Федр (Платон; Карпов): различия между версиями
[досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
м →top: сноски: оформление |
м →top: сноски: оформление |
||
Строка 15:
{{№|B}}
''Сокр.'' А, любезный Федр! куда и откуда<ref>
''Федр.'' От Лизиаса Кефалова 2), Сократ; иду прогуляться за городскою стеною: ведь провел у него все время, с самого утра. А по дорогам прогуливаюсь потому, что исполняю предписание моего и твоего друга Акумена<ref>
''Сокр.'' Акумен говорит хорошо, друг мой. Так Лизиас уже в городе?
Строка 27:
{{№|C}}
''Федр.'' Да, у Эпикрата<ref>
''Сокр.'' Чем же вы тан занимались? Уж, конечно, Лизиас угощал вас речами.
Строка 33:
''Федр.'' Узнаешь, если имеешь досуг идти и слушать пеня.
''Сокр.'' Как? разве ты думаешь, что для меня, говоря словами Пиндара<ref>
''Федр.'' Так или же.
Строка 39:
''Сокр.'' Лишь бы говорил.
''Федр.'' Изволь, Сократ. Да к тебе-таки и идет послушать<ref>
£
Строка 54:
говорит, что должно быть благосклонным более к тому, кто не любит, нежели к тому, кто любит.
''Сокр.'' О благороднейший человек! если бы он еще написал, что лучше быть благосклонным к бедному, чем к богатому, лучше к старику, чем к молодому, и так о всем, что выгодно для йена и для многих из нас! Подобные речи как были бы любезны и полезны народу<ref>
''Федр.'' Что ты это говоришь, почтеннейший Сократ? Могу ли я, человек простой, по надлежащему припомнить все, что Лизиас, превосходнейший из нынешних писателей, сочинял долго и на досуге? Куда уж мне! хотя, конечно, я более хотел бы этого, чем большего богатства.
Строка 69:
{{№|E}}
{{№|229}}
с человеком, который страдает недугом слушания речей, увидел его, — увидел и, обрадовавшись, что найдет в нем такого же восторженника, приказал ему идти с собою. Когда же этот любитель речей стал просить его пересказать слышанное, — он начал жеманиться<ref>
''Федр.'' Для меня и в самом деде гораздо лучше пересказать тебе, как могу; и ты, кажется, не оставишь меня, пока я как-нибудь не кончу своего рассказа.
Строка 79:
''Сокр.'' Покажи наперед, любезный, что ты там держишь в левой-то руке, под плащом. Я догадываюсь, что это то и есть у тебя та самая речь. А если так, то вот какое имей о мне понятие: сколько я ни люблю тебя, но не допущу, чтобы ты учил меня и в присутствии Лизиаса. Ну-ка покажи.
''Федр.'' Перестань<ref>
£
Строка 86:
¥
''Сокр.'' Повернем сюда и пойдем по берегу Илисса<ref>
''Федр.'' Кстати, кажется, случилось, что я босиком<ref>
''Сокр.'' или же вперед и смотри, где нам сесть.
Строка 100:
''Сокр.'' Ступай же.
''Федр.'' Скажи мне, Сократ, не здесь ли то место на Илиссе, с которого, говорят, Борей похитил Орифию<ref>
''Сокр.'' Да, говорят.
Строка 106:
''Федр.'' Так неужели здесь? Воды действительно приятны, чисты и прозрачны; только что девицам резвиться в них.
''Сокр.'' Не здесь, а ниже, — стадии две или три не доходя до храма Агреи<ref>
''Федр.'' Что-то не заметил. Но скажи, ради Зевса, Сократ, думаешь ли ты, что это предание справедливо?
Строка 123:
{{№|E}}
{{№|230}}
''Сокр.'' Не было бы странно, если бы я, подобно людям мудрым<ref>
£
Строка 130:
¥
исследовать чужое. Итак, оставляя подобные предания в покое и веря тому, что о них думают, я, как сейчас сказано, рассматриваю не то, а себя, — зверь ли я, много сложнее и яростнее Тифона<ref>
''Федр.'' Да, это самое.
''Сокр.'' Клянусь Ирою, прекрасное убежище! Этот явор очень развесист и высок; рост и тень этого агнца<ref>
||
Строка 152:
{{перенос2|пре|восходны}}, — и какая сила его цвета! Он может распространять благовоние по всему месту. Или опять, — этот текущий из-под явора игривый источник столь холоден, что вода его даже и для ноги ощутительна. Судя по девическим изображениям и статуям можно полагать, что это место было посвящено каким-нибудь нимфам и Ахелою. Сверх того, если угодно, как приятен и усладителен здесь ветерок! его летний шелест вторит хору кузнечиков. Но всего роскошнее эта мурава; легкая покатость ее обещает склоненной голове удобное положение. Отличный проводник ты, любезный Федр!
''Федр.'' А ты-то, чудак, представляешься чрезвычайно странным. Ты просто говоришь так, что походишь не на туземца, а на какого-нибудь иностранца, которому нужен проводник<ref>
''Сокр.'' Извини, почтеннейший; я ведь любознателен: но поля и дерева не хотят ничему научить меня; а люди — в городе. Вот ты-то, кажется, нашел средство вывести меня за город; потому что ты, подобно тому, как ведут за собою голодную скотину, показывая ей зеленую ветвь, или какой-нибудь плод, показываешь мне речи в свитках и, по-видимому, намерен водить меня по всей Аттике, даже куда тебе угодно. Впрочем, пришедши теперь сюда, я думаю лечь; а ты, избрав положение, удобнейшее для чтения, начинай читать.
Строка 165:
''Федр.'' Так слушай.
