотою работ поражал он зрение. Начиная от моря вплоть до крайнего внешнего кольца прокопали они канал, в три плетра<ref>Т. е., в полстадии, или триста футов.</ref> ширины и сто футов глубины, длиною же в пятьдесят стадий, и таким образом открыли доступ к тому кольцу из моря, как будто в гавань, а устье расширили настолько, что в него могли входить самые большие корабли. Да и земляные валы, которые разделяли кольца моря розняли они, по направлению мостов, настолько, чтобы переплывать из одного в другое на одной триреме, и эти проходы покрыли сверху, так чтобы плавание совершалось внизу; ибо прокопы земляных колец <!-- 511 /{{№|116}}{{№|B}}{{№|C}}/ -->имели достаточную высоту поверх моря. Самое большое из колец, — в которое пропущено было море, — имело три стадии в ширину; следующее за ним земляное равнялось ему. Во второй паре колец, водяное было двух стадий в ширину, а сухое опять равной ширины с предыдущим водяным. Одной стадии в ширину было кольцо, окружавшее самый срединный остров. Остров же, — на котором стоял царский дворец, — имел в поперечнике пять стадий. И этот остров кругом, и кольца, и мост, в один плетр ширины, с той и с этой стороны обнесли они каменною стеною, и везде при мостах, на проходах к морю, воздвигли башни и ворота. Камень вырубали они кругом и под островом, расположенным в средине, и под кольцами, с внешней и внутренней их стороны: один был белый, другой черный, третий красный; а вырубая камень, вместе с тем созидали морские арсеналы, — двойные внутри пещеры, накрытые сверху самой скалою. Из строений одни соорудили они простые, а другие пестрые, перемешивая для забавы камни и давая им выказать их естественную красоту. И стену около крайнего внешнего кольца обделали они по всей окружности медью, пользуясь ею как бы мастикою<ref>Т. е., они растопили ее и в жидком состоянии распространили по поверхности. Тот же самый прием означается ниже термином περιτήκειν, выплавить кругом, или, пожалуй, вылудить,-облить кругом расплавленною массой.</ref>, внутреннюю выплавили серебристым оловом, а стену кругом самого акрополя покрыли орихалком, издававшим огненный блеск. — Царское же жилье внутри акрополя устроено было так. В средине там оставлен был недоступным священный храм Клитò и Посейдона, с золотою кругом оградою, — тот самый, в котором некогда зачали они и родили поколение десяти царевичей. Туда, из всех десяти уделов, приносились ежегодно каждому из них приличные по времени жертвы. Храм самого Посейдона имел одну стадию <!-- 512 /{{№|D}}{{№|E}}{{№|117}}/ -->в длину, три плетра в ширину и пропорциональную тому на вид высоту; внешность же его представляла что-то варварское. Все это здание снаружи покрыли они серебром, кроме оконечностей, оконечности же золотом. Внутри представлялся зрению потолок слоновой кости, расцвеченный золотом, серебром и орихалком; все же прочее, — стены, колонны и пол, — одели они кругом (одним) орихалком. Воздвигли также внутри золотых кумиров, — бога, что, стоя в колеснице, правил шестью крылатыми конями, а сам, по громадности размеров, касался теменем потолка, и вокруг него, плывущих на дельфинах, сто нереид, — ибо столько именно насчитывали их люди того времени. Выло внутри храма много и иных статуй, посвященных богу людьми частными. Около же храма, снаружи, стояли золотые изображения всех вообще лиц, — и жен, и всех потомков, которые родились от десяти царей, также многие другие великие приношения, со стороны как царей, так и частных лиц, и из самого города, и из внешних стран, над которыми он господствовал. Да и жертвенник, по размерам и отделке, вполне соответствовал такой обстановке храма, и царское жилище точно также отвечало достойным образом и величию державы, и убранству капища. Из обоих источников, холодной и теплой воды, которые содержали воду в огромном обилии и отличались каждый, от природы, приятным ее вкусом и высокой годностью к употреблению, они извлекали пользу, расположив вокруг строения и подходящие к свойству вод древесные насаждения и построив около водоемы, одни — под открытым небом, другие — крытые, для В теплых на зимнее время ванн, особые — царские и особые — для частных людей, отдельные же для женщин, и отдельные для лошадей и прочих рабочих животных, причем дали каждому соответствующее устройство. Стекавшие оттуда воды отвели они к роще Посейдона, — группе разнородных деревьев, достигших необычайной красоты <!