«О моих делах ты знаешь<ref>
£
Строка 172:
¥
ближними; так что, отклонив столько зол, им не остается ничего более, как усердно делать все, что признают они для себя приятнейшим. Притом опять, если влюбленных надобно высоко ценить потому, что они, как говорят, слитком любят тех, в кого влюблены, и что, в угодность своим любимцам, готовы словом и делом ненавидеть всех прочих; то легко понять, что те же самые влюбленные, если слова их справедливы, каждого из будущих своих любимцев предпочтут настоящим, и даже, если тот захочет, причинят им зло. Да и как Можно подобное дело вверять человеку, впавшему в столь великое несчастие<ref>
«Если же ты боишься установившегося закона<ref>
||
Строка 194:
{{№|D}}
{{№|E}}
их, вместо людской молвы, изберут самое лучшее<ref>
£
Строка 239:
''Сокр.'' Как? думаешь, я шучу, а не серьёзно говорю?
''Федр.'' Вовсе нет, Сократ. Но, ради Зевса, покровителя дружбы<ref>
''Сокр.'' Что? значит, я и ты должны теперь хвалить эту речь уже не за одну ясность, круглоту и точность выражений, но и за то, что писатель сказал в ней все нужное? Если надобно, сделаем тебе это удовольствие, хотя последнего свойства в ней я, по своему тупоумию, не заметил. Ведь мое внимание, точно, было обращено на одну ораторскую ее сторону: а в том-то отношении<ref>
||
Строка 271:
''Федр.'' Прекрасно сказано, благороднейший человек.
Но если, не смотря на мою просьбу, ты не можешь припомнить, от кого и как слышал свои мысли, то сделай же, что говоришь: обещайся, не повторяя написанного в этом свитке, сказать<ref>
£
Строка 283:
''Сокр.'' Ты — прелюбезный и как будто в самом деле золотой Федр, когда понимаешь мои слова так, что Лизиас во всем ошибся и что, вместо всего этого, можно сказать другое. Такой неудачи не случается, думаю, и с самым плохим писателем. Пример — тут же, в самом содержании речи. Кто говорит, что лучше быть благосклонным к нелюбящему, нежели к любящему, тот упустит ли, думаешь, из виду хвалить благоразумие одного и порицать безумие другого? Ведь это необходимо, — и неужели тут можно высказать нечто иное? Нет, я полагаю, что это-то надобно допустить и простить говорящему. В подобных речах должно хвалить не изобретение, а расположение: напротив, где такой необходимости не представляется и где изобретение было трудно, там, кроме расположения, ценится и изобретение.
''Федр.'' Соглашаюсь с твоим мнением; потому что ты говоришь последовательно. Скажу же и я так: даю тебе предложение, что любящий страдает более нелюбящего, — и если ты скажешь об этом что-нибудь иное, большее и достойное большего развития, чем сказал Лизиас; то стоять тебе вычеканенным в Олимпии, близ священного приношения Кипселидов<ref>
''Сокр.'' Ты серьёзничаешь, Федр, полагая, что я, по поводу твоей любви, решился шутить над тобою; ты-таки думаешь, что я и в самом деле намерен сказать нечто другое, более разнообразное, чем сказал мудрый Лизиас.
Строка 297:
¥
{{перенос2|набе|жал}} на свою же ловушку<ref>
''Сокр.'' Эх, почтеннейший Федр! ведь я покажусь смешным, когда с своим простоумием и без приготовления буду состязаться с отличным писателем.
Строка 322:
''Сокр.'' Ах злодей! умел же найти средство заставить любителя речей исполнять свою волю!
''Федр.'' Ну, как еще увернешься<ref>
''Сокр.'' Как более, если уж ты так поклялся? Могу ли удержаться от такого лакомства?
Строка 332:
''Федр.'' Что такое?
''Сокр.'' Буду говорить, закрыв глаза<ref>
''Федр.'' Только говори; а там делай, что хочешь.
''Сокр.'' Придите же, о музы Лигии<ref>
£
Строка 345:
{{перенос2|принуж|дает}} меня этот превосходный человек. Пусть друг его, и прежде казавшийся ему мудрым, теперь покажется еще мудрее.
Итак был себе мальчик, или лучше, изнеженный ребенок<ref>
У людей, приступающих с размышлением к какому-нибудь совещанию, мальчик, всегда одно и то же начало — узнать, о чем будет совещание; а иначе погрешности неизбежны. Между тем многие и не замечают, что им неизвестно существо каждого из предметов. Почитая себя знатоками, они не хотят при самом начале понять силу вопроса, и оттого впоследствии поплачиваются, т. е. бывают не согласны ни с самими собою, ни с другими. Итак, я и ты не должны подвергаться тому, в чем упрекаем прочих; но, когда предложен вам вопрос, кого лучше избрать себе другом — любящего или нелюбящего, мы обязаны наперед условиться в понятии, что такое любовь и в чем состоит она, а потом, приняв это понятие за основание, смотря и ссылаясь на него, исследовать, полезна ли она, или вредна.
Строка 369:
{{№|238}}
{{№|B}}
господствующие и руководительные идеи, которых вождению мы повинуемся: одна — врожденная страсть к удовольствиям, другая — приобретенное мнение, влекущее к наилучшему<ref>
£
Строка 376:
¥
явствует почти сама собою: сказанное как-то яснее того, что не сказано. Страсть, чуждая ума и получившая перевес над мнением, стремящимся к правому, страсть, влекущаяся к удовольствию красоты и сильно укрепляющаяся от втечения<ref>
Не замечаешь ли и ты, любезный Федр, как я, что во мне действует божественное вдохновение?
Строка 382:
''Федр.'' В самом деле, Сократ, ты, против обыкновения, так и увлекаешься каким-то потоком речи.
''Сокр.'' Слушай же меня и молчи. Видно, это место действительно священное; а потому не удивляйся, если, в продолжение своей речи, я и часто буду пленником нимфы<ref>
''Федр.'' Весьма справедливо.
Строка 413:
¥
а не черствого, воспитанного не под солнечными лучами, а в густой тени, не знакомого с мужскими трудами и сухим потом<ref>
Теперь следует сказать, какую пользу или вред доставляет сообщество и попечение любящего по отношению к имуществу любимца. Всякому без сомнения известно, а особенно любящему, что он более всего желал бы видеть своего любимца лишенным самых милых, самых добрых и самых божественных стяжаний, то есть, желал бы видеть его без отца, без матери, без родственников и друзей, которых считает помехою себе и укором за сладкое с ним обращение. Что же касается до больших денег, или другого имения, то владеющий этим, думает он, нелегко уловляется, а если и пойман, то нелегко делается ручным. Оттого любящий по всей необходимости завидует любимцу, когда он богат, и радуется, когда он лишился имения. Кроме того, ему хотелось бы, чтобы любимец его как можно долее оставался безбрачным, бездетным и бездомным; потому Что он желает как можно долее наслаждаться приятностью своего обращения с ним.
Строка 436:
{{№|D}}
{{№|E}}
тому, как к лести — страшному зверю и великой гибели, природа примешала какую-то тонкую приятность. Можно порицать площадную женщину, как существо вредное; можно порицать и иное подобное тому в нашей всякой всячине<ref>
<center>ἧλιξ ἥλικα τέρπε, γέρων δέ τε τέρπε γέροντα.</center>
Строка 449:
{{перенос2|ка|раульных}}, подсматривающих за ним всегда и в отношении ко всем, слушать неблаговременных и приторных хвалителей, или принимать укоризны, которые и от трезвого несносны, а от пьяного, кроме того, еще срамны; потому что пьяный позволяет себе невыносимую и слишком откровенную дерзость?
Притом влюбленный, пока любит, бывает вреден и неприятен, а оставив любовь, впоследствии становится еще неверным в отношении к тому, которого прежде едва мог удерживать в несносном обращении с собою множеством клятв и просьб, соединенных со многими обещаниями и питавших надежду на будущие блага. В то время, когда эти обещания надлежало бы выполнить, он, вместо любви и неистовства, находит в себе другого начальника и повелителя то есть ум и рассудительность, и, переменившись, забывает о любимце. Последний, разговаривая с ним, будто с прежним, напоминает ему о всех делах и словах и требует себе благодарности; а он от стыда и сказать не смеет, что переменился, да и не знает, как теперь, под руководством ума и рассудительности, выполнить клятвы и обещания тогдашней безумной власти, — как сделать прежнее, не делаясь похожим на прежнего и опять — тем же самым. Таким образом, вот он и беглец. Не связываясь более необходимостью страсти, бывший любовник изменяется и бежит, — марка перевернулась<ref>
||
Строка 472:
''Федр.'' А ведь я думал, что она на половине, что ты будешь говорить еще о благосклонности к нелюбящему и покажешь происходящие из этого выгоды. Зачем же остановился, Сократ?
''Сокр.'' Заметил ли ты, почтеннейший, что я говорю уже героическими стихами, а не дифирамбами, даже и при порицании<ref>
£
Строка 484:
делать, когда я начну хвалить другого? Разве ты знаешь, что нимфы, которых влиянию я умышленно подвергнут тобою, сами ясно вдохновят меня? Скажу коротко: за что мы порицали одного, противное тому находится в другом. К чему много слов? Довольно сказано об обоих; — пусть моя речь потерпит то, что следует ей потерпеть. Теперь, я перехожу на другой берег реки, прежде чем ты принудишь меня к чему-нибудь большему.
''Федр.'' Только не прежде. Сократ, чем пройдет зной. Разве не видишь, что почти полдень, и притом так называемый жгучий<ref>
''Сокр.'' Если дело зайдет о речах, то ты, Федр, — божественный, просто дивный человек. Мне кажется, из всех произнесенных в твое время речей, никто не произвел их столько, сколько ты, либо сам говоря, либо в. каким-нибудь образом заставляя говорить других. Исключаю из счета одного Симмиаса фивского<ref>
''Федр.'' О, это не объявление войны<ref>
''Сокр.'' Лишь только я подумал, мой милый, перейти
Строка 504:
{{№|C}}
{{№|D}}
чрез реку, вдруг мне — то божественное, столь привычное знамение<ref>
£
Строка 519:
''Федр.'' Как так?
''Сокр.'' Безумную и несколько нечестивую<ref>
''Федр.'' Конечно ничто, если только говоришь правду.
Строка 545:
{{№|C}}
{{№|D}}
{{перенос2|Лишен|ный}} зрения за то, что порицал Елену, Стизихор не был так недогадлив, как Омир<ref>
<center>Нет, мой неверен стих;</center>
Строка 557:
''Федр.'' Для меня, Сократ, ничего не может быть приятнее этих слов.
''Сокр.'' Значит, и ты тех же мыслей, добрый мой Федр, что наши речи — моя и прочитанная тобою в свитке — обе бесстыдны. Если бы какой-нибудь благородный человек кроткого нрава, любящий кого-нибудь, или некогда любимый, случайно услышал от нас, что любовники за безделицу платят величайшею ненавистью и своим любимцам завидуют и вредят; то как не подумал бы, что он слышит людей, воспитанных, вероятно, между матросами<ref>
£
Строка 570:
''Федр.'' Поверь, что так и будет. Когда ты скажешь похвальное слово любовнику, я непременно заставлю и Лизиаса написать речь о том же предмете.
''Сокр.'' Верю, пока ты будешь тот же, кто теперь<ref>
''Федр.'' Так говори смело.
Строка 578:
''Федр.'' Он очень близко возле тебя — всякий раз, когда пожелаешь.