-- 513 /{{№|C}}{{№|D}}{{№|E}}/ -->и вышины, благодаря плодородию почвы, — и через каналы, по направлению мостов, спустили во внешние (водяные) кольца. Много было там устроено капищ, в честь многих богов, много также садов и гимназий, — и для мужчин, и особо для лошадей, на обоих тех кольцевых островах, и между прочим, в средине наибольшего из островов, был у них отличный ипподром, шириною в стадию, а в длину распространенный, для состязания лошадей, на всю окружность. Около него, по обе стороны, находились жилища стражников, (предназначенные) для большинства стражи. Более верным повелевалось держать стражу на меньшем и ближайшем к акрополю острове; а тем, которые верностью отличались больше всех, отведены были жилища внутри акрополя, около самих царей. Арсеналы наполнены были триремами и все снабжены вдосталь нужным для триремов снаряжением. Так-то было все устроено около жилища царей. Но перешедшему за гавани, — а их было три, — встречалась еще стена, которая, начинаясь от моря, шла кругом, везде в расстоянии пятидесяти стадий от большего кольца и гавани, и замыкала свой круг при устье канала, лежавшем у моря<ref>Замыкала свой круг при устье, канала, лежавшем у моря — συνέκλειεν εἰς ταύτὸν πρὸς τὸ τῆς διώρυχος στόμα τὸπρὸς θαλάττης. Мы переводим эту фразу, следуя возможно ближе за текстом, как перевел ее и Шнейдер: et ambitum suum in idem recurrens claudebat ad fossae ostium, quod a mari patebat. Штальбаум же пытается исправить текст, — опускает первое πρὸς, изменяет второе τὸ на τῷ, и переводит: et fossae ostium, cum maris ostio in idem concludebat (смыкала в одно устье канала с устьем моря). Во всяком случае, стена эта, по описанию Платона должна была связывать морскую гавань с внешним круговым каналом по-видимому так же, как «долгая стена» (τὰ μακρὰ σκέλη) связывала Пирей с Афинами.</ref>. Все это пространство было густо застроено множеством домов, а водный проход и большая из гаваней кишели судами и прибывающим отовсюду купечеством, которое, в своей массе, день и ночь оглашало местность криком, стуком и смешанным шумом.
И так, о главном городе и о всем, что имеет отношение к тому старому жилью, передано все почти так, как тогда рассказано; постараемся же теперь припомнить рассказ и о прочуй стране, какова была ее природа и каков образ ее устройства. Во-первых, вся эта местность была, говорят, очень высока и крута со стороны моря; вся же равнина около города, обнимавшая город и сама, в свою очередь, объятая кругом горами, спускающимися вплоть до моря, была гладка и плоска, и в целом имела продолговатую форму, (простираясь) по одному направлению на три тысячи, а посредине, вверх от моря, на две тысячи стадий. Местность эта по всему острову была обращена к югу и защищена с севера от ветров. Окружавшие ее горы прославлялись тогда за то, что превосходили все существующие и числом, и величиной, и красотою, причем содержали много богатых жителями селений, реки, озера и пажити, с достаточною пищей для всех — ручных и диких животных, также лес, красовавшийся обилием и разнообразием дерев и богатый материалом для производств, всех вообще и каждого в отдельности. И вот как, при помощи природы, была возделываема та равнина многими царями, в течение долгого времени. В основании лежал большею частью правильный и продолговатый четвероугольник; а чего не доставало (для такой формы), то направляемо было по окружности выкопанного кругом рва. Показания относительно его глубины, ширины и длины невероятны, — (невероятно), чтоб, сверх других произведений труда, было еще такое созданное руками дело; — но передадим, что слышали. В глубину был он прокопан на один плетр, в ширину повсюду на одну стадию, и так как был выd. копан кругом всей равнины, то оказывался до десяти тысяч стадий в длину. Он принимал сходящие с гор потоки и, будучи обогнут кругом равнины так, что прикасался с обеих сторон к городу, давал им {{перенос|та|ким}} <!-- 515
По части же властей и (их) ответственности установлено было с самого начала следующее. Каждый из десяти царей господствовал в своем уделе, состоящем при собственном его городе, над людьми и большею частью законов<ref>Царям приписывается власть не над всеми, а только над большею {{перенос сноски|ref}}</ref>, {{перенос|на|казывая}} <!-- 516
▲<!-- 514 /{{№|118}}{{№|B}}{{№|C}}/ -->
▲И так, о главном городе и о всем, что имеет отношение к тому старому жилью, передано все почти так, как тогда рассказано; постараемся же теперь припомнить рассказ и о прочуй стране, какова была ее природа и каков образ ее устройства. Во-первых, вся эта местность была, говорят, очень высока и крута со стороны моря; вся же равнина около города, обнимавшая город и сама, в свою очередь, объятая кругом горами, спускающимися вплоть до моря, была гладка и плоска, и в целом имела продолговатую форму, (простираясь) по одному направлению на три тысячи, а посредине, вверх от моря, на две тысячи стадий. Местность эта по всему острову была обращена к югу и защищена с севера от ветров. Окружавшие ее горы прославлялись тогда за то, что превосходили все существующие и числом, и величиной, и красотою, причем содержали много богатых жителями селений, реки, озера и пажити, с достаточною пищей для всех — ручных и диких животных, также лес, красовавшийся обилием и разнообразием дерев и богатый материалом для производств, всех вообще и каждого в отдельности. И вот как, при помощи природы, была возделываема та равнина многими царями, в течение долгого времени. В основании лежал большею частью правильный и продолговатый четвероугольник; а чего не доставало (для такой формы), то направляемо было по окружности выкопанного кругом рва. Показания относительно его глубины, ширины и длины невероятны, — (невероятно), чтоб, сверх других произведений труда, было еще такое созданное руками дело; — но передадим, что слышали. В глубину был он прокопан на один плетр, в ширину повсюду на одну стадию, и так как был выd. копан кругом всей равнины, то оказывался до десяти тысяч стадий в длину. Он принимал сходящие с гор потоки и, будучи обогнут кругом равнины так, что прикасался с обеих сторон к городу, давал им {{перенос|та|ким}} <!