''Сокр.'' Итак, заметь, прекрасный мальчик, что прежняя речь принадлежит Федру Питоклову из Мирринунта; а теперь я произнесу слово Стизихора Евфимова, Имерейца<ref>
Та речь несправедлива, которая говорит, что когда
Строка 594:
{{№|B}}
{{№|C}}
есть любовник, надобно быть более благосклонным к нелюбящему, — надобно будто бы потому, что первый находится в состоянии исступления, а последний — в здравом уме. Это было бы сказано хорошо, если бы исступление мы могли почитать просто злом: но оно иногда бывает даром Божиим, и в этом случае становится источником величайших благ. Например, хоть бы дельфийская провещательница и додовские жрецы, находясь в состоянии исступления, делали весьма много добра и частным людям, и вообще Греции, а в состоянии спокойного размышления — иди мало, или вовсе ничего. Если бы мы стали говорить о Сивилле и других, которые, обладая божественным даром пророчества<ref>
£
Строка 604:
¥
{{перенос2|уга|дывание}} будущего, совершаемое умными людьми по полету птиц и по другим знакам, древние называли οἰονοϊστικήν, так как οἰνοϊστική, происходит от διάνοια, и к человеческому мнению — οἰήσει присоединяет νοῦς и ἱστορία; а нынешние почтили это слово ''омегою'' (ω) и говорят: οἰωνιστική. Ну так — во сколько совершеннее и почтеннее пророчество в сравнении с птицегаданием, имя — с именем, дело — с делом, во столько исступление, даруемое Богом, по понятию древних, лучше здравомыслия, бывающего в людях. Случалось также, что когда какие поколения, вследствие древних от кого-нибудь угроз, подвергались болезням и величайшим бедствиям, — среди их являлось исступление и, пророчествуя, указывало, кому требовалось, избавление, прибегало к молитве и служению богам, удостаивалось очищения и освящения и возвращало здравие на время настоящее и будущее всякому, кто имел его, даже избавляло от страданий собственно исступленного и одержимого<ref>
||
Строка 619:
{{№|B}}
и девственною душою<ref>
Вот как много, да еще и более прекрасных дел производит исступление, когда оно ниспосылается богами Так мы не боимся его, и никакая речь не заставит нас своими угрозами избрать в друзья человека с рассудком, предпочтительно пред умоисступленным. Пусть она торжествует победу, доказывая, что боги не к добру посылают любовь в сердце любящего и любимого: мы {{перенос|до|кажем}}
Строка 640:
¥
{{перенос2|до|кажем}} противное, что исступление дается богами для величайшего благополучия. Впрочем, люди сильные<ref>
Всякая душа бессмертна: ибо что всегда движется, то бессмертно<ref>
||
Строка 659:
то никто не постыдится сказать, что такова сущность души, что так и надобно понимать ее: потому что всякое тело, движимое извне, неодушевленно; а движущееся изнутри, само из себя, называется одушевленным, что и составляет природу души. Когда же так, когда самодвижимое есть не иное что, как душа; то душа безначальна и бессмертна. Но о ее бессмертии — довольно; теперь скажем о ее идее.
Исследовать, какова эта идея, есть дело божественное и требующее долгого времени а показать, чему она подобна, — человеческое и короткое. Итак возьмемся за последнее. Мы уподобим ее нераздельной силе крылатой пары запряженных коней и возничего<ref>
£
Строка 666:
¥
все возничие сами по себе, конечно, добры и произошли от добрых; а у других это смешано. И во-первых, правитель наш управляет парою: один из коней у него прекрасен и добр, да и произошел от таких же; а другой и произошел от противных тому, и сам по себе противен. Так управление нами по необходимости затруднительно и неудобно. Теперь постараемся высказать, откуда получило свое имя животное смертное и бессмертное<ref>
||
Строка 682:
{{№|D}}
встретится с чем-нибудь твердым<ref>
Сила пера состоит обыкновенно в том, чтобы тяжелое поднимать на высоту, — в пространство воздуха, где обитает поколение богов. И так как душа, более чем телесному, причастна божественному<ref>
£
Строка 691:
¥
есть прекрасное, мудрое, доброе и все тому подобное: то этим-то особенно питаются и возращаются крылья души; а от постыдного, злого и противного высшему они ослабевают и гибнут. Итак, великий вождь на небе, Зевс<ref>
||
Строка 713:
¥
раждается беспокойство и упорная борьба. Души, называемые бессмертными, достигнув вершины и вышедши вне неба, становятся на хребте его<ref>
||
Строка 729:
{{№|248}}
{{№|B}}
{{перенос2|внутрен|ность}} неба и идет домой. По возвращении же ее, возничий, поставив коней к яслям, дает им амвросии и сверх того поит их нектаром. Такова жизнь богов. Что же касается до прочих душ, то одни из них, наилучше следуя за богом и подражая ему<ref>
£
Строка 736:
¥
стремление видеть поле истины, где она находится? Оттого, что приличная пища благороднейшей части души добывается только с той пажити, и природа пера, облегчающая душу, питается только тою пищей. Да таково и определение Адрастеи<ref>
||
Строка 750:
{{№|E}}
{{№|249}}
{{перенос2|госу|даря}}, либо в военачальника, либо в правителя; третью — в политика, в домостроителя, или в промышленника; четвертую — в трудолюбивого гимнастика, либо в будущего врачевателя тела; пятую — в человека, имеющего вести жизнь прорицателя, или посвященного; шестая будет прилична поэту, или иному мимику, седьмая — художнику, либо земледельцу; восьмая — софисту, или народному льстецу; девятая — тирану. И во всех этих состояниях, — живя праведно, она получает лучшую участь, а неправедно, — худшую. Но в состояние, из которого вышла, каждая возвратится не прежде, как чрез десять тысячь лет<ref>
£
Строка 760:
¥
ствующего<ref>
||
Строка 775:
{{перенос2|состав|ляется}} из многих чувственных представлений, приводимых рассудком воедино; а это делается чрез воспоминание о том, что душа знала, когда сопровождала бога, и, презирая все, называемое ныне существующим, приникала мыслью к истинно-сущему. Потому-то достойно окрыляется только мысль философа, так как его воспоминание, по мере сил, всегда направлено к тем предметам, к которым направляясь, сам бог есть существо божественное. Такими-то воспоминаниями пользуясь правильно, человек достигает полного освящения и один бывает истинно-совершен. Правда, чуждый житейских забот и преданный божественному, он терпит укоризны толпы, как помешанный: но толпа не замечает, что он в энтузиазме.
Так вот куда привела нас речь о четвертом роде исступления<ref>
£
Строка 782:
¥
это животное. Но вспоминать по здешнему о тамошнем легко не для всякой: это не легко и для тех, которых созерцание там было кратковременно, и для тех, которые, ниспавши сюда, подверглись бедствию, то есть, под влиянием каких-нибудь обществ уклонившись к неправде, забыли о виденных ими некогда священных предметах. Остается немного душ, у которых еще довольно памяти; да и те, видя какое-нибудь подобие тамошнего<ref>
||
Строка 799:
{{№|E}}
{{№|251}}
теперь называется телом, и которою мы связаны, как улитки. Итак, да припишется это воспоминанию, что, при его посредстве, жажда тогдашнего произвела ныне такое длинное рассуждение. Что же касается до красоты, то она блистала, как сказано, существуя еще там, — с видениями; пришедши же сюда, мы заметили живость ее блеска и здесь, и заметили это яснейшим из наших чувств. Ведь между телесными чувствами, зрение слывет у нас самым острым, которым однако ж разумность не постигается; иначе она возбудила бы сильнейшую любовь, если бы могла представить зрению столь же живой образ себя и все достойное любви в себе. Ныне этот жребий принадлежит одной красоте; ей только суждено быть нагляднейшею и любезнейшею. Впрочем, не новопосвященный<ref>
£
Строка 824:
{{№|252}}
{{№|B}}
туда, где думает увидеть обладателя красоты; а увидевши его и оживившись в своем вожделении, дает простор тому, что прежде было заперто, и, успокоившись, освобождается от уязвлений и скорби, и в те минуты питается сладчайшим удовольствием. Поэтому произвольно не оставляет она своего красавца и никого не почитает прекраснее его. Тут забываются и матери, и братья, и друзья; тут нет нужды, что чрез нерадение гибнет имущество. Презрев все обыкновенные правила своей жизни и благоприличия, которыми прежде тщеславилась, она готова рабствовать и, где позволят, лежать сколько можно ближе к своему желанному, потому что не только чтит его, как обладателя красоты, но и находит в нем единственного врача величайших своих скорбей. Эту-то страсть, прекрасный мальчик, к которому направлена моя речь, люди называют Эросом: но услышав, как называют ее боги, ты, по молодости, справедливо будешь смеяться. Об Эросе есть два стиха, которые, как я полагаю, заимствованы из тайных стихотворений какими-нибудь омиристами<ref>
£
Строка 835:
А у богов, за птичий похоти зуд, оно — Птерос.
Приведенным стихам можно верить и не верить: но причина и страсть людей любящих — это самое. Итак, когда под власть того пернато-именного подпадает кто-нибудь из последователей Зевса<ref>
||
Строка 855:
создает и украшает его, будто статую самого бога — с намерением приносить ему в жертву свое почитание и свои восторги. Так, например, следовавшие за Зевсом ищут в своем любимце души какой-то зевсовской, то есть наблюдают, философ ли он и вождь по природе, и если находят его и любят, то употребляют все силы, чтобы сделать его таким. Люди этого рода, хотя бы прежде и не занимались подобными предметами, теперь решаются, откуда только можно, узнать их, и сами доходят.
Исследуя шаг за шагом природу своего божества чрез собственные усилия, они подучают успех, потому что бывают принуждены неослабно взирать на бога; когда же постигают его своею памятью, тогда, приходя в восторг, заимствуют от него нравы и наклонности, сколько может человек приобщаться божественному. И так как этим они почитают себя обязанными любимцу, то еще более любят его и, почерпая свое сокровище из недр Зевса, подобно вакханкам<ref>
£
Строка 864:
сопутников Аполлона и прочих богов: все ищут себе мальчика, идучи за своим богом, и, как скоро имеют его, то, управляясь подражанием сами, посредством убеждений и настроения, ведут и своего любимца к сообразным тому богу свойствам и к его идее, сколько у каждого достает способностей. Они не действуют на избранного ни ненавистью, ни грубыми вспышками, но все свои действия согласуют со всевозможным старанием непременно вести его к совершенному подобию себе и тому богу, которому воздают почтение. Итак, заботливость и внутренние, о которых говорю, наставления людей, истинно любящих, достигая своей цели, бывают прекрасным благодеянием избранному другу со стороны друга, исступленного любовью. Склоняется же избранный следующим образом:
Как, при начале своей речи, я разделил каждую душу на три вида, и два из них представил под образом коней, а третий под образом возничего: так пусть это остается у нас и в настоящем случае. Но, сказав, что один конь добр, а другой нет, мы тогда не объяснили, в чем состоит доброта первого и зло последнего: объясним же теперь. Один из них отличной стати<ref>
||
Строка 879:
{{№|254}}
{{№|B}}
шерсть белая<ref>
£
Строка 886:
¥
{{перенос2|со|глашаются}} сделать по его желанию. Вот они уже близко, и видят светлый взор любимца. В возничем, при взгляде на него, пробуждается воспоминание о природе красоты<ref>
Но возничий, исполняясь знакомым себе чувством, еще более прежнего переваливается как бы за перегородку козел и с такою силою оттягивает узду из зубов похотливого коня, что обагряет кровью злоречивый его язык и скулья, повергает его на лядвеи и крестец и дает ему чувствовать боль. Терпя это часто, лукавый конь наконец оставляет свою похотливость, послушно следует воле возничего и, при виде красавца, чувствует страх; так что душа любящего теперь обращается с любимцем уже
Строка 906:
{{№|B}}
{{№|C}}
стыдливо и уважительно. Но как скоро последний, для любви непритворной и действительно чувствуемой, становится существом равным богу и предметом всякого почтения, то, располагаясь самою природою быть другом своего почитателя<ref>