-- 515 /{{№|E}}{{№|119}}{{№|B}}{{№|C}}/ -->{{перенос2|та|ким}} путем изливаться в море. Сверху были от него прорезаны по равнине прямые каналы, около ста футов шириною, которые направлялись снова в ров, ведущий к морю, отстояли же друг от друга, на сто стадий. При их-то посредстве они сплавляли к городу снятый на горах лес, а также доставляли на судах и другие произведения, смотря по времени года, нарезав поперечные из канала в канал и по направлению к городу протоки. И дважды в год пожинали они произведения земли, в течение зимы пользуясь водами небесными, а летом привлекая воду, которую дает земля, чрез каналы. В отношении военной силы, требовалось, чтобы из числа людей, годных на равнине к войне, каждый участок выставлял вождя; величина же участка доходила до десяти десятков стадий, а всех участков было шестьдесят тысяч. Из жителей гор и прочих мест страны набиралось, напротив, неограниченное число людей, но все они, смотря по местностям и селениям, распределялись в те участки, к вождям. Вождю же полагалось поставить на войну шестую часть военной колесницы, в число десяти тысяч колесниц, — двух коней и всадников, — далее, парную запряжку без сиденья, содержащую пешего, легко вооруженного воина, и при воине еще возницу для обоих коней, — двух тяжело вооруженных воинов, по двое лучных стрелков и пращников, по трое легко вооруженных камнеметателей и копейщиков, и четверых моряков, в состав команды для тысячи двухсот кораблей. Так была устроена военная часть царственного города; в прочих же девяти — у каждого иначе, — о чем долго было бы говорить.
▲По части же властей и (их) ответственности установлено было с самого начала следующее. Каждый из десяти царей господствовал в своем уделе, состоящем при собственном его городе, над людьми и большею частью законов<ref>Царям приписывается власть не над всеми, а только над большею {{перенос сноски|ref}}</ref>, {{перенос|на|казывая}} <!-- 516 /{{№|D}}{{№|E}}{{№|120}}/ -->{{перенос2|на|казывая}} и присуждая к смерти, кого захочет; взаимные же их отношения и общение власти определялись предписаниями Посейдона, как их передавал закон и надписи, начертанные еще предками на орихалковом столпе, что находился посредине острова, в капище Посейдона. Туда собирались они попеременно, то на пятый, то на шестой год, воздавая честь в равной доле и четному и нечетному числу<ref>В этой подробности рассказа — о пятилетнем и шестилетнем (нечетном и четном) сроках собраний, — принадлежит ли она действительно этому преданию, или измышлена Платоном, нельзя не заметить близкого родства с пифагорейским учением о числах. Известно, что, по Пифагору, единица еще не составляла в собственном смысле числа, а считалась только субстратом всех чисел. Два поэтому есть первое четное, а три — первое нечетное число. Затем, пяти придавалось значение как сумме, а шести — как произведению этих первых чисел (2+3=5; 2х3=6). — Может быть, такое же символическое значение имеют и другие числовые подробности, которых не мало встречаем в «Критиасе».</ref>; и собравшись, совещались об общих делах, или же разбирали, не сделал ли кто какого проступка, и творили суд. Но, приступая к суду, сперва давали они друг другу вот какое заверение. В виду пасущихся на свободе буйволов, они, в числе десяти, оставшись одни в капище Посейдона и помолившись богу, чтобы им захватить приятную для него жертву, без железа, с одними дубинами и петлями, выходили на ловлю, и пойманного буйвола приводили к столпу и закалывали на вершине его, над надписями. А на столпе, кроме законов, было (написано) заклятие, призывавшее великие бедствия на непослушных. Так вот, когда, совершив жертвоприношение по своим законам, освящали они на жертву все члены буйвола, — в это время, замешав предварительно чашу<ref>Т. е., растворив, по обычаю, водою приготовленное в общей чаше вино.</ref>, бросали в нее за каждого по комку свернувшейся крови, а прочее, вычистивши столп, предавали огню. Затем, черпая из чаши золотыми кубками и
______________
[[Категория:Сочинения Платона:Продолжающиеся сноски, проверить section]]
<section begin="ref"/>частью законов, потому что ниже говорится о некоторых законах, которым должны были подчиняться сами дари.<section end="ref"/>
<!-- 517
Эту столь великую и крепкую силу, что проявилась в тех местах, бог выстроил и направил противу здешних мест по причинам именно такого рода. В продолжение многих поколений, пока природы божией было в них (людях тех мест) еще достаточно, они оставались покорны законам и относились дружелюбно к {{перенос|род|ственному}} <!-- 518
|