* ''Источник тока'' — ἡ τοῦ ρεύματος πηγή в смысле нравственном есть ''Ίμερον,''т. е. истечение красоты чрез орган зрения (р. 251 С). Этим именем, по мнению Платона, действие любви назвал сам Зевс, когда, пленившись красотою Ганимеда, взял его на Олимп и возложил на него обязанность наливать и подносить богам нектар, — так что излияние нектара было как бы символом излияния любви.</ref>, он с его дружбою сочетавает свою собственную. И если сперва, разубеждаемый товарищами детства или кем другим, что стыдно сближаться с любящим, он и убегает от него: то, по прошествии некоторого времени, возраст и потребность все-таки приводят его в сообщество с ним. Видно, не определено злому дружиться с злым, а доброму не сводить дружбы с добрым. Сближаясь же с любящим, вступая с ним в разговор и обращение, он вблизи сильно поражается его благорасположением и чувствует, что пред боговдохновенною дружбою любящего дружба всех прочих друзей и домашних ничего не значит. Продолжение подобных действий и сближение с ним чрез прикосновение в гимназиях и других местах собраний производит то, что источник тока 2), названный от Зевса, по поводу любви его к Ганимеду, вожделением, переливаясь с обилием в любовника, частью остается в нем, а частью от полноты вытекает вне: то есть, как ветер или звук, отражаясь от гладких и твердых тел, возвращается туда, откуда происходил; так и ток красоты чрез глаза — обыкновенным путем вхождения в душу — льется опять в красавца, а возвратившись в него и служа ему
Строка 915:
¥
возбуждением, орошает поры перьев, способствует к быстрейшему их выращению и душу любимца снова наполняет любовью. Таким образом, он хоть и любит, но сам не знает, что: он и не донимает собственного чувства, и не может высказать его; то есть, подобно человеку, который, заняв от другого глазную болезнь<ref>
||
Строка 932:
{{№|C}}
{{№|D}}
снова противопоставляют ему стыд и убеждение. Итак, если одерживают победу благороднейшие виды души, располагающие человека к добропорядочному поведению и философии: то люди проводят жизнь счастливо и согласно; потому что тогда, покорив часть души, скрывающую в себе зло, и дав свободу той, в которой заключено добро, они бывают воздержны и скромны, а по смерти, сделавшись пернатыми я легкими, выигрывают одно из трех истинно олимпийских сражений<ref>
£
Строка 939:
¥
{{перенос2|любов|ное}} свое исступление. Ведь нет закона, чтобы начавшие уже странствовать шли во тьму и блуждали под землею<ref>
Вот сколь великие и божественные блага может доставить тебе, мальчик, дружба любящего! А короткость человека, чуждого любви, растворенная смертным благоразумием, произведет столь же смертные и скудные плоды: она поселит в дружеской душе расчетливость, которую толпа восхваляет, как добродетель, и заставит душу в продолжение девяти тысяч лет носиться около земли и без ума — под землею.
Эта-то, любезный Эрос, по нашим силам, самая лучшая и прекраснейшая, представляется и посвящается тебе палинодия. В угодность Федру, я принужден был, кроме прочего, облечь ее в язык поэтический<ref>
||
Строка 962:
к философии, к которой обратился брат его Полемарх, чтобы этот его любитель не колебался уже, как теперь, но сообразовал сваю жизнь просто с Эросом, понимаемым философски.
''Федр.'' С твоею молитвою, Сократ, я соединяю и свою, если только это для меня лучше. Твоя речь давно уже удивляет меня: как далеко она лучше первой! Я даже опасаюсь, что Лизиас будет ниже тебя, хотя бы и решился, в сравнение с твоею, написать свою — новую. Притом, один из политиков, недавно раздраженный речами Лизиаса, по этому случаю порицал его и, вместо всякой брани, называл писакою речей<ref>
''Сокр.'' Смешное дело, молодой человек. Да ты крайне ошибаешься в своем друге, если думаешь, что он так боится шуму. Может быть, ты полагаешь, что и порицавший его порицал по убеждению.
Строка 968:
''Федр.'' Казалось так, Сократ. Впрочем ты, вероятно, и сам знаешь, что люди, в обществе сильные и почетные, стыдятся писать речи и оставлять свои рукописи потомству, боясь, как бы молва в последующее время не назвала их софистами.
''Сокр.'' Ты забыл, Федр, что «сладкий рукав» получил свое имя от большего нильского рукава<ref>
£
Строка 983:
''Федр.'' Каким образом?
''Сокр.'' Он, конечно, говорит: «сенату», либо «народу», либо «тому и другому угодно было»<ref>
||
Строка 998:
{{№|B}}
{{№|C}}
вслед за тем начинает показывать хвалителям свою мудрость и иногда пишет очень длинный доклад<ref>
''Федр.'' Не иным чем.
Строка 1016:
''Сокр.'' Так будет ли, думаешь, кто-нибудь из подобных людей, сколь бы ни раздражен был он против Лизиаса, порицать его именно за то, что он пишет?
''Федр.'' Из твоих слов выходит, что, конечно, не будет<ref>
£
Строка 1031:
''Федр.'' Разумеется.
''Сокр.'' Каким же образом можно писать хорошо и нехорошо? Не нужно ли нам, Федр, рассмотреть в этом отношении и Лизиаса, и всякого, кто когда-нибудь написал или напишет — политическое ли то сочинение, или частное, измеренным ли языком, как поэт, или неизмеренным, как обыкновенный писатель<ref>
''Федр.'' Не нужно ли? спрашиваешь ты. Да для чего же, правду сказать, и живем мы, как не для подобных удовольствий? Ведь не для тех же, конечно, жить нам, которым должна предшествовать скорбь, чтобы их чувствовать, — каковы почти все, относящиеся к телу и справедливо названные рабскими.
''Сокр.'' Притом, теперь мы, кажется, и на досуге; да и кузнечики<ref>
Οἱ μὲν οὖν τέττιγες ἕνα μῆν’ ἤ δύο
Строка 1061:
{{№|C}}
{{№|D}}
ими, от умственного бездействия дремлем; то по всей справедливости будут смеяться на наш счет и подумают, что в их убежище пришли какие-то рабы<ref>
''Федр.'' Какую же это честь? Кажется, я никогда не слыхивал.
''Сокр.'' А ведь любителю муз неприлично не знать этого. Говорят, что кузнечики<ref>
Μακαρίζομέν σε, τέττυξ
Строка 1080:
¥
всякой — по роду ее достоинства, а старшей, Каллиопе, и следующей за нею, Урании<ref>
''Федр.'' Да, надобно.
Строка 1090:
''Сокр.'' Ну так в том, что должно быть сказано хорошо и изящно, не следует ли предположить душу говорящего, знающую истинное в предмете, о котором он намерен говорить?
''Федр.'' Об этом-то, любезный Сократ, я слыхал вот что: кто желает быть оратором, тому нет нужды знать. {{№|260}} действительно справедливое<ref>
''Сокр.'' Мнений, высказанных мудрецами<ref>
||
Строка 1104:
{{№|B}}
{{№|C}}
{{перенос2|ко|нечно}} не должно, Федр; однако ж надобно исследовать, нет ли в них чего-нибудь<ref>
''Федр.'' Ты правду говорить.
Строка 1124:
''Федр.'' Кажется.
''Сокр.'' Итак, если оратор, не зная добра и зла, будет говорить столь же несведущему обществу и расточать похвалы — не тени осла<ref>
£
Строка 1142:
''Федр.'' Что же, разве не правду скажет оно?
''Сокр.'' Согласен, если другие-то, встречающиеся с ним речи засвидетельствуют, что оно есть искусство. Но я как будто слышу, что некоторые из них, подходя, свидетельствуют противное, то есть, что оно лжет, что оно не искусство, а безыскусственное упражнение<ref>
||
Строка 1159:
''Федр.'' Такие речи нам нужны, Сократ; подай их· сюда к допросу, что и как они говорят.
''Сокр.'' Так подойдите, благородные произведения, я докажите отцу прекрасных детей<ref>
''Федр.'' Спрашивайте.
Строка 1194:
''Федра.'' Конечно.
''Сокр.'' Но не известно ли вам, что и элейский Пеламид<ref>
''Федра.'' Конечно.
Строка 1362:
{{№|D}}
нет, — и найдешь ее нисколько не отличною от надписи, сделанной, говорят, на гробнице Фригийского Мидаса<ref>
Ἠέλιος τ’ἀνιών λάμπῃ λαμπρά τε σελήνη
Строка 1419:
''Федр.'' Что хочешь ты сказать?
''Сокр.'' То, что хотя иное говорено было, по-видимому, только для шутки, однако ж, кто постигает искусством силу тех двух случайно высказанных родов<ref>
''Федр.'' Которых именно?
Строка 1436:
''Федр.'' Но что называешь ты, Сократ, другим родом?
''Сокр.'' Другой, наоборот, состоит в уменье делить предмет на виды — и делить, как водится, почленно, так чтобы, подобно плохому повару, не раздробить ни одной части<ref>
''Федр.'' Весьма справедливо.
''Сокр.'' Эти-то деления и соединения, Федр, я иксам люблю, чтобы уметь говорить и мыслить, и если кого-нибудь почитаю способным всматриваться в одно и многое по природе 2), то гоняюсь за ним по следам, как за богом<ref>
£
Строка 1447:
¥
{{перенос2|ре|чей}}, с помощью которого Тразимах и прочие не только сами сделались мудрыми в слове, но наделили мудростью и других, желавших приносить им дары, как царям<ref>
''Федр.'' Они, конечно, люди царственные; однако ж того то не знают, о чем ты спрашиваешь. Назвав этот род диалектикою, ты, кажется, справедливо назвал его: но род риторики, по-видимому, еще ускользает от нас.
''Сокр.'' Что ты говоришь? То должно быть нечто прекрасное<ref>
''Федр.'' Весьма многое, Сократ, — все, что пишется в свитках об искусстве речей.
Строка 1459:
''Федр.'' Да.
''Сокр.'' Во-вторых, какое-нибудь — повествование и свидетельство на него; в-третьих — доказательства; в-четвертых — подобия; а великий византийский Дедал речей<ref>
||
Строка 1473:
{{№|267}}
{{№|B}}
помнится, говорит еще об убеждении и надубеждении<ref>
''Федр.'' Ты разумеешь добряка Феодора?
''Сокр.'' Почему не так? Надобно даже излагать обличение и надобличение — как в обвинении, так и в защищении. Не вывести ли еще на сцену прекрасного Эвена паросского, который первый изобрел подпоказание и косвенные похвалы, а косвенные порицания, для облегчения памяти, говорят, заключил в стихах. Такой мудрец! Оставить ли в покое Тизиаса<ref>
''Федр.'' Какой мудрец этот Продик!
Строка 1493:
''Федр.'' Вероятно.
''Сокр.'' А как назовем опять музыку речей Полоса<ref>
''Федр.'' Но у Протагора, Сократ, разве не то же почти?
''Сокр.'' У него, сын мой, какое-то праворечие<ref>
||
Строка 1542:
''Сокр.'' А если бы он сказал, что совсем нет; но кто научится у меня этому, тот сам в состоянии делать то, о чем спрашиваешь?
''Федр.'' В таком случае, думаю, сочли бы его человеком сумасшедшим<ref>
''Сокр.'' И опять, если бы кто, пришедши к Софоклу и Эврипиду, сказал, что он о маловажном предмете умеет рассказывать очень длинно, а о важном — очень коротко, или, что он может, по произволу, делать свой рассказ то жалобным, то вдруг страшным и грозным, либо иным тому подобным, и вообразил бы, будто, уча этому другого, он учит писать трагедии?
Строка 1596:
''Федр.'' Почему так?
''Сокр.'' Во всех великих искусствах требуются пустословие и верхоглядство о природе<ref>
||
Строка 1612:
{{№|B}}
{{№|C}}
{{перенос2|способ|ностей}}, обладал Перикл. Привязавшись к Анаксагору, — человеку тех самых качеств, привыкши к верхоглядству, обращаясь к природе разума и неразумия<ref>
''Федр.'' Как ты понимаешь это?
Строка 1632:
''Федр.'' Полагаю.
''Сокр.'' Смотри же, что говорят о природе — Иппократ<ref>
£
Строка 1708:
''Федр.'' Почему не хотеть?
''Сокр.'' Ведь говорят, Федр, что можно извинять себя и по-волчьи<ref>
''Федр.'' Ну делай и ты то же.
Строка 1761:
''Федр.'' Какого слова?
''Сокр.'' Да вот: Тизиас! еще задолго до твоего прибытия, мы говаривали, что народ имеет понятие о правдоподобном «только по причине сходства его се истинным. А эти сходства, как мы недавно показали, прекрасно умеет везде находить тот, кто знает истину. Посему, если об искусстве речей ты хочешь сказать что-нибудь другое, мы готовы слушать тебя; а когда нет, будем верить тому, о чем ныне рассуждали, то есть: кто не в состоянии рассчитывать природные качества своих слушателей, делить все сущее на виды и в одной идее рассматривать каждый из них, тот никогда не сделается искусным в слове, сколько то возможно человеку. Но это ни в каком случае не приобретается без великих усилий, которые в человеке умном бывают не для того, чтобы беседовать и действовать в обществе людей, а для того, чтобы уметь говорить приятное богам и посильно совершать все угодное им<ref>
'''3 '''''По нем надобно идти к высшей цели, а не''к той, ''которая тебе представляется'': т. е. надобно стараться о том, как бы угодить богам, {{перенос сноски|ref}}</ref>. Ведь и те, которые мудрее нас, Тизиас, говорят, что человек с умом должен стараться угождать не подобным себе рабам, разве только между делом, а господам добрым и происходящим от добрых. Не удивляйся, что этот путь длинен: ведь по нем надобно идти к высшей цели, а не к той, которая тебе представляется 2). Впрочем, кто, как говорится, захочет, тот из последней дели прекрасно выведет и первую.
Строка 1796:
''Федр.'' Смешной вопрос! Но рассказывай, что слышал.
''Сокр.'' Я слышал, что близ египетского Навкратиса жил один из тамошних древних богов, которому посвящена была птица, называемая ибисом. Имя этого божества — Теут<ref>
£
Строка 1812:
{{№|275}}
также и буквы. Царем всего Египта в то время был D. Фамус<ref>
£
Строка 1822:
{{№|C}}
{{№|D}}
себе. Значит, ты изобрел средство не для памятования, а для напоминания. Да и мудрость ученики приобретут<ref>
''Федра.'' Ты, Сократ, легко сочиняешь и египетские, и какие угодно повести.
''Сокр.'' Но рассказывали же<ref>
''Федр.'' Выговор справедлив; касательно букв и мне представляется то же, что говорит Фивеец.
Строка 1853:
''Федр.'' Ты разумеешь речь человека знающего — живую и одушевленную; так что написанная справедливо может быть названа ее изображением?
''Сокр.'' Без сомнения. Скажи же мне: благоразумный земледелец, заботясь о своих семенах и желая от них плодов, согласится ли, не шутя, посеять их детом в садам Адониса<ref>
||
Строка 1878:
''Федр.'' Никак не менее.
''Сокр.'' Следовательно, не шутя, он не будет писать на воде<ref>
''Федр.'' Уж вероятно, не будет.
''Сокр.'' Конечно, нет; напротив, луга письменности, должно быть, станет засевать и исписывать, если станет, ради забавы, — приготовляя и себе сокровище заметок на время забывчивой старости, и всякому идущему тою же дорогою, чтобы радоваться, смотря на их нежную молодость. Когда другие предаются иным забавам, орошая себя<ref>
''Федр.'' Прекрасная забава, Сократ, вместо худой, когда
Строка 1891:
¥
кто, умея забавляться речами, размышляет<ref>
''Сокр.'' Конечно так, любезный Федр; но тот еще лучше, думаю, заботится об этом, кто, пользуясь диалектикою и избрав приличную душу, насаждает и посеявает в ней проникнутые знанием мысли, которые в состоянии помочь и самим себе, и сеятелю, которые не бесплодны, но заключают в себе семя, а потому, быв способны осеменить мыслями и другие умы, всегда служат залогом бессмертия, и кто имеет их, тому доставляют блаженство, сколько может вместить его человек.
Строка 1921:
{{№|D}}
{{№|E}}
{{перенос2|раз|новидной}} душе<ref>
''Федр.'' Да, это-то без сомнения как-то так представлялось нам.
Строка 1929:
''Федр.'' А что сказано?
''Сокр.'' То, что если Лизиас, да хоть и кто другой, — писал, или будет писать, либо частно, либо для общества, обнародовая политические свои мнения, как законодатель, и предполагая в них иного основательности и ясности; то писателю в этом случае — упрек, высказывается ли он кем-нибудь, или нет. Бед совершенное незнание<ref>
''Федр.'' Конечно, нет.
Строка 1940:
¥
или говорено серьёзно, как будто все это рапсодии<ref>
''Федр.'' Да, я желаю и прошу себе именно того, о чем ты говоришь.
Строка 1958:
{{№|C}}
{{№|D}}
{{перенос2|ис|точнику}} нимф, в убежище муз, и слышали там слова, которыми повелевалось нам объявить, во-первых, ему со всеми другими писателями речей, во-вторых, Омиру со всеми слагателями стихов для пения и не для пения<ref>
''Федр.'' Какие же ты дашь ему названия?
''Сокр.'' Назвать его мудрецом, Федр, мне кажется, слишком много, — это имя прилично одному Богу: гораздо сообразнее и пристойнее было бы называться ему либо любителем мудрости<ref>
''Федр.'' Тут, конечно, нет ничего несообразного.
Строка 1983:
''Сокр.'' О ком это?
''Федр.'' О красавце Исократе<ref>
''Сокр.'' Исократ еще молод, Федр; впрочем, пожалуй, я скажу, чего ожидаю от него.
|